Посланник

— А как мужики? — внезапно вспомнил я, натягивая штаны. Форма обнаружилась в тумбочке, отстиранная и выглаженная, а сверху лежал наган в кобуре с ремнём. — Вернулся кто?

— Двоих потеряли, трое ранены, тебя тоже убитым считали. Как я понял, сначала тебя вырубило, а потом тому, кто тебя нёс, голову снесли. Ну и тебя, естественно, никто не подобрал. Сам-то что помнишь?

— Очнулся в темноте, — я начал восстанавливать в памяти тот день. — Вокруг никого, но обрез сохранил. Потом слышу: писаные рядом, ходят со светом, ищут кого-то. Я от них, они за мной. Так и утопал в один из нижних коридоров. Он затоплен, но пройти можно. Так и добрел до выхода на территорию.

— Так значит, есть проход?

— Есть, хоть и не самый удобный. Так вот, там вышел, а кругом паутина, кое-как пролез, чуть надвое не распался. Потом пауки появились. Троих убил…

— Постой, ты правда пауков видел?

— Да, а что такого?

— Они твари редкие, только по ночам выходят, днём, считай, не найти их. А уж убить… как получилось-то?

— Одного мелкого кастетом забил, второго… — я попробовал вспомнить, — второго шариком от подшипника.

— Чего?

— Труба там есть, — объяснил я, — высокая. Я на самый верх забрался, оттуда швырял железками. Попал удачно, в шею, между пластинами. Пробил что-то важное. А вот мамка их никак умирать не хотела, зажигалкой ей прямо в рыло попал, она уже изнутри выгорела, а всё равно шевелилась. Потом из нагана стрелял, а потом всё.

— Сказал бы, что ты заливаешь, — Петрович подозрительно прищурился на меня, — но специалистов по паукам у нас нет, тварь редкая, а потому будем считать, что всё так и было.

— Так можно сходить туда и посмотреть, — предложил я. — Возможно, трупы до сих пор там лежат.

— Обязательно сходим, — кивнул Петрович. — Только сперва поймём, как ты оттуда вышел. Территория завода закрыта паутиной, жгучей плесенью, а ещё ядовитыми растениями. Ни туда, ни оттуда хода нет. Через подземный коридор можно, да там ещё с писаными неясно.

Когда оделся, почувствовал себя ещё лучше, а заодно ощутил зверский голод. Тело стало сильнее, а мускулы требовали работы. Но сперва поесть. Я отправился в сторону столовой, там сегодня сидела миловидная худощавая девушка с короткой стрижкой. Волосы русые, глаза зелёные, на лице грусть. При этом совсем молодая, если она тут с самого начала, то ей тогда было… лет четырнадцать.

— Что есть будете? — спросила она.

— Да… что дадите. А большой выбор?

— Борщ, гречка, могу просто бутербродов с тушёнкой сделать, тоже вкусно. И чай сладкий, — она откинула с глаз чёлку и посмотрела мне в глаза. — Вы недавно здесь?

— Да дня четыре всего, а что, так заметно?

— Конечно, я тут всех знаю, а вас раньше не видела. Вы странный. Как занесло сюда?

— Водителем был, — я решил отделаться полуправдой. — В столовой злоумышленники напоили отравой, а очнулся уже здесь.

— Понятно, — она не стала вдаваться в подробности. — Садитесь, сейчас гречка с подливой будет. Меня Марина зовут, я из санатория.

— Дмитрий. Я в местных реалиях не разбираюсь, — скромно сказал я, присаживаясь за стол, — не знал, что тут и санаторий есть.

— Есть, только там мы живём, — она поставила передо мной большую миску из нержавейки, где горой была навалена гречка, а сверху налита подливка с кусочками мяса. — Женское общежитие. А мужчины к нам в гости ходят. Чаю сколько?

— Один стакан. А как получилось такое общежитие? — спросил я, — Я думал, женщин первыми эвакуировали.

— Эвакуировали, да не всех. — Она положила рядом два кусочка хлеба, после чего присела рядом. — Нас, например, забыли.

— Вас? — спросил я уже с набитым ртом.

— Нас — это заключённых, — она улыбнулась, но в глазах стояла грусть. — Тут колония была, женская, для малолетних. Вот и мы там были. Хорошо помню те дни, нас, может быть, эвакуировали бы потом, да только поздно стало. Когда совсем припекло, и военные не справлялись, администрация просто отпустить нас хотела, чтобы своим ходом из города выбирались.

