Страница 24 из 92
Пока машина представляла собой недорогое и неспециализированное устройство, положение не менялось. Тот простой факт, что за одно и то же время надомник способен был теперь произвести больше изделий, чем прежде, мог побудить его использовать машины, чтобы увеличить свой заработок, однако данное обстоятельство само по себе не обязательно влияло на организацию производства. То, кому именно — рабочему или купцу — принадлежало недорогое оборудование, имело известное значение для социального статуса сторон и почти наверняка отражалось на доходах рабочего, который жил лучше, пока оставался собственником орудий своего труда, но это не вынуждало купца превращаться в капиталиста-промышленника или ссужать деньгами исключительно лишь подобных лиц. Проблемы со сбытом товаров возникали не так уж часто, более серьезные трудности по-прежнему были связаны со снабжением сырьем, которое иногда неизбежным образом приостанавливалось. Но даже в этих случаях убытки купца-собственника машин оказывались незначительными. Отнюдь не появление машин как таковых, но создание сложных по конструкции, а следовательно, специализированных механизмов и оборудования полностью изменило отношение купца к производству. Хотя новая организация производства создавалась купцом — факт, определивший весь ход трансформации, — использование сложных машин привело к развитию фабричной системы и тем самым к радикальному изменению относительной роли торговли и промышленности в пользу последней. Промышленное производство уже не являлось, как прежде, придатком торговли, организуемым купцом на принципах купли-продажи, теперь оно требовало долгосрочных капиталовложений и было связано с соответствующим рынком. И если непрерывность производства нельзя было надежно обеспечить, подобный риск становился неоправданным.
Но чем более усложнялось промышленное производство, тем больше становилось факторов промышленности, постоянное наличие которых нужно было гарантировать. Важнейшим из них являлись, безусловно, труд, земля и деньги. В коммерциализированном обществе их бесперебойный приток можно было обеспечить только одним способом — сделав их доступными для покупки. А значит, их следовало организовать для продажи на рынке, иными словами, превратить в товары. Подчинение рыночному механизму факторов промышленности — труда, земли и денег — явилось неизбежным следствием введения фабричной системы в коммерциализированном обществе. Факторы производства должны находиться в продаже.
Все это, если выразиться несколько иначе, означало настоятельную потребность в создании рыночной экономики. Прибыль при подобной системе гарантирована, как известно, лишь в том случае, если обеспечивается саморегулирование посредством взаимозависимых конкурентных рынков. Поскольку фабричная система развивалась как часть процесса купли-продажи, то чтобы обеспечить непрерывность производства, труд, землю и деньги требовалось превратить в товары. В настоящие товары превратить их, разумеется, было невозможно, так как в действительности они были созданы вовсе не для продажи на рынке. Однако ложная идея о том, что они существуют именно для этой цели, стало принципом, на котором строилась теперь вся организация общества. Из этих факторов особенно важен один — труд, или «рабочая сила» (специальный термин для обозначения людей, поскольку они работают по найму, а не являются работодателями сами); следовательно, отныне организация труда должна была меняться в соответствии с организацией рыночной системы. Но так как труд — это лишь другое название для образа жизни простого народа, то это означало, что развитие рыночной системы должно было сопровождаться переменами в структуре самого общества. Таким образом, человеческое общество во всех отношениях превратилось в придаток экономической системы.
Вспомним параллель, которую провели мы между разрушительным действием огораживаний в Англии и социальной катастрофой, вызванной промышленной революцией. За экономический прогресс, утверждали мы, как правило, приходится платить мучительными социальными потрясениями. Если темп их слишком высок, обществу грозит неминуемая гибель. Регулируя и направляя процесс перемен таким образом, что в конце концов он стал социально приемлемым, а его следствия менее разрушительными, Тюдоры и ранние Стюарты спасли Англию от печальной участи Испании. Но от страшного удара промышленной революции простой народ Англии уже ничто не могло спасти. Человеческими умами уже овладела слепая вера в стихийный прогресс, и даже самые просвещенные из англичан с сектантским фанатизмом ратовали за безграничные и ничем не регулируемые социальные перемены. Ужасные последствия, которые имело все это для жизни простого народа, не поддаются описанию, и если бы не защитные контрмеры, ослаблявшие воздействие этого самоубийственного механизма, человеческое общество могло бы погибнуть.
Таким образом, социальную историю XIX в. определял двойной процесс: распространение рыночной организации на подлинные товары сопровождалось ограничением ее применительно к товарам фиктивным. С одной стороны, рынки подчинили себе весь мир, а количество обращающихся на рынке товаров выросло до невероятных масштабов; с другой стороны, система соответствующих мер сложилась в мощные институты, призванные контролировать воздействие рынка на труд, землю и деньги. Создание мировых товарных рынков, мировых рынков капитала и мировых валютных рынков под эгидой золотого стандарта придало рыночному механизму небывалую силу, но в то же самое время возникло мощное, имевшее глубокие корни движение, боровшееся с пагубными последствиями полного подчинения экономики механизму рынков. Общество пыталось защитить себя от опасностей, которыми угрожала ему саморегулирующаяся рыночная система, — таков лейтмотив всей истории этой эпохи.
