Бедовый месяц

— Да замолчи ты! — пробормотала я, встряхнув почтовый артефакт. Дурацкий колокольчик, призванный дарить переливчатую трель, но к концу громко кряхтевший, крякнул еще раз и наконец заткнулся.

Осторожно оглянувшись через плечо, я проверила Филиппа. Он остался глух к непотребному шуму и даже не пошевелился. Тихонечко вернув шкатулку на стол, я развернула послание.

Писала тетушка Клементина. Вообще, тот факт, что она прислала записку, а не заявилась лично обсудить планы, прямо сказать, говорил о многом. Видимо, тетка чувствовала себя виноватой. Или же незамысловато решила не показываться, чтобы не драконить злющего зятя этим замечательным солнечным утром. Я ставлю на второе.

Оказалось, что Лидия пожелала взять урок спуска на горных лыжах, и они втроем отправились на склон. Одна — кататься, остальные — с трепетом следить, что покорительница вершин сломает быстрее: ногу, шею или прокатные лыжи. В конце Клементина пожелала нам доброго дня, и я невольно покосилась на часы. Время приближалось к полудню.

— Вчера я оценил этот потрясающий наряд? — вдруг раздался мягкий голос Филиппа, как-то по-особенному растягивающего слова.

Молниеносным движением я резко прикрыла почти обнаженную грудь руками и осторожно оглянулась. Муж по-прежнему лежал в соблазнительно-ленивой позе, вытянувшись крепким телом. Голова покоилась на сгибе локтя, но Филипп проснулся и теперь разглядывал меня из-под полуопущенных ресниц. Очевидно, в солнечном свете оголенность под сорочкой была куда заметнее, чем в полутемной гостиной накануне.

— Вы не помните? — спросила я.

Не знаю, что он усмотрел в моем лице — мне-то просто хотелось накинуть халат, сейчас прикрывавший одежную вешалку, — но вдруг, поморщившись от головной боли, приподнялся на локте и тихо уточнил:

— Тереза… должен ли я извиниться за вчерашнее?

Точно ничего не помнит! А вечер-то был неплохим. Конечно, пока он не ушел в глубокие слои подсознания от тетушкиного заборного зелья.

— Нет, — покачала я головой.

— Я был груб?

— Вы были исключительно деликатны! — Я всплеснула руками, но тут же вернула их на место. В смысле, скрестила на груди, хотя стесняться мужа очень глупо. Рано или поздно придется продемонстрировать ему… женскую харизму. — Настолько деликатны, что просто заснули.

Филипп тихо кашлянул в кулак и уронил:

— До или после?

— Ну… — Я замялась и неохотно призналась: — В процессе.

— Хотите сказать, что я заснул во время…

— Мертвецким сном, — согласилась я.

— Проклятие.

Он лег на подушку и прикрыл глаза ладонью. Понимаю, у меня тоже изредка случались дни, когда очень хотелось заснуть обратно и сделать вид, будто первое пробуждение — фальстарт, но второе-то точно начнет замечательное утро.

— Но вы были просто неотразимы! — быстренько уверила я. — Очень энергичны. Да-да. Пока бодрствовали.

Возникла ошарашенная пауза. Честное слово, лучше бы прикусила язык и притворилась немой. Никогда не предполагала, что мужчины становятся настолько чувствительными, когда не доводят дело до конца.

— Тереза? — пробормотал он.

Думала, что он все-таки надумал извиниться за то, что не успел толком ничего продемонстрировать и впечатлить супругу, а просто вырубился на диване. Даже заранее стало неловко.

— Да, Филипп? — осторожно отозвалась я.

— У вас есть порошки от мигрени?

— Ой! У меня есть кое-что получше! — вспомнила я про бутылочку со средством от похмелья, оставленную лекарем, и выскочила из спальни.

Запах еды и выдохшегося вина из гостиной волшебным образом не исчез, как и остатки вчерашнего неудавшегося пиршества. Я сцапала с кофейного столика флакон, оставленный лекарем, и быстренько вернулась к болезному мужу.

— Возьмите, — приблизилась к кровати.

Он посмотрел на меня очень странно. В смысле, как будто не замечал кружевного непотребного безобразия, не оставлявшего никакого места для разгона фантазии.

