Небесные всадники

— Давайте отойдем отсюда. Грохот военных машин так ужасен, что я живого-то не слышу. Вот так, здесь куда тише. Шум утомляет и действует на нервы. Эта колонна машин тянется от ратуши до самого ботанического сада.

— Да, очевидно, раз вы так слышите. Однако я хотел спросить, где вы, слепой, были, пока шли бои?

— В основном здесь же. Нас, правда, вывезли за город, но из зоны обстрела мы так и не выбрались. И в конце концов даже под бомбежку угодили.

— Но это же ужас. И для слепых еще больший, чем для зрячих.

— Не знаю. Возможно. В любом случае хорошего в этом ничего не было. Слышишь чудовищно много, а понимаешь так мало. И самое ужасное, когда кто-нибудь посторонний кричит тебе: «Прячься же! Ты что, слепой?! Не видишь, стреляют!» А куда прятаться? Тьма везде одна. Не знаешь, когда тебя видят, когда нет. Потом на шоссе отстал от остальных и уже не мог идти в этом бедламе. В конце концов сел я на край канавы — а вокруг сплошной вой и грохот. Меня, правда, не задело, война откатывалась. Я слышал только, как за несколько километров горят дома. И такое странное чувство, будто вижу, как огонь полыхает. Говорят, и зрячие порой, в огромном напряжении, видят даже в кромешной тьме — кажется, различают цвета. Я ведь ничего не знаю о цвете, но у меня было такое ощущение. Все мы что-то воображаем себе, и зрячие, и слепые. Я всю ночь там просидел. И не знаю, кому это было бы легче, зрячему или слепому…

— Что касается войны, тут мы, наверное, все одинаково слепы.

— Особенно если и те и другие представляют ее одинаково слабо. Да, я ведь воображаю мир по глобусу. Но насколько же он должен быть беспределен, если даже зрячие не имеют его полной картины. Потому что никто не видел весь мир, большую-то часть его все равно приходится представлять. И подумать только, во всех уголках этого огромного мира беспрестанно воюют. Даже самый чуткий слух не уловит этого грохота, и все же это так. Впереди и за спиной, справа и слева, даже под самыми твоими ногами, по ту сторону земного шара. И только ты сейчас вне этого, словно на неприступном острове. Но кто поручится, что ты обезопасился навсегда. Что эти зрячие не доберутся до тебя!

— Так вы полагаете, что не будь вообще зрячих, войне конец?

— Н-нет, я не знаю… Пожалуй, и тогда… Да, я думаю, почему бы и нет. Человеку обязательно хочется быть выше других, повелевать. А без власти и насилия это немыслимо. Ведь и среди зрячих, и среди слепых разные бывают люди. Один хочет силой отнять что-то у другого, другой сопротивляется, пошли раздоры — и вот она, война. Конечно, у слепых войны были бы совсем не такими, как у зрячих. Потому что, мне кажется, если бы на земле жили только мы, слепые, то и жизнь была бы совсем другой. Сейчас она устроена для зрячих, а мы кое-как прозябаем в их тени и пытаемся приспособиться к их образу жизни. И в таком виде наша жизнь ненормальна, мы убоги и неполноценны в мире зрячих. А вообразите, что зрячих нет совсем, что человечество напрочь лишено органа зрения. Никогда о нем не слышало и не знает, что, утратив, его надо оплакивать. И слепота — явление вполне нормальное, вся жизнь строилась бы для слепых. Не нужно было бы многое из того, что сейчас несет нам беды и несчастья… но войн, пожалуй, не избежать. Конечно, мы не могли бы воевать на стороне зрячих или против них, но так, между собой, — почему бы и нет? О да, еще как! Только наше воинство, вооружение и методы ведения боев были бы совсем другими. Мы не могли бы покорять заморские страны, летать по воздуху, вести огонь издалека или поддерживать определенную линию фронта. Зато мы были бы отличными разведчиками, может, даже лучше, чем зрячие. Крались бы сквозь леса и где-то переходили бы реки. Методично окружали бы противника, рыли волчьи ямы и ставили капканы. Конечно, все это медленно и тихо, без конца прислушиваясь… Да, я думаю, почему бы нам не воевать — раз уж мы люди.

