Бросая вызов

Идея «земли наизнанку» заразила позднее П. Бендера, немецкого летчика, раненного в первую мировую войну. Его показания об устройстве нашей планеты имели вес, поскольку он «сам все видел», будучи высоко.

Легенда о театральном кассире

В пригородной электричке между Новой и Отдыхом слыхал я историю (Казанка славится рассказчиками) театрального кассира, невероятные приключения жизни которого подвели его однажды к самому краю «дыры в земле»… Попутчик вышел, а я подумал тогда, как прав Борис Пастернак, писавший о городе: «Он сам, как призраки, духовен всей тьмой перебывавших душ…» Стоишь за билетами — достанутся ли, что за состав будет играть, первый ли, — а оказывается, за окошком кассы персонаж почище всякой пьесы, ты на него и не взглянул, теперь его, поди, и в живых нет, или, может, он в другом месте… Не торопись, гляди в лица кассиров!

…В концлагерь попадает ненормальный. Или циркач, артист эстрады, только самого высокого класса, таких никто и не встречал — феномен: мог не есть, протыкал себя без крови, утолял боль наложением рук и совершал другие чудеса. Недозволенные. На него донесли, и стал он лечить жену начальника от мигреней, а потом исчез — направили в школу оккультных наук, которым нацисты уделяли большое внимание. Эта школа зародилась в начале тридцатых годов, когда Вилли Лей, специалист по ракетам, основал в Берлине тайное общество «Блистающая ложа», которое, в свою очередь, «вышло» из романа Булвера Литтона «Раса, которая нас превзойдет». Раса, естественно, сверхчеловеческая, до времени таящаяся под землей. Отдельные представители «высших неизвестных» уже здесь, тайно, «с другой стороны», из мест «вне времени и пространства»… Надо не ждать, а идти навстречу «новым людям». Они гиганты, подобные тем, что спят под золотой оболочкой в гималайских ледниках.

Будущий театральный кассир в составе специальной миссии направляется на отыскание заветной дыры в Земле, чтоб войти в общение с «Ними». Дыра, согласно учению, была в пустыне Гоби. Секретный авиадесант опустился среди песков и… исчез. Этому приписали обнадеживающий знак. Но версия рухнула. Объявился будущий кассир. Он один уцелел, мастер-йог. Он умел не есть, не пить, лежать мертвецом… А потом его взяли наши, — уже на ходу бросил рассказчик и едва успел выскочить на платформу из вагона.

Мало ли чего болтают… Но вдруг случайно, чтоб невероятные истории не теряли к себе твое доверие, и наткнешься на что-то, от чего уж отмахнулся. В журнале «Наука и религия» — статья. Про кассира там ничего нет, но про «дыру», ожидание «высших неизвестных» и золотую оболочку в гималайских ледниках — есть…

…В 1949 году, совсем уж близко, выходит книга Карла Нойперта «Мир наизнанку».

Наконец, и по сей день в Англии существует Общество плоской земли…

Избранник идеи

Каков же все-таки избранник идеи? Михаил Иванович — инженер по всей форме, дипломированный. Военно-инженерная академия как нельзя больше отвечала его инженерным и военным склонностям. После расплывчатого профиля школы вуз бодрил хваткостью математики, физики и их производных — механики, статики сооружений, взрывного дела. А состав преподавателей! Кажется, та ревность и самоотдача, та убежденность в превосходстве «своего» предмета, которые тогдашним профессорам придавали чудаковатое величие, исчезли навсегда. На кафедре черчения и начертательной геометрии атмосфера профессионального рвения накалялась до святого неистовства, до садизма: целомудренный ватман здесь вам могли править жирно красным карандашом!

Это прививало молодым душам почтительность к твердыням инженерной классики.

Я застал еще в МАИ остатки легендарной профессуры. Но уже на фоне новой. И это был контраст печальный, предвещавший упадок инженерной профессии.

Итак, по пункту «образование» М. И. Циферов относится к категории Знатоков.

— Что за человек? — переспросил академик Я. Б. Зельдович. — Не дурак. И не простак. В норме. Не станет без нужды выпячивать что не в его пользу, а что в его — не будет прикрывать. Обыкновенный человек. В его положении многие бывают хуже — из тех, что я встречал.

