Красноармеец

Вернулся благополучно, скользнул к своему месту, быстро разделся – и спать. С утра опять построение, завтрак, а дальше кого куда: тем, кто остался, снова строевая, а меня после неё опять на кухню – сначала на чистку картошки, а потом мыть посуду. Ну и отлично, заодно и свою отмыл, тщательно вытер и прибрал в хранилище. Особенно с утварью тяжело было, хорошо её подкоптило, долго тёр. Потом солдатским котелком удалось почерпнуть щей из котла, с густотой. Повар не заметил. Котелок я убрал в хранилище, как и полбуханки хлеба. Начало положено. Но, к сожалению, до наступления вечера это все мои успехи.

А вечером меня включили в патруль, даже как-то неожиданно вышло. Я-то думал, что этой ночью грабану продовольственный магазин. Однако собрался, закинул ремень винтовки на плечо и догнал сержанта. Он вёл людей к комендатуре: старшие в патруле обычно оттуда были или пограничники. По городу работали шесть патрулей, в каждом командир и три бойца. Нас распределили, и мы разошлись. Я попал в группу, где старшим был командир моего отделения.

Мы прогуливались в зоне нашей ответственности, внимательно вслушиваясь и поглядывая по сторонам. Вообще, в городе ночами часто что-то случается. Наше отделение давно в ночные патрули не отправляли, а Одинцов хорошо видел ночью, он тех воров и заметил, вот сержант про меня и вспомнил. А я действительно вижу неплохо.

– Товарищ сержант, вроде что-то есть, – негромко сказал я.

– Что?

Шли мы неспешно, и он, не останавливаясь, чуть повернул ко мне голову.

– Впереди, видимо, проулок. Там, где вишнёвый сад, ветви за забор свешиваются, слева, вышел мужчина с мешком. Нас увидел и просто лёг в траву, пережидает. Метров пятьдесят до него.

– Понял.

Как неизвестный засёк нас в темноте, я понял сразу: у нас за спиной, на перекрёстке, висел уличный фонарь, вот мужик силуэты и рассмотрел. Сержант, нащупывая в кармане фонарик (их всем командирам выдали), так же неспешно двинул дальше. Я поглядывал по сторонам, чтобы нас врасплох не застали, со спины не подошли.

Приблизившись, сержант резко осветил место у забора и, чуть пошарив лучом, нашёл мужчину. Поняв, что его обнаружили, тот сел, закрываясь одной рукой от света фонарика, и отполз от мешка: типа это не моё. Впрочем, его всё равно обыскали и, связав руки за спиной, отвели в комендатуру. Там разберутся – и с мужиком, и с мешком.

А когда вышли из комендатуры, неподалёку вдруг раздался выстрел, донеслись крики, и мы рванули в ту сторону. Видать, один из наших патрулей влетел во что-то. Когда прибежали, узнали, что один из наших тяжело ранен, остальные встревожены, но не пострадали. Неизвестный, который стрелял, убежал. Тут же организовали прочёсывание, осматривали дворы (тут частный район). Всю нашу роту подняли, я тоже участвовал.

Нашли стрелка не мы, соседняя группа. Один почуял вонь пороха (надо же, какой у него нос чуткий), и сначала нашли револьвер, а потом на чердаке и самого стрелка. Хозяева дома божились, что не знают его, но им особо не верили.

Я участвовал в осмотре дома и строений. Сержант выдал мне фонарик, и я первым спустился на ледник. А там окорок свежекопчёный висит, полтуши свиной на льду, десяток куриных тушек ощипанных и потрошённых. Тут же всё в хранилище отправил. Нашёл также три бочки с соленьями и две кастрюли со свежим солёным салом – может, и не готово ещё, отстояться надо, но я прибрал. Тут же тазик эмалированный был, сверху кусок фанеры. Я сперва не понял, что внутри, а это холодец настаивался, уже густой, дрожалка тряслась. Тоже забрал, конечно же.

Поднявшись в дом, я сообщил сержанту, что в леднике пусто и отправился осматривать другие помещения. Грабить пособников бандитов мне было не жаль, а в том, что это они, сомнений не оставалось: в сенях нашли револьвер, а ведь дверь была закрыта изнутри. И хотя на чердак ведёт лестница, приставленная снаружи, то есть забраться можно, не заходя в дом, с оружием-то они явно лоханулись.

