Страница 21 из 60
Моё игривое настроение сразу же пропало. Лицо музыканта сильно преобразилось с того момента, как мы с ним расстались всего пару-тройку часов назад.
Наискосок, через нос и левую бровь проходила красной тонкой бороздой ровная рана. Кожа на месте разреза разошлась, и кровь сочилась обильно.
Похоже на след от бритвы. Да… Скорее всего, так…
— Вадим! У тебя там остались ещё после моей операции медикаменты? Ну, там новокаин, нитки, перекись…
— Да, осталось. Всё здесь.
— Сможешь его подлечить? Разрез вроде бы ровный. Если всё сделать быстро, шрам потом не будет очень уж заметным.
— Инга! Зашить-то я зашью. Но гарантировать, что потом он не превратится в Квазимодо, я не смогу. Я всё-таки ветеринар, а не пластический хирург. И к тому же, неизвестно, на занёс ли он уже какой гадости в рану. Разрез тонкий, но глубокий. Видишь, как разошлись края раны. Это лицо. Здесь столько всего…
— С этим потом будем разбираться, доктор. А пока надо его просто в порядок привезти. Ну, хотя бы кровь остановить и раны обработать. Бровь быстро потом зарастёт. Я знаю. У боксёров, рассечение брови, это обычная травма. А нос… Попробуй сделать как-нибудь аккуратно. Он нам красивый нужен ещё.
— Ты всё шутишь…
— Плакать-то уже поздно… А я пойду гляну, что там наш друг со злодеем сотворил…
***
Да-а-а… Видимо битва тут разворачивалась эпическая. Разбито и поломано было всё, что только можно было разбить и сломать. Стеклянная полочка под зеркалом разбита вдребезги. Само зеркало напополам… Раковина треснула и перекосилась… Чудом уцелели окровавленный унитаз с бачком и сама ванна.
Тело, лежавшее в ванной, было скрючено и перекручено. Из шеи торчал осколок стекла. Ага… Это часть полочки из-под зеркала…
Лица у тела практически не было. Это кровавое месиво уже с трудом можно теперь называть лицом. Хотя и при жизни Сеня Чинарик, красавцем не был. Но теперь вместо носа, рта, уха… Было сплошное кровавое месиво, посреди которого виднелся только один, заляпанный кровью, широко открытый глаз… На это даже я смотреть мог с большим трудом…
Интересно, чем это Натан его приложил?
А-а-а… Вот и тот предмет, которым долго и старательно били по этому лицу — крышка от сливного бачка унитаза.
Хорошая крышка, крепкая. Кажется, даже осталась целой. Только вся в крови, мозгах и ещё в чём-то…
Та-акс…
Восстанавливаем для себя картинку произошедшего тут…
Вон под ногами станок бритвенный валяется. Разобранный. А внутри раньше было лезвие. Спутник или Нева… Не важно.
У сидельцев всё это обзывается одним словом — «мойка».
А это что? А это то, чем я связывал Сеню. Верёвки…
Я рассмотрел верёвки более внимательно… Они оказались не перетёрты, не перерезаны, а просто развязаны…
Вот вам и причина освобождения пленника. Выходит, что это целиком и полностью моя вина. И всё это случилось из-за того, что правая рука у меня не очень хорошо теперь работает. Ну не смог я видимо крепко связать этого гада…
Ну а он за долгое время лежания в ванной, умудрился освободиться от верёвочных пут. Разобрал бритвенный станок. Извлёк «мойку», и встретил вошедшего Натана размашистым ударом бритвы по лицу. Видимо метил по глазам. Отработанный удар…
Я прикинул, как примерно наносился удар… Вот так… Снизу вверх… Да. Именно так…
Но тут, скорее всего, против злодея сыграл национальный вопрос. Характерный нос Натана Левина помешал ему резануть по глазам. Попал в нос, а дальше рассёк бровь и…
А Натан-то у нас молодец! Не растерялся и ввязался в драку с этим отморозком. Ну, или не в драку, а скорее всего в борьбу…
Это слово больше подходит для названия поединка двух не особо подготовленных бойцов в таких стеснённых условиях. Ведь советский совмещённый санузел не позволяет особо размахнуться. Нет тут того, чисто русского размаха. Помните, как в былинах: Раззудись рука! Размахнись плечо!
А тут что? Протянул руку — вот тебе ванна, махнул другой — вот тебе унитаз, а посредине ещё и раковина торчит…
Теснота… Даже теснотищща…
Так-с… Ну а что у нас тут было дальше?
