Глазами геолога

Сопровождая груз на Ципикан, за Романовкой, на Витимском нагорье миновал я несколько молодых, чуть ли не современных вулканов. Их конусы торчали где-то между горбами сотен сопок, которые были для меня безликими, однообразными и скучными. Мы ехали по застывшей базальтовой лаве вулканов, а я не замечал, не понимал этого.

Нечто подобное случилось и с гранитами. Пока ходил по ним, колотил их молотком и таскал за спиной в рюкзаке, не замечал в них ничего особенного.

«Лицом к лицу лица не увидать.

Большое видится на расстоянье».

Теперь я начинаю постигать важность и трудность проблемы гранитов. О гранитах, мне кажется, можно не только писать бесчисленное множество научных статей (что и делают геологи), но и сочинять поэмы, подобные вдохновенным созданиям римского философа Лукреция Кара или Эразма Дарвина, деда великого биолога.

Не понял я красоты еще двух проблем: геологии Байкала и особенностей месторождений Забайкалья. А каждой из них геолог может посвятить всю свою жизнь.

Да и что считать интересным?

Помню, перед отъездом в Москву спросил я Василия, который все лето провел в тайге, среди сопок и болот:

— Ну как? Медвежатины поел?

— Бесполезно, все равно голодный!

— Много медведей?

— Комаров-то больше. А что медведь? Он же не дурак, тоже жить хочет: на человека не бежит, а от человека. Бесполезно его бить. Ты лучше про Москву расскажи. Говорят, там звезды из рубина, сами светятся. Ты видел? За день Москву пройдешь? А Ленинские горы — это выше наших, много выше, да?

Он спрашивал, и стала мне проясняться одна нехитрая истина: экзотика — это то, что нам непривычно. Для горожанина таежная глухомань кажется чем-то сверхъестественным, наполненным рысями, медведями, звериными тропами и всевозможными тревогами. А для жителя тайги огромный современный город — существо, ничуть не менее таинственное.

С тех пор я чураюсь экзотики. После того как отшагаешь тысячу километров, непременно вживаешься в окружающую природу и чувствуешь ее близкой, родной. Но, пожалуй, еще более родной и загадочной предстает она после знакомства с научными описаниями этих мест.

Древнее темя Азии

Путь на восток Урала проходит как бы в геологическое прошлое.

Спускаясь с древних Уральских гор, обглоданных водой и ветром, на Западно-Сибирскую низменность, мы одновременно опускаемся на двадцать миллионов лет назад, в неогеновое время.

Здесь море теплое, неглубокое. В нем немало рыб и множество моллюсков. На первый взгляд они почти не отличаются от современных. Но опытному глазу не ошибиться: мы — в тропическом море. Здесь встретишь дисковидные раковинки нумулитов, которым не суждено пережить третичный период. Но особенно приметны морские млекопитающие — зубастые зейглодоны.

Итак, спокойное Западно-Сибирское море… Всегда ли оно было таким? А если заглянуть немножко глубже в бездну времени?

Мы увидим: за границей нескольких десятков миллионов лет эта обширная страна утратит свое спокойствие, станет судорожно дышать (надо помнить, что происходит это чрезвычайно медленно, миллионами лет). Надвигаются и отступают моря, трескается и разрывается земная кора, изливается магма из трещин и вулканических жерл. Эта бурная геологическая жизнь, или, как ее называют геологи, эпоха тектогенеза, окончилась в мезозойскую эру.

С тех пор Западная Сибирь превратилась в платформу. Движения Земли успокоились, а прогиб земной коры сохранился до сих пор. Только он потихоньку выравнивался, море отступало, и сейчас может показаться, что здесь испокон веков существовали обширные заболоченные долины рек, тайга и пологие сопки.

В Новосибирске нас ждет сюрприз: сразу проваливаемся на триста миллионов лет, в каменноугольный период. Под нами слои горных пород, образовавшиеся во время дремучих и неповторимых джунглей, влажного парникового климата и процветания насекомых. А далее, на восток от Новосибирска, откроется нам дно еще более древнего, девонского моря.

