Страница 11 из 31
Майя спрыгнула с кресла, подошла к окну и задернула шторы.
— Я зажгу свет. А то еще мама подумает…
— Что она подумает?
— Да ничего, дурачок, — сказала Майя и зажгла красно-желтую лампу. Стало уютнее. Аарне почувствовал себя лучше.
Неожиданно в коридоре послышался шум. Кто-то чистил линолеум. Аарне вздрогнул. Наверное, вытирали его следы…
Аарне рассеянно отвечал на вопросы. Через четверть часа он прошептал:
— Пойдем. Проводи меня немного.
Майя удивилась, и улыбка исчезла с ее лица. Она спросила:
— Так скоро? Ты куда-нибудь спешишь?
— Нет… ну, конечно… я должен идти, понижаешь? Пожалуйста, пойдем. Погуляем немного…
— Тебе здесь не нравится?
Майя пыталась заглянуть ему в глаза. Аарне повторил еще настойчивее:
— Пойдем, прошу тебя.
— Куда? Так поздно мне нельзя, мне не разрешают так поздно. Хотя, наверное, я пошла бы.
— Как же поздно? Ведь только восемь часов.
— Нет, мне нельзя. Не сегодня, пойми меня. Майя вдруг повернулась к двери и прошептала:
— Тише, идет отец.
Шаги приближались, открылась дверь, и на пороге появился полный лысый мужчина в шелковой рубашке, в светло-коричневых брюках.
Аарне встал и поздоровался.
Мужчина поглядел на него сонными глазами, кивнул головой и пробормотал: «Здрасьте, здрасьте…»
— Майя, помоги, пожалуйста, маме накрыть на стол, к нам придет сегодня Рооп с супругой.
Майя встала. Аарне понял, что он лишний, и беспомощно взглянул на Майю. Она быстро сказала:
— Подожди, я сейчас вернусь и провожу тебя. — И исчезла за дверью.
Аарне стоял посреди комнаты. По радио передавали какой-то оперный хор. Комната неподвижно дремала в ожидании господина Роопа и его супруги.
«Теперь я могу уйти», — подумал Аарне.
Майя вернулась.
Они вышли в переднюю. Аарне надел пальто. Глаза Майи были широко раскрыты и неподвижны. Аарне прижал ее к себе и скользнул губами по волосам. Этот запах…
Вдруг на них упал яркий свет, возвращая к действительности. Мгновенно они отпрянули друг от друга. Аарне почувствовал под руками холодную шершавую штукатурку, он не мог ни о чем думать. В раскрытой двери появилось лицо матери Майи.
Она немного помолчала, затем вежливо улыбнулась и отчетливо произнесла:
— Майя, ты скоро? Иди помоги же мне!
— До свиданья, — выдавил Аарне.
— До свиданья, — ответила женщина. — Приходите к нам еще.
Дверь захлопнулась.
Был обычный зимний вечер.
Принципиальный день
— Я очень рада, — сказала тетя Ида.
— Да? Чему?
— Я рада, что уже почти неделю ты не огорчаешь меня. Оказывается, иногда ты можешь быть хорошим.
Аарне не ответил.
— Можешь ведь, да?
— Кажется…
Тетя улыбнулась.
— Похоже, что твой пыл начинает спадать. Сегодня твой шаг был радостным и легким. Я так хорошо изучила твои шаги. Когда-то я говорила твоей матери: «Время все исцелит…»
— Что — все?
— Ну, эта девчонка.
— Какая девчонка?
— Аарне, ты хочешь опять огорчить меня? — обиделась тетя и с надеждой продолжала: — Ты сам понимаешь, как все это глупо. Ни один джентльмен не поступает так… Это не идет тебе, Аарне…
— Тетя, о чем ты говоришь все время?
— Аарне, зачем нам играть в прятки? Не думай, что я ничего не знаю. Ведь этот город так мал, что в нем ничего не скроешь. Я знаю больше, чем ты думаешь. Мадам Лийм видела, как ты целовался с этой девчонкой в Тяхтверском парке…
Раздался звон. На полу лежали осколки «Мальчика, вынимающего занозу». Из-за неосторожного движения Аарне античная фигурка потеряла голову и руку. Тетя замолчала на полуслове.
— Извини, — сказал Аарне и стал подбирать осколки. Тетя села. — Их еще можно склеить, — быстро добавил Аарне.
Тетя раскрыла рот, но тут раздался звонок. Тетя с достоинством поднялась и пошла отпирать, не взглянув на Аарне. Он запихал осколки статуэтки в какую-то коробку.
