Герой туманной долины

– Я должен был убедить ее не ходить, – завыл Шеннон, закрывая лицо ладонями, прячась от пышущего негодованием взгляда друга, видения его смерти и остатков сна. – Должен был уговорить остаться дома… Должен был…

Камерон вздрогнул.

– Ты о Катарин? – догадался он, присаживаясь на корточки. – Столько лет прошло, Шеннон…

– Я облажался. У меня была возможность предотвратить, а я… – стонал парень, вытирая с щек соль от против воли пролитых во сне слез. – Твою ж… Прости, не могу больше.

На концерте началась стрельба. Новое покушение на смелых музыкантов, слишком ярких борцов за свободу, которых пули почти не коснулись. Но одна, шальная, выпущенная в толпу, чтобы создать хаос, задела Катарин и прошла насквозь, забрав сразу двоих – отвязную тетю Шеннона и ее нового парня, стоявшего прямо перед ней.

Ее племянник уснул в ту ночь от бессилия прямо на кафельном полу ванной комнаты, закинув голову на бортик, зная, что в момент, когда его глаза закрылись, Катарин Паркс умерла.

Камерон – знавший о произошедшем, но за годы так и не признавшийся в том, что действительно думает насчет сбывшегося видения друга, – замялся, хотел было что-то сказать, но потом виновато поморщился и протянул Шеннону руку, обмотав ее пледом. И пусть Камерон не верил в способность друга видеть чужие мечты, – или верил не до конца, – он уважал его боль и страх, стараясь прикасаться к нему как можно меньше, создавая между ними дополнительный барьер из любой попавшейся под руку вещи.

– Ладно, прости. Давай, поднимайся, – пробормотал парень, помогая другу встать с пола, пиная одеяло. – Я помогу. Всегда помогу, ты же знаешь.

Темные кудри Шеннона намокли от пота, а губы дрожали, силясь произнести что-то, что невозможно было описать словами.

Он упал обратно на диван, уперся локтями в трясущиеся коленки и тихо застонал, а Камерон молча достал две бутылки пива из холодильника.

– Шестнадцать лет прошло, черт возьми. Шестнадцать… – шептал Шеннон в пустоту, мысленно моля покой вернуться. – За эти годы я так и не понял, зачем мне нужно это проклятье! И никто не в силах объяснить.

– Кто-то точно в силах, – заметил друг, садясь рядом и с тихим щелчком сворачивая пробку бутылки. – Просто ты этого человека еще не нашел.

Шеннон и сам толком не знал, что пытался понять. Быть может, ждал ответа на вопрос вопрос, зачем все это, или надеялся, что кто-то даст ему руководство к действию и расскажет, как использовать проклятье во благо, если это вообще возможно. Или хотя бы даст уверенность, что все эти многолетние муки и кошмары не были напрасны.

А тем временем ни ответов, ни инструкций по применению он не находил.

Но получил намек – ярко-желтое свечение в толпе, мазок краски, мечту, которая точно отличалась от иных своей аурой, в которой захотел увидеть ключ и за которую решил ухватиться.

«Ты ли это, Герда? Ты ли спасение и путеводная звезда по моим личным страданиям?»

Шеннон тяжело моргнул и развернулся к Камерону.

– Ты же не читал «Божественную комедию» Данте, – нахмурившись, проговорил он, пока парень делал большой глоток пива.

Он был взлохмачен, остатки сна замерли в уголках глаз, а на пальцах застыли пятна краски, которые давно впитались в кожу и засохли под ногтями.

– Не-а, – причмокнул тот, усмехаясь. – Но эту фразу хорошо запомнил со школы – она мне еще тогда тебя напомнила. Ты тоже в сумрачном лесу, Шеннон, в самом настоящем – дремучем, ужасном – и из-за деревьев уже ничего вокруг себя не видишь.

– Я утратил «правый путь»?

– Ты себя утратил. – Камерон серьезно взглянул на друга, и его брови сошлись на переносице. От былой усмешки не осталось и следа. – Я за тебя беспокоюсь.

Он ушел через четверть часа, прихватив с собой бутылку не допитого Шенноном пива. Камерон уже не смеялся, не шутил многословно, не дымил электронной сигаретой, которую каждый день подбирал под цвет куртки, не трепался о лотерейных билетах и даже не бросал на прощание по-доброму язвительные комментарии – он был напуган и зол на человека, с которым провел детство и которого сейчас не в силах был вытянуть из болота, куда тот ступил по своей воле.

