Страница 68 из 100
Маршал Жуков, получив приказ Ставки, тут же отдал командующему Воронежским фронтом необходимые распоряжения. Вскоре обе танковые армии устремились к указанным рубежам. А войска Степного фронта уже выходили к северному и восточному оборонительным обводам Харькова.
Казалось, судьба Харькова была решена. Ещё небольшое усилие, и город падёт. Но этого не случилось. Немецкое командование в срочном порядке стало бросать свои резервы в район сражения. В основном это были танковые соединения. «Командование Воронежского фронта, — отмечал генерал армии Штеменко, — недооценило нависающую угрозу, даже, правильнее сказать, проглядело её. Продвижение наших войск продолжалось без достаточного закрепления отвоёванных рубежей и обеспечения флангов. Неприятель использовал это и нанёс мощные контрудары: 11 августа из района южнее Богодухова, а 18-20 августа из района западнее Ахтырки. Всего в контрударах участвовало до 11 вражеских дивизий, преимущественно танковых и моторизованных. Со стороны Ахтырки враг нацелился под самое основание нашего глубокого вклинения на главном направлении. В итоге ожесточённых боёв 17-20 августа войска Воронежского фронта понесли здесь чувствительные потери. Местами были потеснены к северу и обе наши танковые армии...»
Ночью генерал Антонов, удручённый тем, что произошло на Воронежском фронте, прибыл в Кремль по вызову Верховного.
— Что, наш друг генерал армии Ватутин попал впросак? — задал вопрос Верховный.
По его смугловатому лицу было видно, что сам он огорчён не меньше Антонова, хотя и старался сдержать свои эмоции.
— Разрешите начать доклад по обстановке на Воронежском фронте? — грустно спросил генерал Антонов.
— Говорите, я слушаю, говорите все подробности, — жёстко произнёс Верховный.
Антонов раскрыл свою рабочую папку и, откашлявшись, стал излагать ситуацию, сложившуюся на Воронежском фронте. Сталин сел за стол, взял карандаш и начал делать пометки на листке. Алексей Иннокентьевич красок не сгущал, чего так боялся генерал армии Ватутин, говорил о том, что уже произошло на фронте. Когда он сказал, что противник нанёс удар по открытому флангу соединений 6-й гвардейской армии генерала Чистякова, Верховный прервал его.
— А где находились войска этой армии? — спросил он.
Сталин встал и подошёл к карте, висевшей на противоположной стене кабинета. Подошёл к карте и генерал Антонов.
— Войска 6-й гвардейской армии вышли вот на эти рубежи, — он показал их на карте, — Отрада, Вязовая, Панасовка. Штаб фронта, да и сам командующий проглядели вражескую опасность. Не на высоте оказался и командарм генерал Чистяков. Он-то видел, что его армию атаковала громада немецких танков, но не дал знать в штаб фронта. — Антонов пристально смотрел на карту, думая о том, что ещё сказать Верховному. — А из района Ахтырки немцы ударили по тылам 27-й армии, 4-му и 5-му танковым корпусам, — добавил он.
— Вопиющая беспечность командования Воронежского фронта! — сурово произнёс Сталин, ощущая, как сильно забилось сердце. Передохнув, он продолжал: — Вы сказали, что фронт понёс большие потери. А если сказать точнее, можете назвать цифры?
— Не могу, товарищ Сталин, — грустно промолвил Антонов. — Я поручил генералу Штеменко узнать эти цифры. Сам-то командующий фронтом о потерях в Генштаб не донёс, хотя обязан был это сделать.
Сталин, словно не слыша Антонова, резко поднялся из-за стола и приказал вошедшему генералу Штеменко:
— Садитесь и пишите директиву Ватутину, копию пошлёте маршалу Жукову. Текст я вам буду диктовать...
Директива получилась суровой и нелицеприятной. Сталин, в частности, писал: «Я ещё раз вынужден указать Вам на недопустимые ошибки, неоднократно повторяемые Вами при проведении операций. Я требую, чтобы задача ликвидации ахтырской группировки противника, как наиболее важная задача, была выполнена в ближайшие дни.
Это Вы можете сделать, так как у Вас есть достаточно средств.
Прошу не увлекаться задачей охвата харьковского плацдарма со стороны Полтавы, а сосредоточить всё внимание на реальной и конкретной задаче — ликвидации ахтырской группировки противника, ибо без ликвидации этой группы противника серьёзные успехи Воронежского фронта стали неосуществимыми»[22].