Пришел Индрек. Тетя взялась за вязанье. Юноши разговаривали шепотом. Минуты через две тетя спросила:
— Индрек, вы комсомолец?
— Да.
— Так. Тогда скажите мне, каким должен быть настоящий комсомолец? Вы должны это знать.
Индрек был явно смущен. Тетя продолжала:
— Так. Вы не знаете? Какой же вы комсомолец? Хотя, конечно, тут нет ничего удивительного. Ваш секретарь встретилась мне на улице и… ее обнимал за плечи парень! Я… Я не могу больше… ничего сказать! Если уж у вас такой руководитель, то неужели вы сами можете быть лучше. Так… А ответьте мне хотя бы на такой вопрос: может ли Аарне называть себя комсомольцем?
Индрек, заикаясь, ответил:
— Я думаю, что может…
Тетя вскинула голову.
— Да-а… А знаете ли вы, что он из себя представляет?
— Простите…
Но тетя не дала вставить ни слова и заговорила, все более возбуждаясь:
— Взгляните на книжную полку Аарне. Пожалуйста. Вы видите, какой там беспорядок? Так. А знаете ли вы, что Аарне врет? Не знаете? Да. Он врет, он негодяй. Позавчера он сказал мне, что пойдет на собрание литературного кружка. А в этот вечер он целовался на бульваре Таара. — Тетя ударила ладонью по столу. — Я спрашиваю, где же ваши глаза, комсомольцы?
Индрек устало пожал плечами.
— Комсомол ведь не сыщик, как…
Тетя рассеянно вертела в руке какой-то клубок.
— Да, — сказала она, не замечая слов Индрека. — Да! Такая история. И они будут у нас управлять государством. Узкие брюки еще не делают вас мужчинами, — вдруг добавила она без всякой связи и положила клубок на стол.
Молчание.
— Хватит, — сказал Аарне. — Давай выйдем. Тетя моментально повернулась к нему.
— Ага-а, — воскликнула она, — теперь тебе жарко оттого, что я все рассказала твоему другу! Вот вы, — сказала она Индреку, — вам я верю. Да. Но Аарне… Вчера я нашла под диваном его грязные носки. Пусть все знают, какой он. И в дневнике у него одни двойки… — Она перевела дух. — Индрек, вы хорошо знаете эту девчонку?
— Нет… извините, о ком вы говорите?
— Вы знаете, от меня нельзя увернуться. Во всяком случае, я этого так не оставлю. Девушку нужно уберечь, и я напишу об этом матери Аарне.
Наконец они вышли. Аарне потащил за собою друга, тот пробурчал что-то похожее на «дсвнья» и скрылся за дверью.
— Как я ненавижу слово «девчонка»! — возмущался Аарне на улице. Задумавшись, он продолжал: — Знаешь, мне кажется, что за мной по пятам ходят сыщики.
— Почему?
— Каждый мой шаг, каждое мое слово ей известны. Откуда она все знает? Я ненавижу слежку. Мне ведь нечего скрывать…
Индрек улыбнулся как-то очень сочувственно:
— Не обращай внимания!
— Как же не обращать внимания? А если она напишет матери? Или пойдет завтра в школу?
— Нельзя же, Аарне, считаться со словами каждого… Ясно?
— Понимаю, — сказал Аарне. — Но у нее власть надо мною. Я обязан ее слушаться.
— Слушайся тех, кто говорит тебе правду.
— Кому же я должен верить?
— Не знаю. У тебя есть нравственное чувство. Оно должно быть чистым, и тогда ты сам поймешь что к чему.
— Кому ты веришь?
— Я? — Индрек посмотрел на него очень серьезно. — Их около десяти.
— Кто они?
— Считай по пальцам… — Индрек засунул руки глубоко в карманы. Некоторое время они шли молча. Смеркалось. — Ленин. Раз. Гениальная дальновидность, влияние на массы… Эйнштейн. Два. Согласен? Ингрид…
— Кто?
— Неважно. Три. Корнель. Четыре.
— Он тоже?
— Да. Иногда он непринципиален, но он мой литературный наставник. Хемингуэй. Пять. Он мужчина. Ты. Шесть. Да. Ты честен. Моцарт. Семь. Андо. Восемь. Он… не сомневается, понимаешь, он математик. Ромен Роллан. Девять. Знаешь, как велик человек… Кто еще… Рокуэлл Кент. Люди и море. Десять.
Аарне долго думал. Индрек его удивил.
— Ну как? — спросил Индрек. — Я смешон?
— Нет, ты великолепен.
— Почему?
— Ты принципиален. Ты мой единственный друг, у которого есть принципы.