Где найти Гинденбургов...

3 марта Комиссия вылетела в Москву. В штабе округа развели руками: Минский УР был расформирован, создавался Слуцкий УР, теперь происходило их организационное слияние, кроме того, войска округа готовились к передислокации инженерных частей на строительство приграничных укреплений. Комиссия приехала более чем удачно. Командующий округом командарм Михаил Прокофьевич Ковалев выслушал порцию матюков от самого Ворошилова. Но и он разводил руками, сказав, что на завершение реорганизации надо еще три дня и раньше двух-трех недель выполнить приказ наркома не сможет. А если товарищ нарком настаивает, приказ его будет выполнен, сам Ковалев возглавит УР, но раньше пяти дней войсками его не наполнит. И все равно это будет профанацией, потому что вся документация по обоим УРам сдана в архив, а без карточек огня и схем управления это не укрепрайон будет, а новогодняя елка. Два героя гражданской сцепились не на шутку. Ковалев абсолютно Ворошилова не боялся. Он вообще был не сдержан на язык… Но при этом правильно не сдержан. Не полководец, скорее толковый администратор, после Гражданской был на серьезных должностях, но больших успехов не имел. В РИ Зимняя война поставила на его карьере крест. Сталин оценил его работу на должности командующего 15-й армии очень невысоко[15]. История уже изменилась, так что в Финляндии ни отличиться, ни опозориться не успел. С Тимошенко быстро нашел общий язык, обучению войск уделял особенное внимание, чем заслужил одобрение будущего наркома обороны. Но от судьбы не уйдешь, теперь уже эта стычка с Ворошиловым послужила причиной опалы командарма. 7-го марта он получит назначение командующим Забайкальским военным округом, куда подальше.

* * *

Москва. Кремль. Кабинет Сталина. 1 марта 1940 года.

– Читай, Лаврэнтий! Вслух читай! С выражением читай!

Лаврентий Павлович Берия имел, как говорят в Одессе, бледный вид. Он опять и опять проклинал себя за то, что Писатель творит сейчас в свободном полете, а контроль за ним у НКВД только в плане контроля безопасности. Ох, как он не хотел выпускать Виноградова из пресловутых «подвалов Лубянки», а еще лучше было бы, если бы комдив остался там навсегда хоть чучелом, хоть мумией… да как угодно… Но надо было читать:

«Я представляю себе ход дела так. Ленин потребовал яду – если он вообще требовал его – в конце февраля 1923 года. В начале марта он оказался уже снова парализован. Медицинский прогноз был в этот период осторожно-неблагоприятный. Почувствовав прилив уверенности, Сталин действовал так, как если б Ленин был уже мертв. Но больной обманул его ожидания. Могучий организм, поддерживаемый непреклонной волей, взял свое. К зиме Ленин начал медленно поправляться, свободнее двигаться, слушал чтение и сам читал; начала восстанавливаться речь. Врачи давали все более обнадеживающие заключения. Выздоровление Ленина не могло бы, конечно, воспрепятствовать смене революции бюрократической реакцией. Недаром Крупская говорила в 1926 году:

«Если б Володя был жив, он сидел бы сейчас в тюрьме».

Но для Сталина вопрос шел не об общем ходе развития, а об его собственной судьбе: либо ему теперь же, сегодня удастся стать хозяином аппарата, а следовательно – партии и страны, либо он будет на всю жизнь отброшен на третьи роли. Сталин хотел власти, всей власти во что бы то ни стало. Он уже крепко ухватился за нее рукою. Цель была близка, но опасность со стороны Ленина – еще ближе. Именно в этот момент Сталин должен был решить для себя, что надо действовать безотлагательно. У него везде были сообщники, судьба которых была полностью связана с его судьбой. Под рукой был фармацевт Ягода. Передал ли Сталин Ленину яд, намекнув, что врачи не оставляют надежды на выздоровление, или же прибегнул к более прямым мерам, этого я не знаю. Но я твердо знаю, что Сталин не мог пассивно выжидать, когда судьба его висела на волоске, а решение зависело от маленького, совсем маленького движения его руки».

Берия дочитывал фрагмент почти шепотом. Ему очень хотелось пить, но воды на столе не было. И как-то паузу надо было взять, но как ее взять, вот в чем вопрос?

– Скажи, Лаврэнтий, ты установил, что хотел Троцкий опубликовать в журнале «Лайф»?

