Золотой обруч

Еще определенней свидетельство самого писателя:

«Я тогда колебался между двумя крайними направлениями. Романтические прообразы эпохи пробуждения стали, правда, уже окончательно тускнеть, и реализм рубежа веков стал утверждаться… Но, с другой стороны, еще неосознанные тенденции толкали в сторону какой-то новой романтики, о настоящей сущности которой еще не имелось и понятия. Так могли рождаться рядом самые различные попытки или, что еще хуже, смешиваться в одном и том же произведении оба направления» («Юношеские воспоминания»).

Новая романтика, о которой говорит писатель, — романтика революционная, давшая миру горьковскую легенду о Данко. Одновременно с реалистическим рассказом «Душевой надел» Туглас создает серию романтических сочинений — новеллы «Божий остров», «К своему солнцу», стихотворение в прозе «Море».

Когда читаешь одну за другой новеллы «Душевой надел» (1903—1906) и «К своему солнцу» (1905), трудно отделаться от впечатления, что они написаны разными писателями. Песенный, возвышенный лад сказки «К своему солнцу», ее символическая условность резко контрастируют с нагой точностью бытописания в «Душевом наделе». Лишь одно неизменно — революционная направленность обоих произведении, выраженная разными художественными средствами, но с одинаковой силой авторского убеждения.

«Сказка нашего времени» — так достаточно прозрачно определил Ф. Туглас жанр своей аллегории. Это история «о заблудших людях, которым следовало родиться в горах, а не в долине. В их душах сохранилась память о железных горах, затаилась мечта о бурях. И когда весь мир утопает в серости равнин, когда земля полна виселиц, а небо черно от дыма паникадил, даже и в этой тьме светят их высокие души, предвещая всем людям в оковах новую жизнь».

В чем счастье человека? Влюбленные юноша и девушка сидят, обнявшись, на краю равнины и смотрят на город, из которого доносятся людские крики и стоны. «Уйдем отсюда, мой милый, — зовет она, — построим домик и будем жить вдвоем, мой единственный». Но не о таком счастье мечтает он: «И я стремлюсь к покою, но сквозь бурю. Счастье… можно достигнуть только ценой борьбы». И они спускаются туда, где «среди безбрежной тьмы стонал стоглазый город».

Туглас писал «К своему солнцу», находясь в подполье, и его новелла напоминает местами политическую прокламацию: «Даже если бы мы от своих предков унаследовали богатство и славу, все же общественная гармония не принесла бы нам счастья. Счастье в прогрессе…» Аллегория сказки довольно наивна и прямолинейна, но нас подкупает в ней искреннее чувство, юношеская жажда действия.

В 1906 году узник таллинской тюрьмы на Тоомпеа за две ночи набрасывает короткую поэму в прозе. «Наша камера с двадцатью заключенными помещалась на верхнем этаже замка. Из окна порой удавалось увидеть город и клочок моря». Так родилось «Море» Тугласа, романтический гимн революции, который справедливо называют эстонской «Песнью о Буревестнике».

Грохочущее море — море народного гнева. «Стань же еще сильнее, буян дерзновенный, бунтуй и вой, и волны вздымай до луны, и, словно гальку, крути валуны, чтоб однажды рухнули эти стены… Если ж под обломками суждено погибнуть мне, пусть мое сердце исчезнет в синей глубине, чтоб воскреснуть в морской волне…»

Молодой Туглас вскоре вынужден на многие годы покинуть песчаные, холодные берега своей отчизны…

Первая русская революция потерпела поражение. Для большой части интеллигенции начался период разочарования и поисков «новой истины». Расцветает декадентство, в Эстонии возникает литературное течение «неоромантизм», близкое к русскому символизму и проповедуемое группой «Ноор-Ээсти», в которую входил Туглас. Пора безвременья уводит художников от социальных проблем в область личных чувствований и переживаний.

