Страница 22 из 55
На лице тети появилась открытая, детская улыбка. Аарне почему-то стало неловко. Слишком поздно было отвечать тем же на эту неожиданную ласку.
— Аарне, может быть, мы еще поймем друг друга… Мы же старые друзья… А? Неужели мы не разберемся? Ведь нет ничего непреодолимого, да?
— Да… — пробурчал Аарне.
— Вот видишь! Я верю, что ты станешь джентльменом. Как ты сам думаешь?
Аарне пожал плечами.
— Я не знаю…
— Не знаешь?
Тетя почувствовала, что едва налаженная связь начинает распадаться. Если бы у нее хватило смелости посмотреть правде в лицо, она бы давно поняла, что никакой связи уже не существует. Вместо этого она сказала:
— Ты, конечно, хочешь есть?
Она верила в будущее народа и хотела сделать из этого мальчика настоящего джентльмена. И поэтому она принесла на стол два вареных яйца, бутерброды, холодное мясо и кофе. Идейная проблема превращалась в коммерческую. Два вареных яйца и холодное мясо, с одной стороны, и народ — с другой…
Тетя, заметив в глазах Аарне радость, подумала: «Я победила!»
И медведя можно заставить плясать из-за куска сахара! Теперь этот мальчик ест, и в его глазах благодарность… Он полон нежности и любви к своей тете Иде.
О тетя, тетя, мне хочется мчаться на белом коне, размахивая сверкающим мечом. Я ем и обретаю в этом любовь, а в любви я обретаю силу. Такой вот я, Аарне. Эгей!
Аарне видел в глазах тети покорное ожидание и думал: «Я победил!»
По-видимому, тетя Ида не выдержала поединка и сдалась:
О Аарне, Аарне, как это я сразу не поняла, что новое поколение более жизнеспособно, что у него есть могучее духовное оружие, и нам, старикам, приходится считаться с этим новым поколением. Прости свою старую тетю Иду, которая не сумела идти в ногу с прогрессом.
Приятно было есть, есть даже тогда, когда кто-то наблюдает за тобой, думая о своем. Аарне хорошо знал, что то, что он делает, эгоистично и бессердечно. Делать было нечего, так как любовь прошла.
Аарне убирал посуду. Тетя взяла бумагу, чтобы написать матери Аарне:
«В нашем доме наступили чудесные дни. Я никогда не забуду благодарный взгляд Аарне, увидевшего накрытый стол. Он, бедняжка, все время голодал, ведь на девчонок уходит столько денег. Их нужно водить в кино… Молю бога, чтобы эти дни продолжались.
Верю, что все плохое пройдет. Аарне, конечно, неаккуратен. Я не виню вас за его плохое воспитание. Всему виной государственный строй, при котором нет разницы между чужим и своим.
Это был прекрасный вечер. Тете Иде так хотелось отдать Аарне всю свою нежность.
Но он был безразличен.
Аарне сидел в углу, и перед ним так же лежал лист бумаги. Что ему нужно? Лишь позавчера тетя Ида с ужасом обнаружила среди бумаг Аарне листок со стихами Пушкина:
В крови горит огонь желанья,
Душа тобой уязвлена;
Лобзай меня: твои лобзанья
Мне слаще мирра и вина.
Тетя Ида чувствовала, как дрожат ее колени. Эти стихи опьяняли, это были очень опасные стихи. Ведь Пушкин был закоренелым охотником за юбками, достаточно вспомнить лишь некоторые анекдоты!..
Тетю Иду так давно никто не целовал. Да, в порыве какой-то нежности или радости ее раз поцеловал Аарне. Это случилось в первый год его жизни здесь. Но тот поцелуй относился скорее к разряду «чмоканий». Тете Иде тогда хотелось, чтобы Аарне целовал ее немного дольше. Ох, нет, не думайте ни о чем неприличном!.. У тети не было к Аарне никаких женских чувств, это было бы несолидно. Тетя просто хотела знать, что это такое… Человек жив не хлебом единым.
Хорошо, что Аарне ничего не знал об этих мыслях. Возможно, он испугался бы…
Аарне все еще видел перед собою удалявшуюся Эду. Девушка шла и боялась упасть… Аарне иногда казалось, что он знает женщин, но увидев Эду, он понял, что это не так.
