Страница 3 из 7
Таинство принесения клятвы верности завершилось, и начальник ротников обратился ко всем присутствующим с короткой речью:
– Сегодня для нас бойцов-ротников города Магадана радостный и торжественный день, мы приняли в наши ряды нашего воспитанника, все мы можем гордиться тем, что этот юноша, воспитанный нами стал хорошим человеком и полезным членом общества. Тем, что мы стали для сироты семьею и дали ему путевку в жизнь.
– Все мы знаем, что сегодня, сейчас, наши братья, ушедшие на помощь Николаевску, ведут неравную борьбу с сильными иноземцами. И я думаю, что пример этого юноши, в столь грозный для отечества час пожелавшего стать нашим боевым товарищем … – полковник запнулся и покраснел, он был не мастер говорить, и по губам посадника скользнула едва уловимая усмешка, но офицера выручил Изяслав. – Он показал нам, что необходимо сплотиться всем, вне зависимости от богатства, социального положения и возраста и отстоять нашу землю и нашу Правду!
Последовала команда «Разойдись» и ротники шумной толпой пошли из трапезной, остались лишь дежурные, накрывавшие столы для ужина.
Ганьке хотелось как можно дольше сохранить в себе радостную атмосферу праздника, и поэтому он не пошел на ужин, а, забравшись в одну из башен Детинца, смотрел на звезды и представлял себе свою дальнейшую жизнь, которая, несомненно, должна быть полна подвигами и сражениями, в которых он проявит неслыханный героизм. Как-то нечаянно пришла мысль о том, что в одном из этих сражений его ведь могут и убить, но, как и любой мальчишка, он быстро отогнал ее, тряхнув головой. Занятый своими мечтами он не заметил, как погрузился в сон.
2
В верхнюю светлицу, являющуюся рабочим кабинетом, проскользнула скользкая и пластичная фигура старшего приказчика Гарко, поклонившись, он застыл в ожидании распоряжений господина.
– Елисей не вернулся домой со мною, куда он пошел?
– Он шел через Ремесленный конец, задержался у дома Изяслава, а затем вернулся домой и сейчас спит.
– Далась же ему эта девка, – ворчал посадник, – добро бы хоть толк был от этого, а то ведь…
– Мой князь, а ведь девушка и правда красива.
– Что толку, все равно Изяслав ее не отдаст за Елисея, даже если она вдруг согласится.
– А что может помешать моему князю отдать сыну дочь своего врага после победы над ним?
– Надеюсь у тебя все готово, чтобы это свершилось?
– Наемники уже на подходе.
Посадник кивком головы отпустил приказчика и стал обходить комнату, гася свечи, которые стояли на бюро, столиках и подставках, расставленных на устилавших полы коврах. Остановившись у стола, он провел рукою по казачьему мундиру. Сколько же он потратил денег на подкупы казачьих начальников, чтобы, не служа, получить офицерский чин. А все было бы без толку. Если бы не Гарко, выкравший печать у полкового писаря, не видать бы ему ни чина, ни посадничества. Еще тогда он решил, что так быть не должно, владеющий деньгами должен владеть жизнью. И сегодня утром все должно решиться.
Посадник долго сидел в темноте, погруженный в думы о прошлом и будущем.
Взгляд на часы: «Не вызвать ли Гарко? А вдруг все сорвется?». Петр Алексеевич прошел к резному бюро, на котором среди безделушек стояла костяная шкатулка, инкрустированная золотом и драгоценными камнями. Поднял крышку и взял с атласной поверхности маленький стеклянный пузырек с ядом: «Нет, сброду, который Изяслав называет людством, никогда не удастся выместить на мне свою обиду за предательство». Пузырек опустился в потайной карман, он может сегодня понадобиться.
Посадник прислушался, не раздадутся ли звуки борьбы, но Город молчал, даже ротники, охраняющие городские ворота, притихли и уже не перекликаются, борясь со сном. Черные проемы окон посветлели. Утро. Вдруг чуткое ухо уловило хлопок отдаленного выстрела. Показалось? Нет, вот еще один, пачка и вновь тишина, давящая неизвестностью. И вдруг эту тишину разорвал набат вечевого колокола, призывающий народ на защиту родного города. Посадник метнулся к столу, схватил колокольчик и затряс его, вызывая прислугу. В кабинет влетел Гарко.