Фридеберт Туглас разделил судьбу многих талантливых литераторов того времени. Он тяжело переживает разрыв между революционными мечтами юности и наступившей действительностью. Не утрачивая лучших черт своего дарования — неизменный гуманизм, стилевую отточенность, музыкальность фразы, отличное владение композицией короткого рассказа, — Туглас постепенно погружается в сложный и противоречивый мир человеческой психологии.

Социальные мотивы на какое-то время ослабевают в книгах Тугласа. Однако его художественный анализ человеческой личности, обогащенный опытом юношеских исканий, становится все уверенней и глубже. Юноша превращается в мастера. Становление это протекает трудно и противоречиво в условиях эмигрантских скитаний.

Уже в некоторых новеллах 1906—1907 годов чувствуется зрелый Туглас. Таковы новеллы «Любовь летней ночи» и «Лепестки черемухи». В них много горечи, спокойной грусти. Эти почти по-чеховски исполненные вещи предвосхищают стиль зрелого Тугласа, автора романа «Маленький Иллимар».

Еще до эмиграции, в 1908—1909 годах, Туглас начинает серьезно заниматься изучением теории литературы и искусства. Он публикует критические эссе, анализ которых позволяет лучше понять его идейно-эстетические взгляды того времени. Туглас решительно выступает против натуралистических тенденций в эстонской литературе, борется за культуру и пластичность языка, настаивает на совершенстве формы произведения.

Возражение вызывают другие, мировоззренческие моменты его программы. Определяя свои эстетические принципы, Туглас пытается обособить, «автономизировать» литературу от ее жизненной первоосновы. Отображать реальность, по мысли Тугласа, значит обманывать себя и читателя, ибо реальность не может быть познана человеком до конца. Это заблуждение порождало вывод, что единственная задача литературы — дарить человечеству высшую красоту и правду, стоящую над бытом жизни и почти независимую от нее. Мир символов якобы более реален для писателя, чем «грубая проза» действительности.

Философские воззрения Тугласа в этот период весьма эклектичны и непоследовательны. Его проповедь символизма опирается на стихийные и расплывчатые субъективно-идеалистические взгляды. Но вот что характерно: переходя от деклараций к собственному творчеству, Туглас так и не «освобождается» от реальных общественных отношений, которые продолжают угадываться в его лучших новеллах этого периода. Талант и гуманизм художника то и дело оказываются сильнее рассудочных теоретических построений.

Неоромантизм «Ноор-Ээсти», одним из сторонников которого некоторое время был сам Туглас, в его собственных сочинениях дает трещину. «Декадентство» Тугласа оказалось таким же непоследовательным, как и его философское миросозерцание.

Две новеллы писателя, помещенные в нашем сборнике, хорошо подтверждают сказанное.

«Попи и Ухуу» — пожалуй, одна из самых блистательных по психологической тонкости и мастерству новелл Тугласа — была написана в эмиграции в 1914 году. Ее герои — собака Попи и обезьяна Ухуу, однако читатель без труда понимает, что речь в ней идет о человеческих страстях и переживаниях. Бессмысленно пересказывать такую тонкую прозу, просто хотелось бы обратить внимание читателя на то, как точно и впечатляюще писатель показывает эволюцию «сознания» Попи, потерявшей Хозяина — человека, что для нее равносильно смерти, и обретающей новую, тоскливую привязанность к ненавистному, но очень сильному врагу — обезьяне. Рассказ кончается гибелью обоих: и раб и хозяин одинаково обречены в этом мире. Мрачный колорит произведения, приглушенно звучащий мотив обреченности — все это в духе символической моды. Однако психологическая глубина, отбор и точность деталей, сама природа конфликта, лежащего в основе рассказа, — все это от жизни, от ее драматизма.

Еще более решительно врывается жизнь в другую новеллу писателя — «Золотой обруч» (1916), притчу о человеке, который напрасно прожил жизнь.

Аптекарь Юргенс, немолодой иммигрант, понял, «что нужно для его спокойствия. У человека имеются обязанности, а исполнение обязанностей приносит деньги. Все, что сверх этого, — пустое».

«Сверх этого» — любовь к близким, родина, неосуществленные мечты детства — целый мир, который Юргенс предал и вычеркнул из своего сердца.