Страница 10 из 16
– Конечно! И сказала, что твоему мужу угрожает опасность.
– Да, – шепнула я, осмотрелась, хотя и так знала, что кроме нас и спящей Уси никого здесь быть не может, и продолжила: – Кто-то вынюхивает о прошлом Вилеона. Думаю, заподозрили о его необычных способностях.
– О том, что он воплоэн? – ахнула фейона.
– Может, о воплоэнах пока и не знают, но если узнают – случится беда.
– А при чем здесь твое умение перемещаться?
– При том, что копают на родине моего мужа, это ужасно далеко!
И я рассказала Агаше все, что знала сама, включая свои планы и домыслы.
– Я ведь быстро, – таким тоном, будто просила у сестренки разрешения, закончила я рассказ, – прыг туда, все разузнала, прыг обратно. Никто и не заметит, что я отлучалась.
– Если не заметят, какой тогда смысл? – задала резонный вопрос феечка. – Кому-то ведь ты должна будешь сказать, что узнала.
– Должна, – вздохнула я. – Вилеону и скажу. Но ведь это уже будет после. А победителей не судят.
– Представляю, как он рассердится, – покачала пушистой головкой Агаша.
– Ну и пусть сердится! – топнула я. – Главное, что останется живым-здоровым и с короной на голове. Или ты считаешь иначе? Лучше мне забиться в угол и помалкивать?
– А может, королю видней, что нужно делать?
– И ты туда же! – вскочила я. – То есть у меня мозгов нет? Хорошо, может, их и в самом деле меньше, чем у Вилеона, зато у меня есть чутье! И оно говорит… нет, вопит, что с любимым случится беда! А я не хочу сидеть, сложа руки, и дожидаться этой беды. Я хочу действовать! И буду действовать, что бы мне ни говорили.
– Дейтьвовать! Дейтьвовать! – прилетела к нам Уся.
– Прости, – глянула я на Агашу, – разбудила малышку…
– Ничего, – сказала сестренка, – потом еще поспит. А тебе я скажу вот что. В твоих мозгах я не сомневаюсь, видела их в действии, да и дуры королевами не становятся. И то, что ты за мужа переживаешь, тоже здорово. Но и я за тебя очень переживаю, пойми. Отговаривать тебя не буду, только очень прошу: хорошенько все обдумай, прежде чем что-то делать! И перед тем как отправляться в путь, обязательно заскочи сюда – я тебе до предела намагичу жемчуг, а то будет обидно, если магии не хватит в самый нужный момент.
– Спасибо тебе, моя хорошая! – погладила я снова белую головушку.
– А мне?! – сунулась под руку Усечка.
– И тебе спасибо, мое солнышко, – погладила я и ее.
Вернувшись в королевский замок, я, как и просила сестренка, стала обдумывать свой план. Решила, что соваться к Тилеону, старшему брату супруга, равно как и к его дядькам, не только бессмысленно, но и опасно. Идти к Билеону, младшему брату, скорее всего, безопасно, но тоже вряд ли имеет смысл: то, что знал, он написал в письме. Если даже узнал что-то еще, вряд ли расскажет мне, первой встречной; представать перед ним в истинном обличии я не хотела, во всяком случае сразу. Лучшим, на мой взгляд, вариантом было начать с трактира той деревушки, о которой писал Билеон, как ее?.. Мокросы. Ведь именно там видели любопытного незнакомца, а это реальная ниточка, за которую можно потянуть.
Вот только появляться в деревенском трактире девушке будет, наверное, неправильно. И даже чревато незапланированными приключениями на мою… эту самую… подушку безопасности. Поэтому как бы ни было неприятно и стыдно, но воплотиться придется в мужчину. Да и пора уже отучаться от глупой стыдливости – воплоэн должен уметь перевоплощаться в кого угодно и быть этим кем угодно, держась естественно и непринужденно. Уж мне ли, бывшей актрисе, этого не суметь? Стыдно ей, видишь ли! Стыдно будет, когда разоблачат и всыплют плетей, а то и вообще казнят. Не, тогда уже будет не стыдно. Но обидно – наверняка.