На часах было пять утра, солнце, медленно поднимаясь, заглядывало в окна, лучами украшая подоконник и стоящие на нем редкие цветы, которые уже и не ждали воды, – они знали, что Шеннон забыл про них.

Он надел очки в черной оправе, открыл ноутбук, постучал по клавишам и изможденно уставился на открытую страницу с текстом «Божественной комедии».

– «Так горек он, что смерть едва ль не слаще…» – прошептал он поднимающемуся солнцу, усмехаясь. И пусть оно висело над головами всего живого, но, кажется, истинно светило лишь некоторым избранным, достойным его. И Шеннон в этот список, видимо, не входил – его личный мир скрывала тень.

Он пробегал глазами по первой песне, поглощая строчку за строчкой, узнавая в словах Данте себя – бегущего в смятении дрожащего духа, который не заметил, как сбился с верного пути, и не помнил, как вошел в сумрак.

Телефон на комоде вибрировал, а будильник истошно верещал, пока Шеннон прожигал взглядом две строчки:

Глава 4

Герда появилась совершенно внезапно.

Она вошла в офис в полдень, перекинув светлые волосы на одно плечо, слегка поправила лиловый берет и опустила руку в карман таких же лиловых вельветовых брюк.

На мгновение все взгляды обратились к ней, шумиха в офисе редакции смолкла, но все почти тут же вернулось на круги своя – сотрудники издательства отвернулись к мониторам, скользя взглядами по текстам и щелкая мышками. Только Шеннон продолжал смотреть на нее, отвлекаясь на желтую дымку, окружающую ее силуэт.

– Привет! Я Делла Хармон, из театра, – тихо проговорила Герда администратору при входе. Она улыбнулась и склонила голову набок, поправив лямку сумки на плече. – Мой руководитель звонил вам в начале недели по поводу обзорной статьи новых декораций.

«Делла Хармон, из театра!» – кричал рой голосов внутри, пока Шеннон тряс головой, пытаясь прогнать наваждение. Он протер глаза и вновь взглянул на то место, где должна была стоять Герда, в полной уверенности, что девушка испарилась.

– Да, вы есть в списке. Сотрудник, который будет заниматься вашим вопросом, только что вернулся из отпуска, мы не успели передать ему запрос, поэтому… – Администратор махнула рукой в сторону широкого стола под окном. – Объясните ему ситуацию еще раз. Его зовут Шеннон Паркс.

Герда обернулась, вглядываясь в него, а глаза юноши тем временем расширились от ужаса.

«Нет, только не сейчас!»

Судьба посмеялась над ним вновь, и Шеннону казалось, что, будь она человеком, сейчас бы встала перед ним, сложив руки на груди, склонила голову набок и самодовольно скривила лицо, проговорив что-то вроде «Ты же сам просил спасти тебя накануне, так чем ты недоволен, парень?».

– Шеннон Паркс, хорошо, – кивнула Герда.

Она снова улыбнулась. Кажется, она улыбалась всегда.

А он смотрел, как девушка неуверенной поступью приближается к его столу, озираясь по сторонам, обводя заинтересованным взглядом кирпичную кладку стен, выкрашенные в черный трубы под потолком и столы из темного дерева.

Он наблюдал, как Герда идет к нему и как переливается ее яркая желто-оранжевая аура, которую он выхватил взглядом еще полгода назад, продираясь через поток людей к любимой кофейне Реверипорта – в ней почти всегда было пусто, и бармен точно знал, какой латте любит Шеннон.

В тот день она шла ему навстречу, покачивая головой в такт льющейся из наушников музыке, тихо подпевая, не замечая окружающих заинтересованных взглядов. Тогда ее ауру цвета охры оттеняла изумрудная блузка и бежевые брюки, вельветовые, конечно, такие же, как и сумка на плече. Ее образ отпечатался в сознании, решил, что ему там самое место, и никак не хотел убираться прочь, снова и снова возрождая в памяти то оранжевое чистое свечение, которое Шеннон за годы встретил впервые.

2

 «Божественная комедия» Данте Алигьери, Ад, Песнь первая.