Разорванная цепь

А что делать после такой просьбы? Я медленно опускаюсь на постель рядом с нею. Теперь могу любоваться ее телом во всей его ослепительной наготе. Интересно, когда я ее сюда нес, она была вся закована в латекс, как же получилось, что она теперь лежит нагая, как кусок мыла без упаковки? Все-таки сны умеют приятно удивлять в том числе.

У нее действительно божественная фигура. Удивляюсь… Она могла бы быть супермоделью, даже в свой возраст! Да, несомненно, все данные на лицо! Возраст выдают только кисти рук, шея просто превосходная, она выглядит намного моложе, примерно одного со мной возраста. Вообще-то она относится к тому типу женщин, которые возраста не имеют, а имеют природную красоту. И даже в семьдесят лет она будет восхищать. Такой уж у нее тип фигуры, лица, кожи, в конце-концов. Кстати, самые длинные ноги, которые были в моих руках… нет, скажу определенно, что женские ножки для меня особый пунктик, не объект фетишистского самоудовлетворения, а именно пунктик. Если у женщины ножки кривоваты, то ничего не получится, вот, совершенно не понимаю Сашку Пушкина, как так, писать: «у дамы Керны ноги скверны» и все равно лезть к ней в постель? Извините, я на такое не способен. У Лины настолько изящная стопа, с тонкими пальцами, чуть изломанными от постоянного хождения на высоких каблуках, точно такие же длинные изящные руки. При этом Лину нельзя назвать худышкой, у нее очень гармоничная фигура с тонкой талией и точными, роденовскими пропорциями тела. Пожалуй, только ножки чуть длиннее, чем принято в классической трактовке, но это весьма вписывается в современные стандарты неземной красоты.

– Разве я садист, чтобы не давать женщине спать?

Поняв двусмысленность произнесенной только что фразы, начинаю смеяться. Лина смотрит на меня немного обиженно, она действительно очень хочет спать.

– Все… успокоился. Спи.

Она красиво вытягивается, неожиданно зевает, ничуть не стесняясь, еще больше при этом напоминает изящную кошку сиамской породы. Потом нежно сворачивается по-кошачьи калачиком, устраивается у меня на левом плече, успевает еще что-то промурлыкать, пытаясь узнать, или не отдавит плечо, на что я молчу и улыбаюсь. Еще через мгновение она спит. В комнате тепло, она даже не пытается натянуть на себя простыню, но мне тогда было не до того, чтобы любоваться изгибами ее нежного тела, отнюдь. Я пытался проанализировать, что я испытываю при этом и ничего толкового придумать не мог. Я не думал, что это любовь, я не думал, что это чувство привязанности – еще не успел к ней привязаться, но я чувствовал, что нашел что-то свое, что-то дорогое мне до самых что ни на есть чертиков.

Это было уже на третий день. Она пришла с работы, кинулась в душ, потом появилась в комнате в ослепительной своей наготе. Я набросился на нее, как зверь, как альфа-самец, изголодавшийся альфа-самец опрокидывает самку и достигает немедленного успеха. Правда, успех стоило растянуть, и о немедленности дело не шло. Я был то немного груб, то предельно нежен, то совершенно энергичен, то показывал небольшую утомленность этой бесконечной игрой, она же раскрылась настолько неожиданно, позволила себе расслабиться, перестала что-то играть и стала сама собой, я впервые почувствовал это, почувствовал по тому, как доверчиво она закрывала глаза, как искренне отдавалась своим чувствам, как перестала что-то изображать, это легко ощутить, только если есть хоть какой-то опыт в жизни и в сексе.

– Что с тобой было? – спрашиваю ее, когда приношу стакан воды. После секса Лина всегда хочет пить.

– В смысле? – Лина пьет воду жадно, быстро, крупными глотками. Отрывается от стакана и смотрит на меня.

– Ну, ты сегодня какая-то другая. Особенная. Не такая как была эти два дня до сегодня.

Лина молчит, думает, говорить или нет, наконец, решается.

– Сегодня я поверила в то, что ты существуешь.

Я смотрю в ее глазища и понимаю, что действительно поверила, что я действительно существую, что все в этом мире – лишь сон, что просыпаться не хочется и пусть все продолжается так, как есть. Пусть только сон не прервется.

