Страница 13 из 21
– Хоть напоследок поработаю по-новому…
Он вытащил пару старых вёдер и стал их обрызгивать краской. Дверь была открыта, краска садилась на вёдра, а мелкая пыль при каждом толчке разлеталась с ветром по палубе.
В это самое время Солнышкин закончил уборку и собирался ложиться спать, но в коридоре столкнулся с Перчиковым.
– Солнышкин, Солнышкин! Ты только посмотри, какие сегодня звёзды!
Перчиков открыл дверь и потянул Солнышкина на палубу. От усталости у Солнышкина уже склеивались глаза, но морской ветер сразу взбодрил его. Небо было полно громадных звёзд – таких Солнышкин ещё и вправду никогда не видел, даже у себя в тайге. Большая Медведица, сверкая, садилась на самый нос парохода, созвездие Скорпиона угрожало ярко сверкающим голубым хвостом. И всё это отражалось в шумящем бесконечном море.
Солнышкин замер в восторге. А Перчиков не унимался:
– Смотри! – Через всё небо пролетал маленький розоватый спутник. – Когда-нибудь мы с тобой тоже полетим на какую-нибудь планету, туда, в глубину космоса! – И Перчиков положил руку Солнышкину на плечо. Он в первый раз делился своей мечтой и ни капельки не стеснялся.
– Полетим! – сказал Солнышкин и добавил: – Если там будет море. – И вдруг Солнышкин грудью навалился на борт. – Смотри, смотри! – крикнул он и потянул Перчикова за руку.
Из морской глубины к самому носу парохода поднимались таинственные зелёные ракеты. За ними тянулось голубое пламя и мчались искры. Казалось, они сейчас поднимутся вверх и умчат к звёздам. Но они не отрывались от воды и уверенно парили впереди парохода.
– Это дельфины, – сказал Перчиков и мечтательно вздохнул. – Эх, Солнышкин, сколько интересного будет ещё на земле! Представляешь, человек договорится с дельфинами, человек войдёт в океан! Представляешь, мы с тобой плывём в глубине океана!
У Солнышкина по спине поползли мурашки.
– Как человек-амфибия? – спросил он.
– Человек-амфибия был одиночка, а нас двое, – сказал Перчиков и похлопал Солнышкина по плечу. – И понимал он только одного дельфина, а мы будем понимать всех. Во всех океанах.
Пароход шёл вперёд, поднимая нос к звёздам, взрезая волны. И Солнышкину казалось, что весь мир летит ему навстречу. В правую щёку ему бил ветер. Он повернул к нему лицо, и теперь прохладные брызги освежали и лоб, и губы, и нос.
И конечно же, ни Солнышкин, ни Перчиков не слышали, как боцман Бурун всё нажимал и нажимал на кнопку пульверизатора.
Снова корь!
Доктор Челкашкин заканчивал ночной обход. Он прислушивался к дыханию спящей команды и наконец дошёл до каюты Перчикова и Солнышкина. В каюте никого не было. Но тут отворилась дверь коридора, и Перчиков с Солнышкиным появились на пороге.
– Принимали воздушные ванны? – спросил Челкашкин. – Молодцы! Полезно!
И вдруг лицо его побледнело, нахмурилось: указательным пальцем доктор повернул голову Солнышкина налево, потом направо, внимательно посмотрел ему в глаза и воскликнул:
– Снова корь! Самая настоящая корь. Немедленно в изолятор!
Перчиков посмотрел на друга и грустно присвистнул: всё его лицо было покрыто мелкой красной сыпью.
– Да, угораздило! – вздохнул Перчиков. – Моряков, Солнышкин…
– Вы ещё стои́те? – изумился Челкашкин. – Вы хотите, чтобы на всю команду распространилась эпидемия? – И он потащил Солнышкина в изолятор.
Солнышкин не успел опомниться, как за его спиной захлопнулась белая дверь с красным крестом.
Вокруг запахло лекарствами. Челкашкин включил свет и сказал:
– Вот койка, вот табуретка и всё остальное. До завтра спать. Иллюминатор не закрывать: свежий воздух полезен во всех случаях!
В это время раздался стук в дверь, и жалобным голосом Перчиков спросил:
– Доктор, а передачи приносить можно?
– Никаких передач! – энергично ответил Челкашкин, выходя ему навстречу, и захлопнул за собой дверь.