…Кадровый военный, да еще строительный инженер (наука сравнительно консервативная, а практика сравнительно безалаберная, любит крутую власть), Михаил Иванович тем не менее человек настроения. Он и говорит не по-военному тихо, раздумчиво. Какова его «горячая рука», представляется смутно. Его облик по преимуществу грустно-улыбчивый. На первый взгляд, мало железа в человеке. Поразмыслив же, спохватываешься: если дух совестливости, пусть мучительный, пусть расслабляющий, если дух этот жив в том, кто, как Циферов, прошел круги тяжелейших невзгод, выпавших на долю современника, испытаний, воли, совести, мужества, — он вдвойне сильный человек.

Но сильный и пробивной — качества разные.

Где же источник упорной совестливости? Влияние среды — подсказывают нам. Ищите и найдете.

И точно. В юности Циферов подвергся гуманитарному влиянию.

Это было одним из проявлений заботы победившего пролетариата о социальной справедливости, кратко сформулированной словами: «Кто был никем, тот станет всем».

Отец Михаила Ивановича, рабочий от станка, участник событий 1905 года и Великой Октябрьской социалистической революции, отвоевавший первую мировую, уполномоченный ЦК КП Украины, погиб в гражданскую войну. Старший брат — Николай Иванович, работник генштаба Красной Армии, зять видного революционера Э. С. Кадомцева. Все это предвещало Михаилу Ивановичу особые условия.

Действительно, они были особые.

Среди детских домов, куда попадал мальчик, взятый на иждивение после смерти отца братом-генштабистом, был один, в сером доме на углу переулка Грановского и проспекта Калинина (названия новые); москвичи хорошо знают этот дом. Над ним шефствовала Военная академия имени М. В. Фрунзе. Слушатели отчисляли детдомовцам выкраиваемое из пайков материального обеспечения.

На фоне всеобщего недоедания условия здесь выглядели сносными. Но привилегией попасть сюда пользовались «критические» дети. Состояние Михаила Циферова, привезенного из голодного края, «удовлетворяло»: он был плох. В окружении таких же заморышей, главным образом из бедственной Татарии, он недолгое время находился среди привилегированных.

Вскоре это учреждение расформировалось. В колонии, куда отправили детдомовцев, действовал принцип самообслуживания. Не в нынешнем, а в истинном, буквальном понимании. Пяти-шестиклассники пахали землю, косили, заготавливали дрова, стирали, штопали.

Суровая борьба за хлеб насущный еще владела его мыслями и была основой его, немалого уже, жизненного опыта, когда внезапно, подчиняясь изменениям в служебных делах брата, он оказался за партой — слушал рассуждения о том, что есть красота, как она выглядит, как звучит. В этой образцово-показательной школе вчерашний, еще не наевшийся досыта водовоз должен был уяснить, что «не хлебом единым»… Лекции читали именитые люди: по искусству — Сергей Бонди, впоследствии профессор МГУ, известный пушкиновед; по литературе — Чичерин, близкий родственник наркома иностранных дел. Школу часто посещали Н. К. Крупская и М. И. Елизарова (Ульянова). Бонди, вспоминает Циферов, и за рояль садился, чтоб запечатлеть в сердцах пучеглазой аудитории божественную гармонию. Бетховен… Григ… Чайковский… Ученики хаживали на оперу в Большой.

Перепад состояний, контраст содержания занятий с окружающей действительностью — все это могло быть мощным воздействием, не в пример тому, что испытывают наши нынешние дети, перекормленные всяческой пищей — и духовной, и высококалорийной. Тем не менее и из них нет-нет, да и выйдет характер, личность. Это мы к тому, что наследственностью тоже пренебрегать не следует. Так вот, в Циферове «дух совестливости» именно не наведен извне, а родовой, по линии батюшки. Иван Циферов, человек наивной честности и трудовой строгости, в короткий просвет мирной жизни между долгими войнами был избран первым народным судьей. Именно как ходячая совесть. Иных достоинств — грамотности, знания законов — он не имел.