Чем объяснить такой скачок?

Под Новосибирском земная кора поднималась особенно быстро. Она вздулась, выгибая слои, поднимая вверх древние породы. Это произошло давно, в конце палеозоя. С тех пор успокоились эти места (так же как и восточная половина Урала).

Продолжая движение на восток, мы попадем к самым истокам… палеозойской эры. Здесь, в Салаиро-Саянской складчатой области, земная кора утихомирилась еще в первой половине палеозоя, после того как местные породы были смяты в складки и подняты над уровнем моря.

Перед Иркутском придется проститься с палеозоем. Открывается самая глубокая из доступных нам — бездна геологического времени: докембрийское время, включающее протерозойскую эру и — наиболее древнюю — архейскую.

Вот оно, знаменитое «древнее темя Азии»!

Между прочим, у этого красивого названия есть своя история.

Без малого сто лет назад известный русский исследователь И. Д. Черский сообщил о находках древнейших пород в пределах Байкальской горной страны. Эту область окружали со всех сторон более молодые осадочные породы. Отсюда можно было сделать вывод о том, что Байкальская страна раньше других поднялась и превратилась в платформу. А уже позже стали успокаиваться и окружающие ее территории. Отсюда началось «расширение» гигантского материка Азии.

Эту идею поддержал известный австрийский геолог Э. Зюсс. Он и назвал Байкальскую горную страну «древним теменем Азии». Того же мнения был и В. А. Обручев. На составленной им карте Сибири в районе Байкала как бы выныривают на поверхность древнейшие породы, которые были смяты в складки еще в докембрийские времена.

Очень не просто разглядеть далекий докембрий. Не удивительно, что почти одновременно с Зюссом, в начале нашего века, французский геолог Делоне по-другому представил себе древнюю историю Центральной Сибири. На его карте «древнее темя Азии» оказалось огромным. Оно перекочевало далеко на север от Байкальской горной страны, которая была названа зоной более молодого (каледонского) этапа движений Земли. Ее, в свою очередь, облекает еще более молодая зона герцинских движений. А ее — альпийская, где могучие движения Земли не утихают до сего времени.

С Делоне согласился русский исследователь Сибири М. М. Тетяев.

Кто же оказался прав?

Споры ученых, и геологов в том числе, проходят обычно очень бурно. Образуются группы и партии, целые враждующие армии. В научных «битвах» настоящие ученые защищают одно и то же, борются с одним и тем же. Они борются за научную истину против ошибок.

Беда только, что научная истина почти неуловима и каждому видится по-разному. В борьбе за нее редко побеждает кто-либо один. Обычно у каждого ученого есть своя доля правды и ошибок. Все дело в том, чтобы отделить их, как отделяют в элеваторах семена от плевел и сора.

Вот и вышло: две группы ученых спорили, считать ли Байкальскую горную страну «древним теменем Азии» или областью значительно более молодых, так называемых каледонских движений земной коры. А в разгар спора малоизвестный (в ту пору) геолог Н. С. Шатский (позже академик) предложил третий вариант. По его мнению, образование Байкальской горной страны произошло позже, чем возникло (северное) «древнее темя», а закончилось оно в самом начале каледонского этапа тектогенеза, в кембрийском периоде.

Перед Отечественной войной в Забайкалье были найдены морские отложения, содержащие остатки животных кембрийского периода. Эти породы смяты в складки. Значит, в кембрийское время Забайкалье не было спокойным районом, и его нельзя считать «древним теменем Азии». Но пока нет никаких оснований считать, что бурная жизнь Байкальской страны продолжалась все каледонское время, до каменноугольного периода. Так появилось новое название Байкалиды, которое, пожалуй, более всего подходит для этого оригинального района.

Быть может, теперь споры уладились? Как бы не так! Конечно, многое прояснилось, и мы умеем проглядывать толщу сотен миллионов лет. Но главные открытия, как всегда, припасены для будущих исследователей.