Страница 26 из 43
Девушка даже покраснела от досады.
— Никаких исключений я не принимаю! — решительно заявила она. — А окончу курсы — отправляйте на фронт, в тылу я не останусь.
Единственное исключение — маленькая каморка, которую ей отвели в расположении части. Во всем остальном она была таким же курсантом, как и мужчины. Программа курсов была рассчитана на четыре месяца, но танкистов требовал фронт — надвигались события на Курской дуге. Уже в июне лучшим курсантам предложили сдавать экзамены досрочно. Лагунова настояла, чтобы ее включили в число выпускников. Технику она сдала на хорошо, вождение танка — на отлично. Как ни уговаривали ее остаться в полку инструктором, она не согласилась.
Танкисты приняли на заводе машины и погрузили их на платформы. Перед отправкой на фронт в заводском дворе состоялся митинг рабочих и танкистов. И Маруся Лагунова, стоя в толпе, то и дело краснела: с трибуны говорили о ее настойчивости, упорстве, требовательности к себе и называли гордостью полка под аплодисменты собравшихся.
А впереди было немало испытаний. Когда танкисты прибыли на фронт и вошли в состав 56-й танковой бригады, готовившейся к боям на Курской дуге, командование, узнав, что на одной из машин механик-водитель девушка, решило заменить ее. Марусю отстоял командир машины лейтенант Чумаков (впоследствии погибший в бою и посмертно удостоенный звания Героя Советского Союза).
— Мария Лагунова — отличный механик! — твердо заявил он. — Машиной она будет управлять в любых условиях.
Ее оставили в покое, но ненадолго. Когда танкистов нового пополнения стали распределять по батальонам и ротам, возник тот же вопрос. Командиры не могли себе представить, как это женщина поведет в бой танк. Снова начались уговоры. И опять нашелся хороший, смелый человек, выручивший девушку. Это был заместитель командира батальона по политчасти капитан Петр Митяйкин.
— Видимо, ее трудно переубедить, — сказал он другим командирам. — Не будем настаивать, товарищи. Повоюем, сержант Лагунова. Только чур, воевать хорошо! Буду за тобой следить в бою.
Она узнала, что замполит всегда идет в бой на одной из головных машин и от его зоркого взгляда не укроется никакой промах танкиста. Но она была уверена в себе.
Наконец пришел боевой приказ. Машины вышли на исходные позиции и стояли замаскированные в укрытиях: поблизости уже рвались снаряды. Сражение на Курской дуге было в разгаре.
Перед боем снова появился капитан Митяйкин, побеседовал с танкистами и напомнил Марии Лагуновой, что будет наблюдать за ней. А потом машины подвели к переднему краю, загремела артиллерийская подготовка, на броню танка вскочило человек десять автоматчиков, и лейтенант Чумаков подал команду: «Вперед!»
Она запомнила этот первый бой во всех его мельчайших подробностях. Сквозь смотровую щель она видела условленные ориентиры и вела танк по ним. До предела напрягая слух, она ловила в шлемофоне команды лейтенанта Чумакова. Слышать что-нибудь становилось все труднее: к реву мотора прибавились гулкие выстрелы их танковой пушки и трескотня башенного пулемета. Потом немецкие пули забарабанили по броне, и она перестала различать в наушниках голос командира. Но Чумаков оказался находчивым и стал командовать знаками.
В щель было видно, как наши танки утюжат траншеи противника. Маруся впервые увидела бегущие фигуры гитлеровцев в серо-зеленых френчах. Но вот пули застучали по броне особенно часто и звонко, и лейтенант хлопнул ее по правому плечу. Она резко развернула танк вправо и совсем близко увидела блиндаж, из которого в упор бил пулемет. Тотчас же последовал толчок в спину, и она нажала на акселератор. Бревна блиндажа затрещали под гусеницами — она не слышала, а как бы почувствовала это.
Стрельба постепенно стала стихать. Лейтенант приказал остановиться. Прежде чем Маруся успела открыть люк, кто-то откинул его снаружи и за руку вытянул ее из машины. Это был капитан Митяйкин. Она еще плохо слышала, и он кричал, нагнувшись к ее уху:
— На первый раз хорошо получилось. Молодец, Лагунова!