Майя простая и хорошая. Эда вносит в сердце тоску, Майя уносит ее. Кого же ты выберешь?
«Я люблю Майю», — подумал Аарне и испугался того, что может думать об этом совсем равнодушно. Он испугался и стал повторять бесчисленное количество раз, что любит Майю. Но все же…
«Что произошло между Эдой и Тийтом?»
Человек, ты стараешься все усложнить!..
День суда
ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ 11-Й «Б» КЛАСС ПРОВЕЛ литературный суд на тему «Я хочу жить». Накануне вечера Индрек сказал Аарне:
— Я верю, что все будет хорошо, но я боюсь одного: выйдет ли это у вас серьезно, так, чтобы подействовало…
Андо, стоявший рядом, презрительно пожал плечами. Этой весною он был скептиком больше, чем когда-либо. Впрочем, никто не сердился на него за то, что он не принимал в этом мероприятии никакого участия. Андо был хороший парень и признанный молодой спортсмен. Он мало говорил, и его считали сильным. Поэтому его никто не беспокоил.
— Ты думаешь, что в зале будут смеяться? — спросил Аарне у Индрека.
— Нет, этого я не боюсь, но… Знаешь, по-моему, нельзя шутить такими вещами!
— Понимаю. Но в любом случае «суд» не произведет такого впечатления, какого хотелось бы. Люди отошли от войны, люди хотят танцевать!
Индрек странно усмехнулся.
— Значит, воздействие может оказать лишь сама война?
— Да. Но какая польза мертвым от урока?
Аарне сильно ударил друга по плечу.
— Пусть смотрят и слышат живые. Ты не веришь, Андо?
— Нет.
— Почему? Чему ты, собственно, не веришь?
— Я не верю, что этот цирк может спасти мир. Если война будет, то будет независимо от того, читаем мы свои стишки или нет.
Индрек нахмурился.
— Ты ждешь войны?
— Оставь… В конце концов, это не важно. Она начнется, если в этом есть необходимость…
— Как ты это объяснишь?
— А с какой стати я должен объяснять? Почитай лучше сонник. В общем-то я считаю, что ты и я, да и та девушка, идущая по коридору, и все мы — кто? — многозначительно заключил он.
— Ну? — спросил Индрек, не вынимая из карманов рук.
— Вот — ты, я и та девушка. А кто мы все вместе? Этого никто не знает. Человека понять можно, а людей — никогда.
— И охота тебе так говорить и людей пугать?
— Может, люди должны жить иллюзиями?
— Иллюзии никуда не денутся, — махнул рукой Индрек, — стоит ли их разбивать?
Андо усмехнулся горько и высокомерно. На улице стемнело. Зажглись огни.
Литературный суд прошел удачно. К концу выяснилось, что в подготовке к вечеру участвовал почти весь класс. Для постановки потребовались техника, освещение, звуковое оформление и еще многое другое.
Потом были танцы. Иво под аккомпанемент оркестра исполнял в духе джаза «Не могу молчать», притворяясь, что поет на иностранном языке. На каком именно — не разобрать. Да это и не интересовало танцующих, занятых друг другом. «Цветет, как в детстве, мой вишневый сад…» Наступала весна. Учительница Вернер отмечала про себя, кто с кем танцует. Небо было пугающе, опасно чистое.
После этого вечера в учительской стали говорить, что из выпускников еще может что-нибудь выйти.
Было пятое апреля.
ААРНЕ НЕ ХОТЕЛОСЬ ТАНЦЕВАТЬ. Он чувствовал себя усталым. Майя заметила это и сказала:
— Давай уйдем отсюда…
Они спустились по каменной лестнице. Музыка осталась где-то наверху. Все классы и коридоры были пусты.
— Давай посидим в каком-нибудь классе…
— А если кто-нибудь зайдет?
— Пусть заходит, нам какое дело!
Мимо школы проезжали машины, по темным стенам время от времени скользил свет. Где-то далеко играл оркестр. Майя села за первую парту.
Аарне подошел к окну и посмотрел в ночь.
— Ты никогда не думал, кем мы будем? — услышал он неожиданно голос девушки.
— Я не знаю… Почему ты спрашиваешь? Я не знаю.
— Ты хочешь стать знаменитым?
— А ты хочешь?