Страница 3 из 14
Лея ставит на стол острую капусту кимчхи, отваренный и обжаренный с луком папоротник косари, нашинкованную тонкой соломкой белую редьку в красной перечной заправке, раскладывает попарно деревянные хащи, рядом кладет ложки. Вареный белый рис в небольших пиалах – слева, горячий острый суп в глубоких тарелках – справа.
Дедушка степенно садится за стол.
– Тоже покушай, – говорит он Лее.
– Ага, – отвечает та, пристраиваясь рядом.
Лея вываливает рис в суп и размешивает – так быстрее и вкуснее. Дома она бы непременно достала книжку, но у дедушки и бабушки читать за едой нельзя. Лея быстро расправляется с ужином. Дедушка ест иначе – неторопливо набирает горстку риса, аккуратно опускает ложку в тарелку, наполняя острым супом до краев, и, не спеша, подносит ко рту. Суп в дедушкиной чашке заканчивается, и Лея торопится на кухню – чай следует подать сразу же, как только дедушка отодвинет от себя пустую тарелку.
Пар струится из носика электрического чайника, из картонной пачки с трубящим индийским слоном сыплется с тихим шелестом заварка.
Дедушка закончил есть и, довольно откинувшись, смотрит в окно. Бабушка доедает остатки папоротника, чтобы не ставить почти пустую тарелку в холодильник.
– Харабуди, вот сахар, – Лея расставляет кружки и пододвигает вазочку с белыми кубиками рафинада. Дедушка кладет парочку, размешивает сахар и с громким хлюпаньем делает большой глоток.
Лея надевает фартук, набирает ковш горячей воды из железного бака, греющегося на краю печи, добавляет столько же холодной, намыливает мочалку хозяйственным мылом, моет и два раза споласкивает посуду. Вытирает белым вафельным полотенцем и аккуратно расставляет на полках. Бабушка оглядывает блестящие тарелки и одобрительно кивает головой. С недавних пор она по поводу и без повода стала говорить Лее: «Замуж за русского не ходи! Эй-щ-щ-щ» и притворно замахиваться на нее руками, на что та смущенно фыркает.
Мама наказала принести домой овощей, и Лея, надев резиновые сапоги, идет в огород. Вот салатный лук торчит острыми перьями, вот хрусткая бело-зеленая капуста бэча раскинула толстые листья. Лея, отряхнув землю с корней, заворачивает овощи в старые газеты и складывает их в авоську.
Вечереет.
– Харабуди, до свидания! – говорит Лея.
Дедушка дымит папиросой у печки, кивает ей, бабушка напутствует у порога:
– Чаль-гара-аа.
– До свидания, хальмуни, – отвечает Лея.
Путь домой всегда короче. Лея пробегает по ухабистой дороге, и недолго подождав на остановке, поднимается в полупустой автобус.
Народу немного, можно сесть на свободное сиденье. Мерный ход убаюкивает Лею, и она почти засыпает, когда несильный тычок в бок будит ее:
– Уступи место старшим.
Лея открывает глаза. Перед ней стоит пожилая женщина в цветастом фланелевом халате, в руках тяжелые сумки, слоновьи ноги в войлочных тапочках нетерпеливо переступают с места на место.
Лея подскакивает, а женщина, усаживаясь, бурчит:
– Никакого уважения к старшим. Что за нация такая – корейцы. Рассядутся, как у себя дома, бэгэшки узкоглазые.
Кровь приливает к щекам Леи, она отходит в конец автобуса и оставшуюся дорогу стоит, держась за холодный поручень и изредка меняя руки с красными полосами от врезающихся в ладони плетеных ручек.
Пельмени
– Мам, а что такое бэгэшки? – спрашивает Лея.
Деревянной скалкой она раскатывает бело-серые кусочки теста, похожие на мягкий пластилин. Ловко нажимает ладошками на круглую скалку, чуть наваливаясь на припорошенный мукой кухонный стол, покрытый клеенкой в красно-белую клетку. Тесто должно быть раскатано в одинаковые тонкие круглые лепешки, тогда пельмени будут красивыми.
– Бэ-гэ. Это значит «без гражданства», – поясняет мама. Смоченной в воде чайной ложкой она отделяет маленькие порции мясного фарша, кладет посередине лепешки, защипывает края в непрерывный аккуратный шовчик, уголки соединяет – еще один пельмень готов.
