Друиды (ЛП)

Дождавшись, когда последняя колонна римлян исчезнет из вида, Верцингеторикс напал на лагерь, где оставалось немногим больше двух легионов. Галлы накатывались волна за волной, не давая оборонявшимся передышки. Сражение оказалось неожиданно ожесточенным, с тяжелыми потерями для обеих сторон. Земля вокруг Герговии почернела от людей и их крови.

Я поздно понял, что место мое не здесь, а в Священной Роще арвернов. Я мог бы провести нужные ритуалы и помочь нашим воинам. А здесь от меня толку не было. С досады я пожаловался Риксу, упустив из вида, что сейчас его занимает только битва.

— Плюнь ты на свои жертвы! — заорал он. — Мы победим вот этими руками, — он потряс своим здоровенным мечом, — а не какой-то сомнительной магией!

Так бывает всегда, подумал я. Победители считают, что добились победы только своей собственной доблестью, а вот в случае поражения самое время поискать виноватых где-нибудь на стороне.

Сражение продолжалось. Грохот оружия и крики неслись со всех сторон. Мы не дали римлянам времени установить палатки для раненых, поэтому на закате, когда наши целители вышли собирать своих, Рикс приказал им брать и раненых римлян. Они тоже нуждались в лечении. Видимо, им двигало то же самое желание, которое заставило меня помахать на прощание Цезарю. Мы были кельтами, людьми чести.

Прибыл отряд Литавикка и князь попросил укрыть его в стенах крепости. Стражи отвели его в шатер Рикса, и он тут же послал за мной.

Когда я вошел, Литавикк сидел на пне возле шатра, широко расставив колени и с удовольствием щурясь на солнце. Похоже, в какой-то момент он уже считал, что больше не увидит его. Типичный эдуй, широкоскулый, и слегка косоглазый, как многие горцы.

— Цезарь обогнал нас недалеко от Алье, — говорил он Риксу, когда я присоединился к ним. — Мы уже вошли на земли бойев и искали римлян. Мои люди обезумели от гнева. Я разослал гонцов, чтобы они рассказали нашим соплеменникам о бойне, чтобы убивали любых римлян на земле эдуев. Но Цезарь сам догнал нас. Он умный. С ним были те самые всадники, которых мы считали казненными за измену. Когда мои люди увидели их живыми и невредимыми, они побросали оружие. Цезарь быстро убедил нас, что мы стали жертвой обмана. Люди опасались, что теперь-то он точно накажет их за дезертирство, но вместо этого он произнес целую речь о прощении и дружбе. Люди ему поверили и готовы были, словно собаки, жаться к его ногам. Но я-то не дурак! Понятно, что ни мне, ни моим братьям нечего надеяться на прощение. Мы не стали ждать, когда удавка затянется у нас на шее, воспользовались общей суетой и ушли. И теперь просим у вас защиты.

— У вас будет и защита и наша благодарность, — ответил Рикс. — Ваша помощь очень нужна. Особенно теперь, когда Цезарь разделил свою армию.

— Много римлян падет в земле эдуев, — заверил нас Литавикк. — Мои гонцы свое дело знают. Люди услышат о жестокостях римлян. Они не станут ждать доказательств. Ни один римский чиновник или торговец не уйдет! Их порвут на куски, а собственность приберут к рукам. А к тому времени, когда обман вскроется, римлян в моей стране станет существенно меньше.

— Здесь тоже, — сказал Рикс, прислушиваясь к грому продолжавшейся битвы.

Цезарь вернулся из погони за десятью тысячами, приведя с собой меньше половины. Он нашел оставленные легионы в самом плачевном состоянии. Когда он выехал осматривать поле битвы, его встретили огромные стаи мух.

А вот наши ряды все росли. Новобранцы приходили ежедневно, даже из Аквитании. Цезарь понес не только боевые потери. Доверие к нему со стороны эдуев было безнадежно подорвано. Он даже не решился вернуть в лагерь разубежденных эдуев. Конечно, его люди пытались погасить растущее восстание, но сухую траву легко поджечь, и очень не просто потушить. Восстание уже ширилось, втягивая в себя все новые племена, и вскоре римлянам придется плохо даже на тех землях, которые они считали полностью замиренными.

