Страница 41 из 55
От ее слов у меня закружилась голова. Нет, это не от вина. Солнце висело над горизонтом, как перезрелый помидор. В стороне на пляже несколько дачников вдыхали свежий воздух. Еще дальше висели качели и кольца, совсем как виселица.
— Время — удивительная вещь, — сказала Рэзи. Ее щеки слегка горели. Как цветок, подумал я.
— Ты веришь, что есть реки времени и они текут в море времени? Я иногда плачу от этого… А теперь сиди тихо-тихо, Лаури… Чувствуешь, как сквозь тебя течет время?
Я сидел неподвижно, я не понимал, что со мной. Темнее не становилось, но по тростникам гулял ветер, одна на другую набегали волны. Я почувствовал, как их ритм сливается с моим пульсом и вдруг целиком оказался под этим впечатлением.
Глаза Рэзи сияли. На западе море было точь-в-точь цвета какао. Снова начало темнеть. Мы ждали, когда стемнеет совсем. Скоро темнота наступила и превратилась в августовскую ночь.
Осталось два огонька — ресторан вдали и луна над морем. Вода была темной, почти черной. Только лунная дорожка бежала от горизонта к нам. Сквозь меня текло время. Я вдруг почувствовал, как вращается земной шар. Земля поднималась с запада, отворачивалась от солнца и проваливалась в темноту. И никто не думал о том, с какой скоростью несемся мы через темное холодное пространство.
Девушка посмотрела на меня.
— Хорошо бы выкупаться…
— Сейчас? Давай, — сказал я.
Она смутилась.
— У меня… нет ничего с собой.
— Давай так, — сказал я. — Я не буду смотреть. И кроме того, уже темно.
Рэзи вздохнула.
— Ладно, давай.
Я отвернулся и услышал шорох одежды.
— Не смотри, — сказала Рэзи. — Беги в воду.
И я побежал. Я запомню это на всю жизнь, честное слово. Мы шли вдоль лунной дорожки. Вокруг все было черно, по лунной дорожке бежали редкие черные волны. Затем, против воли, я взглянул на нее. Мы были по пояс в воде. Я не видел в жизни ничего прекраснее, честное слово. Она окунулась и исчезла. Я поплыл к луне, а затем в сторону. Я искал ее, но на море было темно. Вдруг ее голова появилась совсем рядом со мной. Как сияли ее глаза! Я взял ее за плечи и повернул к себе. Какая-то жилка билась под моим пальцем. Нет, нет, подумал я, нет, нет, катись к черту, парень, слышишь… Я нырнул и поплыл к берегу.
Мы оделись. Вдали нарастал рокот, он приближался. Низко над берегом пролетели три реактивных самолета. Вдруг стало холодно и грустно, мы пошли по песку, ноги увязали. Я смотрел на нее, почти ребенка, и произнес слово «любовь». Конечно… Вы помните, как были влюблены в первый раз? Вы не могли понять, что за странное чувство охватило вас вдруг. Просто было странное чувство и все. Хорошее чувство. Пока вы вдруг не понимали, что это любовь. А дальше все шло как положено, как в романах, фильмах, рассказах друзей, подруг, странное чувство исчезало без следа, и вы становились рабом одного слова. Ох, если бы не было слов!
МЫ ВЕРНУЛИСЬ В ПОЛОВИНЕ ОДИННАДЦАТОГО. Энно сидел, опершись подбородком на руки и курил. На столе стояла новая бутылка вина. Мой друг кивнул мне. Мы сели. За окном было совсем темно. Моря почти не было видно, только светилась эта самая лунная дорожка.
Сидели и молчали, сидели и молчали. Мне было очень стыдно.
Вдруг лицо Энно изобразило панику.
— Ах ты, черт возьми… тьфу, извините.
— Что случилось?
— Петька заметил меня, сейчас явится.
— А кто это?
— Мрачный Петька. Критик.
И действительно, к нашему столику подошел мужчина с взлохмаченными волосами.
— Хей-хей! — воскликнул он темпераментно. — Можно?
Энно кивнул, и мрачный Петька сел. Он внимательно оглядел всех по очереди. Энно хотел нас познакомить, но критик улыбнулся.
— Нет, нет, не знакомьте, не стоит, не стоит… Будем жить инкогнито, лучше инкогнито… Можно стаканчик вина?