— Вы говорите воистину ужасные вещи: выходит, война — главный признак человечества!

— Прежде я совсем не задумывался об этом и еще меньше говорил. Все случая не было. Зрячие говорят с нами все больше сокрушаясь, а тогда только и остается, что сокрушаться заодно с ними. К тому же большинство из нас не очень-то и раздумывает, постоянно ощущая свою убогость, и заботится лишь о самом насущном.

— Да и зрячие по большей части заняты тем же самым.

— Наверное. По крайней мере, так кажется нам, слепым. А если они и думают о другом, то о совсем далеком: о душе, о загробной жизни… Нам об этом тоже говорят немало, да еще и с особым упором. Понятно, опять из жалости, для нашего же утешения. Сейчас вы, дескать, не видите, а когда-нибудь потом — в лучшем, светлом мире — обязательно прозреете. А нам это еще трудней понять. Если уж не видишь сейчас, то как можно увидеть то, чего не видел ни один зрячий? Рукой не пощупаешь, ухом не услышишь. Это и для слепого от рождения то, что зрячие называют слепотой. — Однако перейдем на ту сторону улицы. Там солнышко. Так приятно почувствовать его после этой страшной зимы. Видно, оно снова подошло совсем близко, коли так греет!

— Отлично, вот и перешли. Но я хочу вернуться к вашей мысли: слепота как нормальное явление и общество слепых… Это интересная мысль. Грустная, скажут зрячие, но все же интересная.

— Понимаете, я не знаю, кто вы и чем занимаетесь. Но хочу спросить: вы литературу читаете?

— И ее немного. А что?

— Мне как раз вспомнилось, что об этом уже писали. Своих-то книг для слепых у нас не так много, только те, что крайне необходимы. Но однажды кто-то из знакомых прочел мне рассказ о зрячем, попавшем в страну слепых. Его написал какой-то англичанин или американец. Так вот, в той стране жили одни слепые. Они ничего не знали о зрении и устроили жизнь по своему разумению. У них была своя деревня, они держали скот, пахали землю — одним словом, жили вполне организованной общественной жизнью.

— Я тоже читал этот рассказ{42}.

— Так вот, я решил, что он написан только для нас, слепых, в утешение, опять-таки просто из жалости. Ну, как вы помните, тот зрячий был вначале спесив и настроен воинственно. «В стране слепых и одноглазый король!» — кричал он. Что же тогда говорить о полноценном зрячем! А помните, что с ним было дальше. Бедняга не сумел стать даже самым простым членом общества слепых, не то что правителем. Во всем он оказался беспомощным, и пришлось ему по-своему как бы ощупывать вещи и обстоятельства, хоть он и видел их. А почему? Да потому что нормальным было общество слепых, один он оказался исключением, убогим, по мнению слепых. Так вот, этой мыслью мы, слепые, и правда утешаемся.

— Да еще и зрячим наука: в обществе, скроенном по другой мерке, отдельной личности не слишком-то многое удается.

— Действительно, та самая мысль. И если нет такой страны слепых, то что-нибудь подобное есть где-нибудь в животном мире. Я слышал о подземных озерах, в которых водятся абсолютно слепые рыбы, к тому же далеко не все глубоководные морские обитатели обладают зрением. Но и без того они размножаются и поддерживают свою жизнь. Среди них есть даже хищники! Они охотятся и истребляют друг друга — точно так же, как человечество с его войнами.

— Значит, все это и правда привилегия не одних только зрячих?

— Думаю, вовсе нет.

— Ну вот, мы и добрались до ратуши. Тут вы хотели к кому-то пойти. Может быть, помочь вам дойти до самого места?

— Нет. Спасибо, что проводили. Теперь мне хотелось бы побыть одному. Общество зрячих действует не самым лучшим образом. Когда идешь с ними, способность ориентироваться слабеет. Потом надо постоять и собраться с духом. Извините меня.

— Тогда всего вам хорошего.

— Вам также.

Так мы и расстались. Я повернул назад и снова вышел к парку. Солнце по-прежнему сияло на синем небосводе, и снег под голыми деревьями слепил. Но у меня было такое ощущение, словно издалека надвигается какая-то темная тень.

МИНИАТЮРЫ