— Как думаешь, — говорил мне Рикс, — ему же придется отступить? Самый очевидный шаг — идти в Провинцию и собирать подкрепления.

— Цезарь редко делает очевидные шаги, — отвечал я. — Не верю, что он готов уйти.

Цезарь вовсе не был обескуражен, я знал это точно. Я наблюдал за полетом птиц над его лагерем и слушал землю на поле битвы. Несмотря на недавние потери, Цезарь полагался на доблесть и дисциплину своих людей. Он считал, что ему и так хватил сил одолеть нас. Следовало принять меры, чтобы увеличить его потери критическим образом. Я предложил Верцингеториксу новый план.

Днем толпа оборванных воинов подошла к римскому лагерю. Они изображали дезертиров из армии свободной Галлии. Для большей убедительности они подробно рассказали римлянам об окрестностях и указали слабые места в нашей обороне. Тем временем Рикс отвел войска с вершины холма, дававшего нам стратегическое превосходство, и якобы открыл дорогу прямо к горе, на которой стояла Герговия.

Ночью легионы Цезаря двинулись к опустевшему холму. Рассвет застал их на подъеме. В этот момент наши войска ринулись в атаку. Из леса выходили все новые когорты римлян и наши люди постепенно отступали, позволяя врагу шаг за шагом продвигаться вперед. Но каждый из таких шагов давался им немалой кровью. Склон холма затруднял наступление. Примерно на полпути к вершине Гобан Саор соорудил хитрый каменный барьер высотой в рост человека. Он огибал холм по всей ширине.

Очень много римлян пало от галльских копий при попытке преодолеть эту преграду. Но мы продолжали их заманивать, и даже позволили захватить несколько наших маленьких лагерей с другой стороны. Это чуть не кончилось плохо для короля нитиоброгов. Он едва успел сбежать. Как он рассказывал нам позже: «Мне пришлось полуголым скакать на раненой лошади!» При этом король хохотал, радуясь, что остался жив.

Римляне продолжали наступать. Мы продолжали сдавать свои позиции, разжигая их аппетит.

Если бы мы не показывали римлянам спины, они бы не рискнули подойти к самой крепости, где все преимущества были на нашей стороне. Но Цезарь подошел слишком близко к нам, чтобы вовремя остановиться. Я рассчитывал, что он обязательно рискнет.

Сражение продолжалось весь день. Да, у нас были потери. Но римлян мы остановили. Цезарь даже отправил всадников искать другой, обходной путь, но мы знали, что они его не найдут..

Уже на закате Цезарь опомнился. Но к этому времени его люди так вымотались, что уже плохо соображали. Своих всадников в сумерках они приняли за врагов и успели перебить многих, прежде чем поняли ошибку. Они не хотели отступать и рвались к крепости из последних сил. На это мы и рассчитывали.

Почти в темноте наши воины вошли в город. Теперь очередь была за защитниками крепости. На врагов под стенами обрушился дождь из копий, камней и кипящей смолы. Римляне несли огромные потери. Ни о какой дисциплине речь уже не шла. А раз так, их главное преимущество исчезло. В своем отчаянном стремлении ворваться в крепость они гибли сотнями.

Кое-где на стенах уже завязались стычки. Я наблюдал за ними с удобной позиции возле одной из башен. Рядом стояли свежие бойцы карнутов, они еще не принимали участие в битве. В этот момент на стене кто-то завопил дурным голосом: «Где мой муж?» Это была Онуава. «Где мой муж?», снова закричала она, увидев меня.

Я растерянно огляделся.

— Да вот он! Видишь? Там, прямо перед воротами.

Мы оба подались вперед. Как раз в этот момент Рикс пронзил мечом полубезумного центуриона. Онуава резко наклонилась. Я испугался, что она сейчас свалится со стены. Но оказывается, она видела то, чего не видел я. Один римлянин встал на плечи другому, чтобы запрыгнуть на стену. Когда он уже приготовился к прыжку, Онуава прямо перед ним одним движением разорвала платье и обнажила полную белую грудь.

Глава тридцать пятая

— О, ну иди же, иди ко мне, маленький человечек! — Онуава распахнула объятия, а римлянин впал в оцепенение и глазел на нее, забыв о том, насколько ненадежна его опора.