Глава 7
Спинхемленд, 1795
Общество XVIII в. стихийно противилось любым попыткам превратить его в простой довесок к рынку. Рыночная экономика без рынка труда совершенно немыслима, но создание такого рынка, особенно в условиях английской деревни, означало, в сущности, безжалостный слом традиционной структуры общества. В самый бурный период промышленной революции (т. е. в 1795–1834 гг.) формированию рынка труда в Англии препятствовал Закон Спинхемленда.
Фактически рынок труда был последним из рынков, организации которых потребовала новая промышленная система, и этот заключительный шаг был сделан только после того, как рыночная экономика уже набрала ход и когда стало ясно, что отсутствие рынка труда является, даже для простого народа, еще большим несчастьем, чем все те бедствия, которые должно было повлечь за собой его формирование. В конечном счете свободный рынок труда, несмотря на бесчеловечные методы, использовавшиеся при его создании, оказался в материальном отношении выгодным для всех его участников.
Но только после этого и стала очевидной суть проблемы. Экономические преимущества свободного рынка труда не могли компенсировать порожденные им социальные бедствия. Потребовалось создать новый тип регулирования, чтобы, как и прежде, защищать труд, только теперь уже — от действия самого рыночного механизма. Хотя новые защитные институты, такие как профсоюзы и фабричные законы, были в максимальной степени приспособлены к требованиям экономического механизма, они служили помехой его саморегулированию и в конце концов разрушили всю систему.
В общей схеме закономерностей этого процесса важнейшая роль принадлежит Закону Спинхемленда.
В Англии коммерческая мобилизация земли и денег предшествовала мобилизации труда. Формированию национального рынка труда противодействовали специальные законы, строго ограничивавшие его физическую мобильность, поскольку работник был фактически прикреплен к своему приходу. Акт об оседлости 1662 г., заложивший основы т. н. «приходского крепостного права», был смягчен только в 1795 г. Данная мера могла бы сделать возможным создание национального рынка труда, если бы в том же самом году не появился Закон Спинхемленда, или «система денежной помощи». Закон этот имел прямо противоположную цель — укрепление патерналистской системы организации труда, системы, унаследованной от Тюдоров и Стюартов. Мировые судьи графства Беркшир, собравшиеся 6 мая 1795 г., в период жестокой нужды, на постоялом дворе «Пеликан» в Спин-хемленде (неподалеку от Ньюбери), постановили, что в дополнение к заработной плате беднякам следует выдавать денежные пособия в соответствии со специальной шкалой, привязанной к ценам на хлеб, чтобы нуждающимся был таким образом обеспечен минимальный доход независимо от их заработков. В знаменитой рекомендации беркширских мировых сказано: если галлон хлеба определенного качества «стоит 1 шиллинг, каждый нуждающийся труженик должен иметь на свое пропитание 3 шиллинга в неделю, либо заработанные его собственным трудом или трудом членов его семейства, либо полученные в виде пособия за счет местного налога в пользу бедных, а на содержание своей жены и каждого члена своего семейства — еще по 1 шиллингу 6 пенсов; если галлон хлеба стоит 1 Ув — 4 шиллинга в неделю плюс Ио; на каждый пенс превышения цены хлеба над отметкой 1 шиллинг он должен получать 3 пенса на себя и по 1 пенсу — на остальных». В отдельных графствах цифры несколько отличались от приведенных, но в большинстве случаев действовала шкала Спинхемленда. Мера эта была задумана как чрезвычайная, и осуществляли ее неформальным образом. Сама шкала, хотя и именовавшаяся обыкновенно законом, так и не была установлена в законодательном порядке. Тем не менее она быстро превратилась в закон страны в большинстве сельских местностей, а позднее даже во многих промышленных районах. Фактически эта шкала вводила такое социально-экономическое новшество, как «право на жизнь», и вплоть до своей отмены в 1834 г. успешно противодействовала созданию конкурентного рынка труда. Двумя годами ранее, в 1832 г., буржуазия решительно проложила себе путь к власти отчасти именно для того, чтобы устранить это препятствие для развития капиталистической экономики. И в самом деле, было совершенно очевидно, что система заработной платы настоятельно требует отмены «права на жизнь», провозглашенного в Спинхемленде: при новом режиме, режиме «экономического человека», никто не стал бы работать за плату, если он мог обеспечить себе средства к существованию, ничего не делая.