– Нам стало известно, что в конце 1939 года…

– В сентябре, Лаврэнтий, в сентябре…

– В сентябре 1939 года редакция журнала «Лайф» заключила с Троцким договор на две статьи. Одна из них появилась 2 октября. Она называлась «Иосиф Сталин. Опыт характеристики». Реакция на эту статью была настолько негативной, что от публикации второй статьи редакция отказалась. По-видимому, это и есть Вторая статья.

– Этот пасквиль называется «Сверх-Борджиа в Кремле». И ты мне можешь объяснить, почему эта мразь должна еще полгода коптить мэксиканское небо?

– Товарищ Сталин, мы учли послезнания Писателя. Сделали выводы. Группа «Конь» усиленно готовится к акции. Мы максимально ускорим отправку агента Юзика, который войдет в группу «Конь» в день акции, и лично проконтролирует выполнение приказа. Группа «Мать» остается запасным вариантом. Операция планируется на конец марта. Надо дать Юзику возможность на адаптацию и подготовку.

– Пусть твой Юзик там не затягивает, да… по нашим данным (Берия про себя чуть усмехнулся, мол, знает он источник этих данных) Троцкий усиленно работает над большой книгой. Он назвал этот пасквиль скромно и со вкусом «Сталин». Сейчас книга и все черновики у него дома. Один писатель написал, что рукописи не горят. Так вот, пусть товарищ Юзик проверит эту гипотезу товарища Булгакова.

Берия выскочил из кабинета Сталина, как ошпаренный. Это было хорошим знаком, будет землю рыть, собака! Неожиданно Сталин почувствовал, что ему на душе стало как-то легче… В последние дни он вынужден был кардинально изменить график своей жизни. И все из-за Писателя. Теперь самая срочная информация шла от комдива Виноградова Сталину лично в руки. И он занимался этой информацией с десяти утра примерно до полудня, уже после двенадцати включая обычный режим совещаний и приема посетителей.

Но только сейчас Иосиф Виссарионович почувствовал, что такое иметь дело непосредственно с инновременной информацией. И стал понимать Берию, почему тот с таким трудом подавлял желание прикопать Писателя где-то в Завидово. Эта информация вызывала неприятный эффект отторжения. Ее не хотелось принимать и воспринимать. Воспринимать – это касалось сложности самого мыслительного процесса, а вот принимать – это уже сложность психологическая, никак не хотелось верить в то, что дела могут пойти именно так, как описано у Виноградова. Только себе самому Сталин смог признаться, каким громадным усилием воли он преодолевает эти трудности, что работает с информацией Писателя минут сорок-сорок пять от силы. А остальное время «отходит» от нее, восстанавливает психические кондиции. Вот, Берия тоже был в шоковом состоянии от обилия такой информации. Только времени на восстановление не имел. Писатель утверждает, что у Берии сейчас должна наблюдаться так называемая психологическая «ломка». Информация «попаданца», как он себя сам называет, затягивает, создает иллюзию всесильности и всемогущества. Это как мощный наркотик. Мы, семинаристы, и не с такими наркотиками справлялись. И тут Сталин вспомнил тот момент жизни, когда он неожиданно понял, что Бога нет… Это было во время его учебы в духовной семинарии. Правильно кто-то сказал, что духовные семинарии были рассадниками неверия и атеизма. Это правда! А тут еще знакомство с марксистской литературой, которая не просто говорила, что мир устроен несправедливо, тоже мне новость! Она показывала, как мир можно исправить! Это случилось после вечерней молитвы, когда семинаристы уже расходились по своим кельям, иначе эти махонькие комнатки и не назовешь. Его всю службу долбила мысль: «Бога нет». Эта мысль настолько перекрывала остальные, что юный семинарист даже молитвы не произносил, шевелил только губами, а если прислушаться, повторял, как мантру: «Бога нет». Иосиф вскочил в келью и ставился прямо в глаза иконе, на которой был изображен лик с неправдоподобно большими глазами. «Тебя нет!» – твердо и уверенно произнес про себя семинарист. И в этот момент раздался грохот и звон – на втором этаже, сверху его кельи, в учебном классе разлетелось стекло окна, и осколки его падая, пронзали своим звоном барабанные перепонки перепуганного молодого человека. Самое странное оказалось наутро: никто, кроме молодого Иосифа, грохота разбитого стекла не слышал! Он выяснил это, когда убирал с озадаченными семинаристами класс. С тех пор в его душе появилось ЗНАНИЕ. Он знал, что Бог есть. Не такой, как его представляют в семинарии, не такой, как описывает христианство, буддизм или ислам. Он просто существует и все. Это знание Сталин пронесет с собой всю свою жизнь. Но никому про это не рассказывал и рассказывать не будет. Зачем? Это его и только его… Личное!