Командир подъезда

— Вы простите, но я там на кухне немного похозяйничал, но особо ничего не брал, да и не было у вас там.

И тут я услышал то, что триггернуло меня, заставив замереть на месте. Всего лишь три слова, детским голосом чуть слышно сказанных за дверью…

— Мама, кушать, пожалуйста…

Не знаю почему, у меня есть пунктик насчет детей. С самого раннего детства в детдоме я всегда защищал тех, кто младше. Для меня любой плачущий или обиженный ребенок становился центром вселенной, за который я был готов всех порвать. До самого выхода из детского дома я много раз за это огребал, когда видел, что кого-то обидели, даже если заслуженно. Много раз отдавал все что у меня было только потому, что у младшего этого не было и он грустил и плакал, завидуя мне. Конечно, часто этой моей особенностью пользовались, ведь дети жестоки. Но я ничего не мог с собой поделать. После совершеннолетия и покидания детского дома, я даже несколько раз посещал психолога, и там мы смогли сообща приглушить эту мое желание спасти и помочь всем детям. По крайней мере, глядя на плачущего ребенка, меня уже не порывало подбежать и напасть на родителей, шедших рядом и деланно не обращающим на это внимание. Или не возникало лютого желания купить малышу в магазине весь прилавок с шоколадками только потому, что он рыдал от того, что ему не хотят купить что-нибудь вкусное…

И теперь вот снова… Нет, а отдавал себе отчет, полностью себе контролировал, просто, я моментально понял, что здесь произошло. Судя по всему, в момент начала этой «игры» в квартире находились мать и ребенок. По закону подлости, к ним «подселили» особь. Но повезло, так как мать успела схватить свое чадо и закрыться в ванной. Ну а особь была тупой, не смогла дверь выбить, да и особо не пыталась, как понимаю. Я помню, что если сидеть тихо, то тварь успокаивается и занимается своими делами, забывая о возможной добыче. Видимо, память как у рыбки. Вот и выходит, там за дверью мать с ребенком уже несколько дней сидят без еды, в постоянном напряжении и ожидании нападения, а последнее время еще и в темноте. Жесть…

Я развернулся, пытаясь совладать с собой и рванул дверь на себя. Щеколда не выдержала и дверь распахнулась, вытянув за собой также и мать, державшуюся за ручку с той стороны.

Нет! Пожалуйста, нет! Только ребенка не трогайте, я все отдам, все сделаю! — орала она на полу, пытаясь подняться.

— Успокойся, дура! — рявкнул я и, не обращая на мать особого внимания, зашел внутрь затемненного помещения.

Изнутри ванны, через бортик, на меня смотрели большие испуганные глаза маленького ребенка. Я присел на корточки и пододвинулся поближе.

— Не бойся, чудо. Как тебя зовут? Я — Саша, — представился я. Сзади на одной ноте выла мать, которую удерживали Жора с Мишей, не давая ей броситься ко мне и пытаясь хоть как-то успокоить.

— Я Света, — робко сказала девочка, приподнявшись чуть сильней над ванной. На вид ей было лет пять.

— Очень приятно, Света. Вы давно здесь сидите?

— Давно, страшно. Плохой дядя хотел зайти, но мама не пустила и сказала тихо сидеть. Вот мы и сидели. Очень давно, а кушать хочется. Дядя Саша, а у вас покушать нету? Хоть немножко, пожалуйста.

У меня прям сердце защемило от этой просьбы.

— Есть конечно, Светочка. Пойдешь со мной?

— Мама говорила, никуда с посторонними людьми не ходить, — девочка немного отпрянула от меня, снова спрятавшись на дне ванны.

— Так мы и маму с собой возьмем, — я снова улыбнулся.

— А почему мама тогда плачет?

— Она просто от счастья. Ну что, пойдем?

— Да. А вы правда кушать дадите?

— Правда-правда. И тебе, и маме. Пошли.

Девочка встала на ножки, но тут же пошатнулась и чуть не упала, я еле успел подхватить.

— Осторожней, маленькая, — сказал я, поднимая малютку на руки.

— Кушать хочется, устала, — ответила та, замирая у меня на руках.

Мы вышли из ванной, мать с пола смотрела на нас со слезами на глазах.

— Нет, пожалуйста, нет, — снова начала она старую песню.