И еще через пару дней.

– Что-то хочешь попробовать из нашей темы?

Лина пришла с работы в игривом настроении. У нее был практически день отдыха. Она даже умудрилась не устать. Она в рабочей спецодежде – кожаная сбруя и сапоги на высоченных каблуках. При этих словах она легко поигрывает небольшой плетью, отдаленно напоминающей метелку. Наверное, именно из-за нее и пошло и выражение «метелить» – в смысле бить. Теперь смотрю на нее немного выжидающе, не знаю, что ответить, если правду, а вдруг обидится? Я ведь наговорил про свою крутизну выше крыши, решаюсь рискнуть.

– Лина, я тебя люблю просто как женщину, вне темы, вне любых тем и темочек. Меня интересуешь именно ты, а не твои прибамбасы.

Формулирую немного грубовато, тон подбираю тоже не совсем серьезный, но смысл остается смыслом, который я хотел донести до женщины.

– Странно, именно это ты говорил мне в первый самый день.

Вот что я говорил ей тогда! Неужели говорил такое? Ничего не помню, ничегошеньки! Наверное, я тогда говорил первое, что пришло в голову, но кто сказал, что то, что пришло в пьяную голову не является правдой? Вот именно.

– Так я от слов не отказываюсь.

– Было бы странно, если бы отказался. – ее комментарий опять попахивает иронией, если не сарказмом.

– Так ты сама посмотри, что все это правда.

– Вижу, однако, сегодня тебе моих пут не избежать…

И Лина игриво толкает меня на постель, оказывается, веревки она держит в полной готовности.

Знаете, это была интересная и острая игра. И пока Лина не испытала несколько нарастающих каскадом оргазмов подряд, она не отпустила меня на свободу, но при этом я не испытал такого острого сильного прилива адреналина, как мне казалось, должен был испытать.

А вот спать в гробу – это было нечто новенькое. Я поворачиваюсь, плечо упирается в что-то тяжелое, наверное, крышку, мне кажется, что кто-то есть рядом. Просыпаюсь. Так и есть, это Лина, она сидит на небольшом стульчике и курит. Лина всегда курит длинные тонкие сигаретки при помощи мундштука. У нее это получается особо стильно и изящно. Легкий дым рассасывается по комнате, сереет, это означает, что уже утро.

– Все уже разошлись. Мне разрешили дать тебе час-второй еще поспать, но тебе пора, метро давно уже работает.

Я выбираюсь и начинаю одеваться.

– Как тебе спалось?

– Как в гробу. – пытаюсь включить остатки юмора.

– Действительно, ты спал так спокойно и безмятежно, даже не ворочался, как обычно.

– Немного устал накануне.

Кажется, тон Лины перестал быть таким же агрессивным, скорее всего, эта ночь ей далась с трудом.

– Да, тоже устала, старею…

Она произносит это тем редким бесцветным голосом, который возникает у нее только в моменты какого-то душевного слома. Это самый страшный ее голос, который я когда-либо слышал, так она говорила, когда приняла решение, что мы расстаемся, точно так же говорит и сейчас. Неожиданно в огоньке ее сигареты прорезаются несколько морщинистых вен на шее, Лина кажется действительно постаревшей, или же это эффект от ее голоса? Не пойму, да и понимать, совершенно, нет ни времени, ни сил.

– Вот еще… возьми… тут немного, но тебе они сейчас пригодятся. Элли тоже тебе скинулась.

– Не надо…

– Бери… говорю бери, значит, бери… Я знаю, что говорю… Элли сказала, что тебя ищут, и это кто-то крутой, очень крутой…

– Откуда она знает?

– Ее спрашивали уже про тебя. Знают, что ты тут бывал, тебе повезло, что ты был в гробу.

– Она не знает, кто это?

– Даже если знает, то будет молчать, я никогда еще не видела ее такой испуганной.

– Плохо… Понимаешь, я даже понятия не имею, кто меня преследует.

Лина пожала плечами.

– Прости, ничем помочь не смогу. Вот… Тут одежка, сын утром принес, переоденься. Тебя точно по одежке искать будут, и кепку-бейсболку натяни, не твой стиль, ничего, оденься по-молодежному, авось проскочишь.