– Что случилось, почему набат? – набросился на него Петр Алексеевич.
– Видно кто-то из ротников сумел добраться до колокола.
– А как же наши наемники?
– Все в порядке, ворота открыты, только что гонец сообщил, что детинец почти взят, лишь несколько почти безоружных ротников еще отбиваются, но долго им не продержаться.
– Гонец еще здесь?
– Да, мой князь.
– Немедленно отправь его обратно, пускай ударят в вечевой колокол к Большому Вече.
В этот момент в комнату ворвался слуга и кинулся в ноги посаднику:
– Господин, ваш сын сейчас отправился к детинцу, мне не удалось его удержать.
– Проклятье на вас всех! – посадник схватил Гарко за грудки. – Догони его, возьми лучшего коня и догони. Ты отвечаешь за него головою.
Не забыв поклониться, Гарко выскочил из комнаты, а Петр Алексеевич повернулся к коленопреклоненному слуге:
– Приготовить мне княжеские доспехи и охрану, я буду говорить на вече.
Ганька проснулся от громкого разговора:
– Кто приказал открыть ворота?
– Приказ посадника – Петра Алексеевича. – Ганька узнал голос одного из старших посадничьих приказчиков Колта Вялого.
Он подошел к бойнице и выглянул на улицу, которая была еле освещена горящими над воротами детинца светильниками, заправленными китовым жиром. В их неверном колеблющемся свете можно было рассмотреть группу примерно из десятка человек, завернувшихся в черные плащи.
– Ночью открывать ворота детинца запрещено!
– Так это другим запрещено, а посаднику можно. – Вялый начинал сердиться.
Ганька услышал, как часовые совещались, но слов разобрать не мог, затем послышался скрип петель калитки.
– Ну, входи… – фраза прервалась предсмертным хрипом часового, затем короткая возня и вновь тишина.
В этой тишине раздался лязг засовов и огромные, окованные железом полотнища ворот отворились. В ответ на эти звуки из прилегающей улицы на Вечевую площадь высыпали вооруженные люди. «Предательство!» – промелькнуло в голове и ноги сами понесли мальчишку по переходам в центральную башню Детинца, в которой был подвешен вечевой колокол. Влетев в башню, он уже слышал звуки завязавшейся внизу борьбы. Это проснувшиеся ротники вступили с врагами в схватку не на жизнь а на смерть, но Ганька прекрасно понимал, что без помощи горожан у почти безоружных ротников нет никаких шансов. Поэтому он сразу же бросился к звонарю и принялся трясти его:
– Дядя Сергей, вставайте.
– Ты чего балуешь, пострел? – вопросил, ничего не понимая старый ротник, схватив Ганьку за шиворот.
– Предательство, дядя Сергей, – вывернувшись, Ганька схватил веревку и начал раскачивать тяжелый язык колокола.
Никогда бы он не подумал, что так трудно выбить из этого колокола привычные с детства звуки. Для этого нужна была немалая сноровка и сила. Снизу раздался выстрел, затем сразу несколько, шум рукопашной свалки приближался и звонарь, отбросив Ганьку плечом, схватился за веревку, башню сразу же заполнили мощные и ровные звуки тревожного набата, призывающего горожан к оружию.
Осмотревшись, Ганька заметил прислоненное к стене ружье звонаря и, схватил его. Проверив заряд и кремень, он занял позицию против двери, готовясь встретить врагов. Секунды текли страшно медленно, только гулко стучало сердце. Первым на лестнице показался ротник в белой рубашке. Саблей он отбивался от наседавших на него двоих китайцев, одетых в расписанные драконами халаты. Китайцы постепенно заставляли его отступать все выше вверх по лестнице. На глазах у Ганьки ротник зарубил одного из врагов, но место павшего сразу же занял другой. Внезапно отступающий ротник споткнулся и на секунду потерял равновесие, этого хватило, чтобы два клинка вонзились ему в грудь. Раскинув руки, из которых выпала сабля, защитник Детинца осел на ступеньки. Перепрыгнув через тело, двое китайцев ринулись вперед, а третий, поднял ружье.