Итак, я решила вопрос с внешним обликом, придумала, куда в первую очередь направлюсь, когда перемещусь в Такудал. Оставалось понять, как именно я буду туда перемещаться. У меня по-прежнему не имелось никакого внятного описания хотя бы чего-нибудь конкретного в том далеком королевстве. И что же было делать? Все-таки идти к Милонене и, рискуя раскрытием моих планов, порасспрашивать о далекой родине? Другого варианта я придумать не могла. Обращаться с этим к Вилеону – все равно что прямо сказать ему: «Дорогой, я слетаю ненадолочко в Такудал, сам пока поуправляй королевством, ладно?»
Но перемещаться опять в Вилонар, чтобы пойти к старой служанке, было уже поздно. Пора вообще было ложиться спать. Что мне не нравилось в местных порядках – здесь не имелось такого понятия как супружеское ложе: у меня была своя спальня, у Вилеона своя. И мы ходили друг к другу спать, словно в гости. Я вознамерилась ввести по этому вопросу новые порядки. Но это чуть позже, когда решу главный вопрос. Пока же я почапала в спальню любимого мужа.
Глава 4
Вилеон меня уже ждал. Меня всегда очень трогало и возбуждало, как он относится к… м-мм… исполнению супружеских обязанностей. Он всякий раз волновался, как в первый. И я отлично понимала, почему: любимый хотел доставить максимум удовольствия мне и думал в такие моменты только об этом. Он любил меня, я это тоже знала, и совсем не потому, что муж мне это говорил. Да, он конечно же, говорил, пусть неловко и скупо, но больше слов мне рассказывали о чувствах его прекрасные голубовато-серые глаза: в них читались любовь, восторг, обожание и… да, страсть, желание, совсем как сейчас. Он не лежал в постели, изучая в ожидании потолок, а сидел, уже раздетый, с наброшенным на бедра углом одеяла и пожирал меня воспламеняющим взглядом.
Могла я не загореться, не вспыхнуть хрупкой соломинкой в этом жарком огне? Конечно же, нет. И я, разумеется, вспыхнула. Сегодня даже сильней, чем обычно, поскольку чувствовала и свою вину перед любимым, ведь мы обещали не иметь друг от друга секретов; и потому что уже тосковала от вынужденного расставания, пусть и очень недолгого, но ведь мы друг от друга будем так далеко!
Я вошла в спальню мужа в одной легкой ночнушке, но сейчас сбросила и ее. Приблизилась к сидящему Вилеону, запустила пальцы в его непослушные волосы, прижала к груди его голову… Он тут же обнял меня сухими, горячими руками и принялся целовать то, что оказалось возле его мягких, тоже очень горячих губ. А оказалось там то, что и нужно… И конечно же, после этих поцелуев я не смогла удержать сладострастного стона, не сумела устоять на ногах – повалилась на любимого, роняя его в мягкую, гладкую нежность белья и обвивая своей гладкой, мягкой, податливой нежностью.
Раз уж так получилось, что я оказалась над ним, то и взяла дальнейшее в свои руки. Во всех смыслах взяла… Но совсем ненадолго, терпеть сладкую муку ожидания не могли больше ни он, ни я. И скоро я уже сидела на нем, двигаясь в такт порывистому дыханию любимого, ловя его воспаленный близостью жар, чувствуя под ладонью толчки его рвущегося ко мне сердца.
Я не помню, сколько раз мы менялись местами, сколько раз теряла связь с этим миром, взлетая в ослепительную высь, где не было ничего, кроме блаженного тепла и сладко обжигающего, вспыхивающего как звездный пульсар света.
А потом, взявшись за руки, чтобы продлить единение, мы долго лежали молча. Мой взгляд упал на небольшую картину, висевшую передо мной на стене. Раньше я ее почему-то не замечала. Возможно как раз потому, что с иного ракурса, кроме как с постели, она не бросалась в глаза. Да и вообще была невыразительной, словно у художника закончились краски ярких цветов. Пасмурное серое небо, на его фоне такой же серый, неказистый, похожий на «хрущевку» с башенками замок. Даже на половину «хрущевки» – совсем небольшой. Единственным цветным пятном на картине было дерево, тоже нелепое, растущее будто не вверх, а вширь – приплюснутое и разлапистое.
– Что за сиротский приют? – кивнув на картину, повернула я голову к мужу.
– Ты о чем? – вернулся он из своих внутренних странствий.
– Вон там, на стене.