Он выпил и вдруг закричал:
— Ну, художники и поэты кафе! Какого черта вы здесь сидите! В поля, говорю я вам. Скорее в поля. Хей, ребята! Вырывайте с корнем лошадиные хвосты, давайте собирать конский волос, он здорово ценится!
— Иди сам, — сказал Энно. Кажется, он был хорошо знаком с мрачным Петькой.
— Я? — критик поднял голову. — Я сам был, да, был… — Он достал из кармана бумажник и кинул на стол фотографию. — Прошу, вот вещественное доказательство.
Фотография изображала мрачного Петьку. Он сидел на лугу, на нем были только трусы. Рядом стояли грабли. Фотография была такой потрепанной, что стало ясно: Петька показывал ее, наверно, всем подряд уже несколько лет.
— В поля! — прорычал он. Затем опустил голову на руки, как будто задремал. Оркестр умолк. Петька бессвязано бормотал:
— Я граф.
В это время над морем опять пролетели самолеты. Задрожало оконное стекло.
— Мне делается страшно от этих самолетов, — сказала Рэзи. — У меня такое чувство, как будто идет война.
— Война? — мрачный Петька поднял голову. — Мадам, наверно, не знает, что такое война… Я знаю, мои молодые поэты… Я могу описать вам символ войны, так сказать, в манере Отто Дикса… Около усадьбы моего отца в сорок четвертом нашли труп солдата. У него был разорван живот и выпали кишки. И знаете, какая кошмарная деталь: он полз по земле и кишки волочились за ним, как лента, примерно на десять метров. Вот это война, формалисты. Да, чокнемся!
Мне было противно. Рэзи смотрела на мрачного Петьку не отрываясь и вдруг спросила напряженным голосом:
— Слушайте, можно и мне рассказать историю?
— Please, ибо…
— Это даже не история, — начала Рэзи, прервав Петьку… но у нас в школе такой обычай: к Новому году все дарят друг другу подарки — по жребию. У нас в классе была одна… бедная девочка. Отец у нее умер, а у матери было еще несколько детей. Она очень плохо одевалась и всегда держалась в стороне… На Новый год она осталась без подарка. Это заметил учитель и поднял вопрос на вечере. Спросил, кто должен был сделать подарок. Встал один парень… Такой высокий, спортсмен и… сказал, что, кажется, он. И если девочке очень хочется, то он может сделать подарок. И сделал. На следующий день принес в школу, но… представляете, эта девочка не приняла подарка, хотя учитель и сказал, что надо взять, раз виновник раскаивается в своем поступке. Но девочка не взяла. Подарок несколько дней валялся в школе, пока уборщица не выбросила его… Ну вот и вся моя история… Разве это не ужасно?
— Объективно… — начал мрачный Петька.
— Я спрашиваю потому, что я… родилась в тысяча девятьсот сорок шестом году. И… не видела этих кишок, как вы… Мне страшно это.
Мрачный Петька в упор посмотрел на Рэзи. Затем высморкался, приподнял бровь, мгновение помолчал, поднялся и поцеловал Рэзи руку. Не взглянув на нас, он исчез среди танцующих фокстрот.
Deine Heimat ist das Meer,
deine Freunde sind die Sterne…
— Пожалуйста, счет, — сказал, подходя к нам, официант. — Сегодня мы закрываем в одиннадцать.
Мы заплатили. Я дал пятерку и Энно пятерку. Затем встали и вышли.
ПОДНЯЛСЯ ВЕТЕР, море шумело громче. По лунной дорожке бежали большие черные волны.
Мы шли по пустынному берегу. Меня охватило чертовски странное чувство.
Мы подошли к загадочному монстру, стоявшему на песке. Это был горизонтально уравновешенный рычаг. Днем он служил для развлечения отдыхающих. Один мог ухватиться за один конец, а другой за второй. Затем надо было по очереди подпрыгивать. И так качаться до бесконечности. Вверх и вниз, вверх и вниз… Хорошие развлечения придуманы людьми.
Ресторан закрывался. Пьяные горланили:
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море…
Потом все затихло. Рэзи толкнула перекладину, она заскрипела. Я почему-то вздрогнул. Рэзи медленно спросила:
— Ребята, я хочу задать вам необычный вопрос: скажите, зачем вы живете? Ну… что бы вы хотели совершить?