Солнышкин остался один. Он присел на жёсткую койку и опустил голову. Только что он с Перчиковым мечтал о море, о далёких планетах, только что перед ним летели дельфины… Он посмотрел в иллюминатор и вздохнул. Там, в нескольких метрах отсюда, их каюта, где, наверное, сейчас грустит Перчиков. Солнышкин представил попискивание приёмничка, уютный свет лампочек, и ему стало совсем горько. Вдруг ему показалось, что за иллюминатором кто-то царапает о переборку. И тотчас внизу раздался шёпот:
– Солнышкин!
Солнышкин вздохнул. Наверное, послышалось.
– Солнышкин! – раздалось снова. – Иди сюда!
Солнышкин мгновенно подскочил к иллюминатору и увидел Перчикова. Он стоял на поручнях над самым морем, в руках у него была подушка.
– Что ты делаешь? – ужаснулся Солнышкин.
Ведь один миг – и Перчиков полетит в воду! А Перчиков прошептал:
– Тихо… – И протянул подушку: – Держи, а то в лазарете твёрдая! Всё будет в порядке.
Перчиков спрыгнул на палубу и скрылся в темноте.
– Спасибо, Перчиков, спасибо! – крикнул Солнышкин. Он обхватил подушку руками и мгновенно уснул.
В это же время, лёжа в опустевшей каюте, Перчиков составлял план, по которому вся команда должна будет работать с Солнышкиным. Голова Перчикова подпрыгивала на жёстком матраце, но это совершенно не мешало ему думать.
Завтра с утра он, Перчиков, передаст по радио концерт для Солнышкина. Федькин будет заниматься покраской трюма напротив изолятора, чтобы Солнышкин видел, как правильно владеть кистью. Бурун покажет ему вязку морских узлов.
А если можно ускорить лечение и понадобится переливание крови, то он, Перчиков, завтра же первым пойдёт на помощь другу.
Как только солнце тронуло Перчикова за кончик носа и за бортом закричали чайки, он выбежал на палубу. Там уже Челкашкин делал зарядку, похрустывая упругими мышцами, а боцман возился с пульверизатором. Челкашкин занёс руки над головой и собирался делать стойку, но внезапно замер и с ужасом посмотрел на Перчикова: правая щека радиста прямо на глазах у доктора покрывалась сыпью.
– В изолятор! – произнёс Челкашкин, вытянув вперёд руку, но тут же глаза его сделались ещё шире: его собственная рука покрылась сыпью.
Челкашкин повёл усиками, удивлённо огляделся, посмотрел на боцмана, на ярко выкрашенное ведро, на шипящий пульверизатор и вдруг, схватившись за голову, с отчаянным хохотом закричал:
– В изолятор! В изолятор!
И Перчиков, забыв про все свои планы, бросился за ним, перелетая сразу через пять ступенек. Они открыли дверь и остановились у порога изолятора. Солнышкин спал, все ещё нежно обнимая принесённую Перчиковым подушку.
– Момент, – сказал Челкашкин, – спокойно!
Он взял клочок ваты, сунул её в спирт и смахнул со щеки Солнышкина всю краску.
– Медицина! – улыбнулся Челкашкин.
– Медицина, – засмеялся Перчиков.
И только Солнышкин ничего ещё не знал о своём удивительном выздоровлении.
А всё-таки Аргентина была в Америке
Утром Федькин встал за штурвал, а Петькин с Солнышкиным начали уборку в рулевой рубке. Петькин разливал по палубе мыльную воду, а Солнышкин следом насухо вытирал палубу. Сперва Федькин стоял молча, а потом незаметно для себя начал напевать известную морскую песню «Бананы ел, пил кофе на Мартинике».
В это время в рубку вошёл Плавали-Знаем. Федькин примолк. Но Плавали-Знаем, наоборот, поощрительно кивнул головой: «Ничего, ничего». Песня как раз подходила к его великолепному настроению. Он выпил только что три чашки кофе «Африка» и испытывал прилив бодрости. Пароход бежал вперёд по ярким волнам. Ветер овевал мужественное капитанское лицо, и капитану захотелось поговорить о далёких плаваниях. Правда, дальше Камчатки он никогда не ходил, но о своих удивительных странствиях любил рассказывать. Он выглянул в окно, посмотрел вдаль и задумчиво произнёс:
– Когда после тяжёлого шторма мы подошли к Африке и стали на якорь у берега Аргентины…