— А как дела на Степном фронте у товарища Конева? — неожиданно спросил Верховный, когда Антонов уже собирался идти в Генштаб. — Вы давно не разговаривали с ним по ВЧ?
— Два дня тому назад, — ответил тот. — Его передовые части достигли окраин Харькова. «Ещё один львиный рывок — и город будет взят!» — сказал мне Иван Степанович.
— Вы ему поверили? — усмехнулся Сталин.
— А как не верить командующему? — едва не воскликнул Антонов. — Тем более Коневу. Кто-кто, а он дорожит своим словом, и оно, как правило, не расходится с его делами. И если честно, товарищ Сталин, — воодушевлённо продолжал генерал, — мне нравится, как Иван Степанович руководит войсками фронта. Чует моё сердце, что Конев ещё не так проявит себя. Этот генерал цену себе знает...
Антонов ожидал, что Верховный возразит ему или бросит реплику, но тот ни словом не обмолвился. «Значит, согласен со мной», — с чувством облегчения подумал Антонов.
Вернувшись к себе, он вызвал начальника Оперативного управления генерала Штеменко. Тот не заставил себя долго ждать.
— Чем занимаешься, Сергей Матвеевич? — спросил Антонов.
Тёмные глаза генерала сверкнули.
— Готовлю очередное, вечернее сообщение Совинформбюро, — грустно произнёс он. — В этом деле столько волокиты, что голова кругом идёт.
— Почему? — усмехнулся Антонов.
— Генерал Щербаков посоветовал мне давать в Совинформбюро побольше имён героев, тех, кто отличился в боях. Вот я и ищу таких людей. Приходится много звонить в соединения, штабы фронтов, дивизий, чтобы выявить особо отличившихся, но кажется, я уже наладил дело. Кстати, Щербаков утром звонил мне, просил вечернюю сводку дать на час раньше: он куда-то едет на совещание. Вот я и мотаюсь к телефонам...
— Когда речь в Кремле зашла о сообщениях Совинформбюро, то Верховный сказал, что они хотя и коротки, но конкретны, написаны доходчиво, и любой советский человек легко поймёт, чем живут фронты. Понял, да? Так что не возгордись! Теперь о другом...
Антонов поручил генералу Штеменко подготовить справку по Воронежскому фронту, в частности, как выполняется директива Ставки, направленная в адрес генерала армии Ватутина.
— Николай Фёдорович, наверное, сейчас не в духе от суровых указаний Верховного, он думает, как лучше и эффективнее исправить допущенные штабом фронта ошибки. Учти это и будь с ним поделикатнее. Ватутин тактик расчётливый, но кто не ошибается?
— Тот, кто ничего не делает, — вырвалось у генерала.
— Вот именно! — воскликнул Антонов. — А Николай Фёдорович крутится как белка в колесе. Во всем, что там у них произошло, большая доля вины начальника штаба. Посоветуй Николаю Фёдоровичу быть более требовательным и даже жёстким к генералам, его помощникам. Пока ты готовишь мне справку, я переговорю с генералом Коневым, командующим Степным фронтом. Верховный спрашивал, когда он возьмёт Харьков. Хочу узнать, какова у него ситуация. Если Ватутину удастся приостановить наступление врага, Конев должен этим воспользоваться и крепко ударить по обороне Харькова. Другого выхода у него нет.
— Я уверен, что, пока Ставка готовила директиву Воронежскому фронту, Ватутин многое уже исправил, — заявил Штеменко. — Ну, а что касается Степного фронта, то Конев не генерал Ерёменко. Тот обещал Сталину разбить танки Гудериана, но не сделал этого, хуже того, сам попал под пулю, был ранен, и его отправили в госпиталь. Нет, — качнул головой Штеменко, — с 19 июля армии Степного фронта уверенно наступают, хорошо бьют фрицев. Кстати, резервов войск или танков Конев в Ставке не просил.
— Это Сталину по душе, — улыбнулся Антонов, его глаза засветились, и по всему было видно, что сказанным он доволен.
— Я вам больше не нужен, Алексей Иннокентьевич? Тогда я побегу собирать информацию с фронтов.
22
Штеменко С. М. Генеральный штаб в годы войны. — М.: Воениздат, 1975, с. 246.