— Не отпустили? — я продолжал жевать, каша оказалась неожиданно вкусной.

— Никто не пошёл, там снаружи такое творилось, а в зоне хоть колючка была и забор. Охрана в бой вступила, полегли почти все. Потом тварей накрыли с самолётов чем-то, да так, что всё вокруг в огне было, половину зоны снесли. В нашем отряде выжившие собрались, семьдесят девок и одна надзирательница, четыре дня просидели, потом она нас вывела наружу, тут уже мужики местные начали порядки наводить. Хорошо хоть нормальные мужики попались, в других местах не так. Нас они в санаторий сразу поселили, там почти всё цело было, и место такое, что опасности нет. С трёх сторон лагеря поселенцев.

— И как вы там живёте?

— Нормально, надзирательница эта, Любовь Наумовна, она у нас с тех пор старшей. У неё вся семья тогда погибла, теперь мы — её семья. Мы там стараемся помогать, шьём, вяжем, ходим за ранеными, иногда приходим в лагеря работать, как я сейчас. Нас не обижают, иногда кто-то с кем-то поженятся, уходят из санатория.

— А почему потом не выбрались? Есть ведь возможность.

— Большинству идти некуда, родственники погибли, а если живы, то неизвестно, где их искать после эвакуации. Семеро на Большую землю выбрались, а одна обратно вернулась. Не нашла никого, к тому же документов нет, срок, по идее, кончиться должен, да только нахождение здесь в зачёт не пошло. Короче, месяц её по инстанциям гоняли, потом она плюнула на всё и с караваном обратно добралась.

— А сама чего замуж не вышла?

— Не нравится никто, — она широко улыбнулась, — Да и старые тут мужики почти все.

На меня она при этом смотрела каким-то странным взглядом.

— Да я тоже не мальчик.

— А выглядите молодо, чаю ещё подлить?

Чаю она мне подлила, потом снова села и уставилась.

— Как там? На Большой земле?

Вот и что ей отвечать? Про Большую землю я рассказать могу, только не про ту.

— Бардак, теснота в городах, в сёлах тоже, постепенно землю обратно отвоёвывают, глядишь, застанем время, когда город заселится заново.

— Да, а пока можно вокруг сады фруктовые посадить, тварей опасных почти выбили, вот и занялись бы садоводством. Сейчас ведь климат такой, что хоть пальмы выращивай. Зимы-то и нет совсем.

Мы ещё поболтали немного, потом пришло время уходить.

— Ну, вы меня не забывайте, — сказала она. — Марина Еремеева, спросите, если надо. А то в санатории ещё две Марины есть. Глядишь, погуляем вместе.

— А чего ты мне всё выкаешь? — спросил я, уже стоя в дверях. — Вроде, не очень старый.

— Любовь Наумовна приучила, — с гордостью ответила она. — У нас там как в институте благородных девиц, все книги читают и вежливые. Но, если хочешь, буду на ты.

При этом она даже чуть-чуть покраснела.

Я попрощался и вышел. Странная картина. Вот девки, причём, зэчки, из колонии, то есть, антисоциальные. А с ними надзирательница, которая как-то власть удержала, а они её почему-то до сих пор как мать воспринимают. И выбраться не могут, некуда. После катастрофы не пустились во все тяжкие, хотя с таким количеством свободных мужиков даже подобие приличий сохранить сложно. Организовали подобие коммуны. И мужики в гости ходят. Кстати, надо будет навестить. Выясню только сначала, чем сегодня заниматься буду.

Отправился к Рогову, но того на месте не оказалось, бегал куда-то по делам.

— Сядь, подожди, — предложил Петрович, указывая на стул. — А чего хотел-то?

— Да ничего особенного, только узнать, что делать. Состояние у меня нормальное, могу делом заняться.

— Давай так, сегодня больших дел не планировали, потому иди в конец коридора, там спуск на уровень ниже, а там котельная, точнее, электростанция. Там сегодня один человек в смене, тяжко ему, помоги. А ближе к вечеру ко мне возвращайся, посидим над железом, поможешь кое-чем, да и ствол тебе нужно подыскать. Обрез-то свой ты пролюбил.

— Точно, — я и не вспомнил про него. Видимо, выпал, когда я возвращался. Когда с трубы падал, не потерял, а тут выпал. Впрочем, насколько понимаю, гладких стволов на базе навалом.