— Да успокойся ты! Плевать на тебя, ребенка жалко! Сколько дней уже не ели? С начала этой заварушки? Пошли с нами, у вас тут один хрен жратвы нету! Жора, помоги ей. Миша, ты прикрываешь. Валить надо отсюда, нашумели мы.

Глава 13. Долг платежом красен

Так мы и пошли до нашего убежища- я нес девочку, далее шел Жора, поддерживающий мамашу, замыкал шествие Михаил с оружием в руках, смотрящий по сторонам. Мать может и хотела бы идти рядом со мной, но была слишком обессилена длительной голодовкой, поэтому все, что успевала- это идти, опершись на своего невольного помощника, да плакать, прося ничего с ними не делать. Ну не дура-то, а? Будто мне больше делать совсем нечего. Пока шли эти сто с лишним метров до дома, девочка уснула у меня на плече. Спи, малышка, отдохни немного. Дойдя и разблокировав вход, мы поднялись на второй этаж. Далее я пронес Свету к себе в квартиру и осторожно положил на кровать. Сзади, привалившись к косяку, все еще стонала ее мать.

— Кончай реветь, блин. Ребенка разбудишь. Есть хочешь?

— Д-да, — всхлипывая, сказала та.

— Ляг рядом, отдохни, а то там около двери небось и поспать толком не могла за эти дни. Мы пока пожрать что-нибудь легкое приготовим.

Женщина наконец перестала выть и неверяще подошла ближе, потом посмотрела на меня, на свою дочь, снова на меня и осторожна стала забираться на кровать.

— Куда в обуви, блин! — возмутился я. — Сними!

Сняв шлепки, в которых, как понимаю, до этого ходила в квартире, а потом надела при выходе из нее, мать примостилась рядом с дочерью, обняв ее одной рукой. Но глаза закрывать не подумала, настороженно глядя на меня. Чтобы не нервировать ее, я вышел из комнаты, а затем и из квартиры, пройдя на камбуз. Здесь уже были остальные члены нашей небольшой команды.

— Жора, можешь бульон из курицы сделать? Если она еще, конечно, не успела пропасть. Им сейчас, наверно, лучше начать с жидкого. Все же несколько дней голодали.

— Да, уже воду поставил. Тоже слышал про пользу бульона.

— Ну хорошо тогда. Сейчас накормим, отоспятся, да будем думать, куда их сплавить.

— В смысле? — удивился Жора. — Ты так ревностно кинулся их спасать, а теперь думаешь как избавиться?

— Не их, а ребенка. А мне нужно было оставить их умирать? Ты видел их состояние, особенно матери? Она на ногах толком не стояла. Хрен бы она еду нашла после нашего ухода. Да даже если бы нашла, то умяла бы за раз кучу и сама бы окочурилась, и дочку не спасла бы.

— Ну тут ты прав. А чего с нами не оставишь? Не понравилась?

— Жора, я тебя сейчас ударю… В данный момент мне точно не до женщин, тем более с ребенком. Спасти — спасу. Но вешать на свою шею точно не буду.

— Как знаешь, — пожал тот плечами.

Через полтора часа, когда сварили и немного охладили куриный бульон, я понес его прямо в кастрюле нашим гостьям. Те, что не удивительно, обе крепко спали. Но, увы, придется будить. Поедят и пусть снова отсыпаются. Я подошел и начал расталкивать женщину. Та долго не просыпалась, но потом все же мне удалось ее разбудить, и она с криком очнулась.

— Тихо! Не шуми. Разбуди дочь, вам поесть надо.

Та сначала непонимающе уставилась на меня, как видимо, спросонья пытаясь понять, кто я, да где она находится. Но потом все же воспоминания вернулись, она кивнула, повернулась к Свете и стала ее легонько будить.

— Света, дочка, просыпайся.

Но девочка не реагировала, лишь болезненно кривилась.

— Ну Светочка, ну надо. Сейчас покушаешь и снова поспишь.

Вот фраза насчет еды подействовала, глаза у девочки раскрылись, и она начала хныкать, прося еду. Мама оглянулась на меня, спрашивая глазами, где же обещанная пища? Я подал ей кастрюльку с бульоном и две ложки.

— Поешьте бульона, ничего больше пока не стоит, на всякий случай.

— Поняла, спасибо, — сказала она, беря у меня посуду и отдавая одну ложку дочери. Я удалился из комнаты, чтобы не смущать оголодавших людей.