После этого были другие бои, и тяжелые, и легкие, она видела, как горят машины товарищей, плакала над могилами боевых друзей. Войска шли все дальше на запад, через Сумскую, Черниговскую и, наконец, Киевскую области. За плечами Лагуновой было уже двенадцать атак.
Однажды к Марии обратился капитан Митяйкин:
— Давай, Лагунова, пойдем вместе в атаку.
Он никогда не забывал своих обещаний и 28 сентября 1943 года, в день нового боя, оказался в машине лейтенанта Чумакова. Его веселый спокойный голос раздался в шлемофонах членов экипажа:
— Маруся, мы должны быть первыми! Давай вперед!
Сначала все шло хорошо. Командовал танком капитан, а лейтенант Чумаков встал к пулемету. Они первыми ворвались на позиции фашистов, и Маруся видела, как разбегаются и падают под пулеметным огнем гитлеровцы.
— Дай-ка чуть правей, — скомандовал Митяйкин. — Там немецкая пушечка нашим мешает, прихлопнем ее.
Она развернула машину и понеслась вперед. Немецкие пушкари кинулись врассыпную, и танк, корпусом откинув орудие, промчался через артиллерийский окоп. Но, видимо, где-то рядом притаилась вторая пушка. Танк вдруг дернулся, мотор захлебнулся, и в нос ударила едкая гарь. Больше Маруся ничего не помнила.
Она очнулась в полевом госпитале. У нее были ампутированы обе ноги, перебита ключица, и левая рука оказалась омертвевшей. Все внутри словно было сжато в тисках, и голова раскалывалась на части. Боль отнимала все силы души и тела. Маруся не могла вспомнить, что с ней произошло.
На самолете ее доставили в Сумы, оттуда в Ульяновск, а затем в Омск. Здесь молодой смелый хирург Валентина Борисова делала ей одну операцию за другой, стремясь, насколько это было возможно, спасти ее ноги, чтобы потом она смогла ходить на протезах. Именно смелости и настойчивости Борисовой, шедшей иногда на риск, Лагунова обязана тем, что наступил день, когда она пошла по земле без костылей.
Но до этого дня еще надо было дожить, пройдя через множество физических мучений, через нескончаемые месяцы нравственных страданий. Сознание безнадежности и безысходности будущего все чаще и сильнее охватывало девушку. Она плакала, мрачнела, и никакие утешения врачей не помогали. И вдруг снова хорошие, отзывчивые люди, ее старые друзья, пришли на выручку в самый тяжкий момент ее жизни. Из танкового полка, где она получила специальность механика-водителя, в Омск приехали навестить героиню трое товарищей по учебе. Они привезли Марии шестьдесят писем. Ей писали старые друзья, писали незнакомые курсанты из нового пополнения. Прислали полные горячего участия письма командир бригады полковник Максим Скуба и ее прежний комбат майор Хонин. Она узнала, что в комнате славы полка висит ее портрет, что ее военная биография известна всем курсантам и помогает командирам воспитывать для фронта новых стойких бойцов. Ей писали, что она не имеет права унывать, что ее ждут в родной части, что танкисты новых выпусков, отправляясь на фронт, клянутся мстить врагам за раны Марии Лагуновой. И она воспрянула духом, почувствовала себя не только нужной людям, но и как бы находящейся по-прежнему в боевом строю.
Весной 1944 года ее привезли в Москву, в институт протезирования. И здесь друзья из части навещали ее, слали письма. Она встретилась тут с Зиной Туснолобовой-Марченко, которая потеряла в бою и ноги и руки. И вскоре обеим героиням вручили орден Красной Звезды.
— Когда я в первый раз надела протезы и перетянулась ремнями, — вспоминает Мария Ивановна Лагунова, — я вдруг поняла, что это тяжкое несчастье будет на всю жизнь, до самой смерти, и подумала: смогу ли я это выдержать? Первая попытка пойти оказалась безуспешной — насажала себе синяков и шишек. Но профессор Чаклин, который вложил так много труда, чтобы поставить меня на протезы, категорически запретил персоналу давать мне палку. Начались ежедневные тренировки, и через несколько дней я постепенно стала передвигаться.