Ветки кизила

Надидэ-ханым, повернувшись к дочерям, которые стояли за ней, чтобы лучше рассмотреть улицу, прижала руки к груди.

— Увы, дети мои. Несчастная покинула нас… — простонала она.

Они сбежали по лестнице, со словами: «Не рви сердце, мама… Не говори так!» Через полминуты внизу послышались всхлипывания и плач Мурата.

Надидэ-ханым наконец пришла в себя и, когда уже собиралась спуститься с лестницы, увидела трагическую сцену. Мурат положил голову на плечо Феридун-бею, который только что вошел с улицы и так и не удосужился снять грязных сапог, и плакал. Майор говорил, поглаживая его по спине: «Крепитесь, братец… крепитесь… Аллах милостивый, он вас утешит…» Заметив хозяйку дома, мутасарриф поднял руки вверх и простонал:

— Ах, тетушка… Все-таки случилось то, чего мы все так опасались.

Когда закрылась дверь на улицу, вокруг уже совсем потемнело. Феридун-бей предположил, что темнота во дворе усиливает трагичность ситуации.

— Зажгите-ка светильник. Ну, чего стоите? — начал кричать он.

Гюльсум взяла детей за руки и молча стояла перед дверью. Наконец, когда принесли светильник из кухни, стало видно ее опухшее от плача лицо.

Когда Феридун-бей взял Мурата под руку и увел наверх, барышни, говоря что-то жалостливыми голосами, подошли к детям. Однако те с опаской прятались за спиной Гюльсум, как дикие. Для них это было естественно. Но что же произошло с Гюльсум?

Девочка стояла перед дверью как чужая, будто первый раз пришла в этот дом. Она не смотрела ни на кого и время от времени подносила к лицу носовой платок и вытирала глаза и нос.

Больная скончалась ночью под утро. А днем ее похоронили.

В доме существовал обычай: новости о смерти скрывались от детей, им говорили, что их умершие матери отправились в хадж в Бурсу, а отцы — в Мекку. Детям Мурата можно было и не рассказывать эту сказку. Поскольку в этой суматохе до них никому не было дела, они все видели. Когда в саду сколачивали гроб, они бродили вокруг, бросали ветки и хворост в костер, на котором грелся котел с водой для обмывания. И, наверное, даже наблюдали, как обмывают их мать, спрятавшись в укромном месте.

По еще одному старому обычаю этого дома, ханым-эфенди велела срочно сварить рисовый суп. Но поскольку дети очень устали, они не дождались еды и уснули на коленях у Гюльсум.

Ночи стали довольно долгими. Но так как сейчас было еще рано, никто и не думал ложиться спать.

Пока мужчины в гостиной утешали Мурата — как ребенка, которому только что сделали обрезание — женщины же собрались вокруг Гюльсум. Поскольку девочка находилась рядом с больной в последние часы ее жизни, на нее возлагали большие надежды. Этот случай стал событием дня, и кто знает, какая горестная история предшествовала смерти. Но чем больше они наступали на нее, тем больше девочка кривилась и на все вопросы отвечала одной или двумя лаконичными фразами, а потом поджимала губы.

Женщины рассердились на нее, но поскольку им не удалось ничего выяснить, сказали: «Ты устала. Иди поспи!» Когда она вышла, хозяйка дома спросила:

— Дорогие мои, скажите, ради Аллаха, что с ней творится? Она же просто вне себя.

Наджие с недоумением пожала плечами:

— Ты разве не поняла? Она всего-навсего привыкла вести домашнее хозяйство. Там она делала, что хотела. Но это нелегкое дело… Окажись я на ее месте, я бы тоже скисла.

Дюрданэ в какой-то мере согласилась с сестрой:

— Мурат-бей очень деликатный человек… С позволения нашей мамы, он дал волю этой попрошайке. Несколько раз он обращался к ней «дочь, моя, ребеночек, дитя мое», и это ласкало ее слух. По сей причине она и возомнила себе невесть что. Разве можно ласково обращаться с этим созданием?

У кормилицы из Карамусала на этот счет имелось другое мнение:

— Мне сейчас пришло кое-что на ум, но вы не поверите… Вы опять скажете: «До чего же ты жестокая и злая женщина». Нет, лучше я не буду ничего говорить.