– Без какого гражданства?
– Без советского. Смотри, какой неровный получился.
Лея сминает кривую лепешку в комочек, раскатывает заново.
– Когда-то давным-давно, – начинает мама, словно собирается рассказать сказку, – еще перед войной Сахалин был частью Японии и назывался Карафуто. Сахалин освободили советские войска, японцам разрешили уехать, а корейцев оставили здесь. Только спустя много лет им стали давать советское гражданство, но не все корейцы захотели его принять.
– Почему?
– Надеялись уехать в Корею.
– А почему они не уехали?
– Им не разрешили, границы были закрыты.
– Ну конечно, это же вражеская страна, – понимающе кивает Лея. – И они до сих пор надеются уехать?
Мама вздыхает:
– Да. С самой войны. Погоди, выходит, почти тридцать пять лет прошло?
– Ну это же глупость!
Ловкие руки мамы выкладывают пельмени в ровные ряды, словно выстраивают маленьких солдат на плацу.
– Сейчас еще не так строго. Раньше корейцы без гражданства должны были каждые три месяца отмечаться в милиции. И в другой город нельзя было поехать без специального разрешения. Как-то твоя бабушка – ты ее не помнишь, конечно, – поехала на похороны в соседний поселок. Хоронили односельчанина, кажется, сапожника, и она непременно хотела с ним попрощаться. На остановке в рейсовый автобус вошел милиционер, проверил документы и высадил ее. И бабушка десять километров шла пешком.
– А почему она не взяла разрешение?
– Знакомый умер в субботу. Милиция была закрыта.
Лея хмурит брови, не прерываясь ни на секунду, раскатывает тоненькие кружочки. Мамины руки подхватывают лепешки. Фарш особый – с добавкой острой капусты кимчхи, так пельмени будут вкуснее.
– Мам, но ведь корейцы «бэ-гэ» никогда не попадут в Корею. Это капиталистическая страна, туда нельзя уехать. Почему бы не принять гражданство?
– Наверное, это не очень разумно. Но для них Корея – родина. И они до самой смерти будет надеяться, что когда-нибудь вернутся. Для старых людей это важно.
Лея пожимает плечами. Любуется на поднос с плотно уложенными пельменями и констатирует:
– Он просто неграмотные, эти дедушки и бабушки. Им же и хуже.
Мама ставит на горячую плиту кастрюлю с водой, через пару минут бросает в бурлящую белым ключом воду аккуратные пельмени, помешивает, солит. Достает их шумовкой, выкладывает горкой на бело-синее блюдо. Сверху кладет яично-желтый кусочек мягкого сливочного масла – оно тает, стекая золотистым ручьем.
– Пробуй, доченька. Они не глупые, они просто очень надеются.
Имприсинисты
– Ким, молодец. Полностью раскрыла значение чеховского путешествия на Сахалин, заслуженная пятерка! – Клавдия Ильинична кладет на парту тетрадь, идет по проходу, переступая ногами-бутылками в тупоносых туфлях, похожих на бульдожек.
– Таа-аак, Михайлова… Три с минусом! – тетрадь летит на соседнюю парту. – В материале не разобралась совершенно! – «бульдожки» следуют дальше по проходу.
Вика с облегчением выдыхает, подмигивает Лее и радостно шепчет: «Тройка тоже оценка!» Лея фыркает, но под строгим взглядом обернувшейся учительницы поспешно склоняется над тетрадкой.
Вика Михайлова появилась в классе недавно, и поначалу девочки настороженно приняли новенькую, но та оказалась совсем не задавакой. Она жила в соседней с домом Леи многоэтажке и в первый же день после уроков запросто окликнула ее, быстро приноровилась к шагу и стала рассказывать что-то смешное, словно они знали друг друга с первого класса.
Уроков сегодня было немного. Лея подождала Вику, и они вместе идут домой . Руки оттягивают тяжелые портфели, мешки со сменкой мерно бьют по сползающим гольфам.
– Лей, а ты правда весь «Остров Сахалин» прочитала? Вот сколько ты книг можешь за месяц прочитать?
– Ну, три, может, даже пять.
– Ого, – восхищенно протягивает Вика и вдруг делает легкое па, крутится на одной ноге и замирает длинноногой цаплей.