Натан покрупнее да покрепче дохлого Чинарика оказался. Несмотря на это Сеня всё ещё пытался сопротивляться. Вон как они всё вокруг разнесли.
Но, в конце концов, всё-таки забил добрый музыкант злого уголовника фаянсовой крышкой от сливного бачка. Бил видимо остервенело, и вовремя не остановившись в горячке боя, нанёс уже мёртвому телу несколько лишних ударов.
В итоге — наши победили. Враг разбит. Причём буквально и вдребезги…
Правильно кто-то из древних сказал: «Добро обязательно победит зло. Поставит его на колени и жестоко убьет…».
А потом ещё и забьёт, превратив в кровавую лепёшку крышкой от бачка унитаза…
— Саша! Как ты можешь стоять над растерзанным трупом и при этом ещё и глумливо шутить?
— А это, моё Солнышко, называется — цинизм. Вполне здоровое человеческое чувство. Он позволяет не сойти с ума на поле боя.
— Мне кажется, что мы давно уже с тобой сошли с ума.
— Если учитывать то, что внутри тебя таится рядом с твоим сознанием ещё и моё в придачу…
— Нет. Не только это. Это фантастично, но уже как-то даже привычно. Но все эти трупы… Ты ведёшь меня по дороге неизвестно куда, а позади оставляешь только трупы.
— Неправда. Вот у нас уже есть два друга, которые готовы за нас в огонь и в воду.
— Мне кажется, что ты их просто используешь.
— Все люди используют других людей. Но если это проявляется только в одну сторону, то это — эгоизм. А если это обоюдное действие, то это может называться и словом дружба.
— Я раньше думала, что дружба — это нечто иное.
— Я не помню, говорил ли я тебе. Инга, что в этой жизни люди делятся на несколько категорий. Есть те, от которых тебе что-то надо. Есть те, кому что-то надо от тебя. И есть совсем равнодушные люди, которым от тебя ничего не надо, и до которых тебе тоже нет никакого дела.
— Это всё как-то некрасиво звучит. Неужели всё в этом мире так? Неужели принцип «Ты — мне, я — тебе…» главный в этом мире?
— Инга! Я не праведник. Я не Иисус, который прощал врагам своим то зло, которое они творили. Если меня ударят по щеке, то получат от меня такую сдачу, что мало им не покажется. Но я готов сражаться хоть с чёртом, хоть с дьяволом не только за себя, но и за тебя, за своих друзей. И даже порою готов встать на защиту слабых, тех, кого я даже не знаю, если им угрожает опасность. Это заложено в меня. Я не могу пройти мимо, когда злой и сильный обижает слабого. Ты слышала выражение, что «Добро должно быть с кулаками»? Я буду этими кулаками. А ещё ножом, кастетом, пистолетом… Чем угодно я буду стоять против зла. Если я смогу убить одного злодея — это хорошо. Если несколько — это ещё лучше. Сколько смогу, столько…
— Саша! Остынь! Я только спросила, как ты можешь шутить, стоя над мёртвым телом, а ты мне тут прочитал целую лекцию о добре и зле…
— Извини! Сорвался. Это тоже, наверное, нервное… Думаешь мне так легко видеть весь этот кровавый сюрреализм? Ладно… Пошли спасать нашего друга Натана…
***
В комнате тем временем уже шла подготовка к пластической операции на морде лица еврейского музыканта. Снова застелен клеёнкой раздвинутый стол. Снова аккуратно разложены ампулы, бинты и салфетки. Склянка с перекисью стоит под рукой. На кухне кипятится блестящий металлический ящичек со шприцами, зажимами и скальпелями. А пока суть да дело, Вадим бинтует раненому порезанные ладони.
Картина маслом: Полевой, блин, госпиталь в партизанском отряде имени товарища Вильгельма Телля и друга его Робина Гуда.
— Вадик! Что тут с нашим другом? Кроме лица. Там и так всё… на лицо. На лице…
— Пальцы, ладони… порезы стеклом, бритвой… Ничего серьёзного. Но задницу ему придётся кому-то вытирать пару-тройку дней.
— Оставь в покое мою задницу, извращенец!
Оппаньки! А я и не знал, что такие шутки были в ходу не только в загнивающей Америке, но и в прогрессивном Советском союзе среди медицинской и музыкальной интеллигенции.