Барышни потребовали:

— Говори, кормилица, ничего тебе не будет.

Старушка понизила голос, будто стыдилась слов, которые собиралась сказать:

— Я хорошо изучила всю ее подноготную. Эта девочка надеялась: «Как только жена Мурат-бея умрет, возможно, он возьмет меня замуж!» Как хорошо, когда человека возвращают на свое место…

Хозяйка дома глубоко задумалась.

— Я верю тебе, кормилица, — в итоге произнесла она, — от таких, как она, можно ожидать чего угодно.

Глава тридцать шестая

После того как Мурат-бей двадцать пять дней погостил в их доме, он со служанкой и детьми возвращался в Анатолию. Все семейство во главе с Надидэ-ханым собралось на станции Хайдарпаша, чтобы попрощаться с ним. Впрочем, когда поезд отправлялся, на их лицах было больше радости, чем грусти. Ведь эта разлука была кратковременной. Через два месяца ханым-эфенди должна была привезти Сенийе в качестве невесты для Мурат-бея туда, где он устроится.

По некоему странному совпадению, в тот же день из дому уезжал еще один путешественник: нянька Таир-ага… Старику будто не хватало тех болезней, которые уже имелись у него. А в последнее время несчастного разбил паралич, его правая рука и правая нога перестали слушаться. Хозяйка дома оказалась в трудном положении.

В любом случае Аллах не позволял выбросить на улицу старика, который прожил в их доме сорок лет. С другой стороны, положить его в больницу не имелось возможности. Старые семейные доктора, которых хозяйка дома приглашала для осмотра и консультации, говорили ей: «Может, он помрет завтра, а может, и проживет до ста лет… откуда мне знать? Ведь его судьба не в моих руках…»

Одним словом, проблема казалась неразрешимой.

Слава Аллаху, в это время объявился некий крестьянин по имени дядя Хасан. Он говорил, что приходится няньке двоюродным братом, и предлагал отвезти его к себе в провинцию. Хозяйка дома никак не могла понять, действительно ли они родственники, но в то же время находила это предложение очень даже заманчивым. Дядя Хасан говорил: «Вы ни о чем не беспокойтесь, ханым-эфенди. Я отвезу его в деревню на руках. Мы будем ухаживать за ним до самой его смерти. Конечно же, за эти годы он подкопил денег. Ему должно хватить их на всю оставшуюся жизнь. Может быть, даже еще и останется…»

Хозяйка дома, глубоко вздохнув, произнесла:

— Какие деньги? Он работал просто так… — Но на следующий же день, невзирая на то, что Таир-ага уже полгода как ничего не делал, она с лихвой выплатила няньке деньги за все месяцы работы.

Так как поезд Мурат-бея и теплоход Таира-ага отправлялись в одно время, проводить няньку было некому, кроме повара и Гюльсум. Хозяйка дома сказала:

— Любимый мой нянька, тебя проводят повар и Гюльсум. Мы тоже придем, когда вернемся с Хайдарпаша…

Для того, чтобы обеспечить Таир-ага приятное путешествие, было сделано все, что только возможно. В носовой части корабля «Хаджи Давут», который готовился к отплытию с пристани Сиркеджи, для него приготовили прекрасную постель на рундуке[45]. Вокруг нее протянули занавеску, чтобы он не простудился. Если нянька вдруг заскучает во время путешествия, для него на камбузе всегда был кипяток и чайник с заваркой.

Гюльсум, которая сидела на ноге няньки, удивлялась тому, что он не рад этому комфорту. Она иногда глубоко вздыхала и говорила: «Ах, если бы я оказалась на твоем месте, нянька!»

Нянька ждал ханым-эфенди и ее детей до темноты. Иногда он обращался к Гюльсум:

— Смотри хорошенько, Гюльсум. Смотри, вдруг они придут, а нас не увидят…

Гюльсум была уверена, что они не придут. Однако она, дабы не огорчать няньку, нарочно бродила по его каюте и поглядывала на пристань. Наконец повар собрался уходить.

— Эй, нам уже пора, — сказал он, — если мы задержимся, нас наверняка отругают.

45

Рундук — ящик в виде ларя во внутренних помещениях корабля для хранения личных вещей экипажа. На рундуках раскладываются матрасы для отдыха.