— Прекрасное средство от похмелья! — объявила я и с характерным звуком вытащила из широкого горлышка пробку. — Держите!

Филипп недоверчиво покосился на флакон. Интересно, что произошло за полминуты, пока меня не было в комнате? Отчего он вдруг превратился из сожалеющего мужчины в мужчину, что-то неясно подозревающего?

 

— Оно отличное! — уверила я.

— Откуда вы знаете? — произнес Филипп.

— Мне всегда помогает.

— Средство от похмелья? — В нем как-то несвоевременно проснулась знакомая ирония.

— В смысле, дядюшке Ренделу, — не дернув глазом, поправилась я и смело объявила: — Сами посмотрите, что оно абсолютно безопасно.

Не колеблясь ни секунды, я прихлебнула из флакончика. Средство от похмелья оказалось просто отвратительным на вкус. Густым, горьким и одновременно сладким. Как снадобья от горловой жабы.

— Видите? — с трудом улыбнулась я, надеясь, что меня не очень сильно перекосило. — Прекрасное, безопасное средство.

— Знаете, глядя на то, с каким удовольствием вы попробовали это действенное снадобье, я вдруг понял, что голова стала болеть меньше.

— Да? — удивилась я.

— Прихлебните еще, — предложил он. — Уверен, мне станет совсем хорошо.

— Боже, у меня нет слов! — буркнула я и, наклонившись, попыталась пихнуть флакон ему в руку. — Что вы, как малое дитя! Просто возьмите и выпейте. Когда мужчина страдает от похмелья, женщина рядом страдает от его дурного настроения. Пейте, пока ваше похмелье не закончилось печально для нашей общей нервной системы.

Осознание, что в порыве энтузиазма я практически навалилась на него той самой грудью, которую очень старалась прикрыть, заставило нас обоих замереть. Неожиданно ладонь Филиппа легла мне на поясницу, властно надавила, прижимая к крепкому телу, спрятанному под одеялом.

— Что случилось вчера, моя дорогая супруга?

— Ничего не случилось, — пискнула я. — Вы просто перебрали с игристым вином. Дело житейское.

— Серьезно?

— Серьезно перенервничали, — быстро поддакнула я. Знаете, очень сложно врать мужу, практически упираясь носом в его мускулистое плечо. — Перед второй брачной ночью.

Филипп вдруг поперхнулся на вздохе и, выпуская меня, проворчал:

— Давайте волшебное средство. — Он уселся и забрал флакон. — Уверен, хуже уже не будет.

Как сказать? Ты просто проспал вчерашний переполох.

— Только пейте аккуратно, — посоветовала я, шустренько сползая с кровати, — оно…

Он уже приложился к горлышку и сделал глубокий глоток. Глаза на секунду покруглели. В них появилось выражение даже не изумления, а откровенного шока.

— Очень горькое, — пробормотала я.

Филипп выдохнул, как от ядреной сивухи, и надавил пальцами на веки, словно старался унять поток слез.

— Тереза, признайтесь: ваше дивное средство варила тетка для Рендела?

— С чего вы так решили? — удивилась я. — Эликсир аптекарский.

Мне хочется верить, что аптекарский.

— Уверен, ее сотворили для наказания, а не для лечения, — предположил он и протянул открытую ладонь: — Где пробка?

— Полагаю, вам надо допить до конца, — заметила я, пряча пробку за спину.

— До моего конца?

— До конца флакона.

— Надумали стать вдовой? — мрачно сыронизировал он.

Нет, спасибо. Я уже вчера пережила это чудесное ощущение и чуть сама не прилегла рядышком умирать.

— Может, вам принести воды? — щедро предложила ему.

— Справлюсь без помощников, — отозвался Филипп, явно не планируя продолжать пытку оздоровительным эликсиром. — Или вы хотите проконтролировать?

— Если вам не нужна компания, то, пожалуй, удалюсь в ванную, — чопорно кивнула я.

Он появился в туалетной комнате, когда я уже успела освежиться, подсушить кудрявые волосы и, стоя перед зеркалом, пыталась застегнуть на спине крючки у платья. Новый гардероб оказался ужасно непрактичным. Суставы вывернешь, а без чужой помощи одеться не сможешь! С прискорбием признаю, что без горничной справиться с банальным одеванием было страсть, как сложно.