К сожалению, больше ничего свиснуть не удалось: не один я был, да и патрулирование вскоре закончилось, и нас погнали в казармы. После нас другое отделение до утра заступило.

Ну а проснулся я, думаю, понятно отчего – от бомбёжки и снарядов. Причём по нашей казарме била именно артиллерия. Как и все вокруг, я стал спешно собираться. Некоторые носились в панике, но большая часть бойцов споро натягивали форму и бежали к оружейке. Казарма постепенно пустела. Здание уже несколько раз сотрясалось от прямых попаданий снарядов, в другой части казармы обвалился потолок, всё было в пыли, но я смог рассмотреть троих, что остались лежать, поражённые осколками и кусками кирпичей.

Вообще, не стоит думать, что мы всем обеспечены были. Чёрт, да у меня ботинки с обмотками, а не сапоги. Намучился, пока не освоился с ними. Делаю качественно, но медленно, поэтому, пока обматывал, остался один в казарме. У меня есть форма, ботинки с обмотками, пилотка, исподнее, ремень, подсумки для обойм к винтовке Мосина, каска, фляжка, сидор, внутри которого полотенце, кусок мыла да котелок с кружкой и ложкой. Это всё, что мне выдали, даже шинели нет.

Так что надел каску, закинул за спину сидор и рванул к оружейке. И не обнаружил там своей винтовки: видать, кто-то по ошибке чужую прихватил. Но стояли шесть винтовок и чей-то пулемёт ДП. Вот я и прибрал пулемёт с коробкой запасных дисков и две винтовки. Всё забирать не стал, мало ли кто вернётся за своим. Так и побежал наружу: винтовка на плече, обоймы – в подсумках, остальное – в хранилище.

Выбежал на задний двор, а вокруг никого, уже свалили куда-то – надо же, какие быстрые. Сплюнув, я побежал обратно: чердак у казармы уже горел, а там оставались парни. Я в спешке и панике не проверил: живы ли они? Надеюсь, кто-нибудь из них жив, это даст мне возможность легально покинуть город: мол, не бегу, а раненого эвакуирую.

Казарма уже была полна гари и дыма, пришлось прикрывать лицо тряпицей, но до парней я добежал и всех проверил. Пятеро их было, двое оказались живы, один даже шевелился, мычал, пытаясь встать. Его я первым вытащил на свежий воздух, во двор, а потом вернулся за вторым. Вытащил и второго. Потом обоих оттащил к пристройке, где находились кухня и столовая. Свежая пристройка, год назад ввели в эксплуатацию: когда наши тут власть взяли, много что построить успели. Она чудом не пострадала, разве что стёкла выбило.

Оба раненых были в исподнем, а документы остались в форме, так что я вернулся в казарму и пробежался по завалам кроватей, прибрав найденные гимнастёрки и шаровары. Немало их оказалось, с три десятка: многие без них выбегали наружу.

Первым делом я перевязал контуженого, он всё порывался встать, но всякий раз падал. Я уложил его, дал попить из фляжки и перебинтовал ему голову, из которой обильно текла кровь. Второй был без сознания. Обоих я хорошо знал, хотя сам из первого взвода, а эти двое – из третьего. Их койки как раз в том углу находились, где потолок обвалился.

Закончив с перевязкой, я сбил прикладом замок с двери кухни, забежал внутрь и по хрустящему под подошвами ботинок стеклу подошёл к столу, где под простынёй лежали штабелем буханки хлеба. Вчера вечером из хлебопекарни привезли, их каждый вечер привозили – на весь следующий день. Ровно триста штук: на нашу роту, по полбуханки в день на бойца, как раз и будет. Все буханки я убрал в хранилище.

Потом двинул в кладовку. Зимние запасы уже закончились, и овощи нам привозили на машине с овощехранилища. Но я забрал килограммов двадцать соли, килограммов пятнадцать сахара в кусках и, главное, мешок с чёрным чаем. Ну и по мелочи, что радовало глаз, включая солонки со столов. Были две фляги, я знал, где они стоят, поскольку сам отмывал их два дня назад после подсолнечного масла. Каждая по пятьдесят литров, я залил их доверху водой из-под крана – к счастью, вода ещё шла. Мы сюда уже не вернёмся, так что не жаль забирать.

А так, получается, тонну припасов набрал, есть место ещё на тонну. Воды я набрал во все ёмкости и как раз вернулся с чайником во двор, когда с улицы через упавшие ворота к нам забежал лейтенант Аверин, командир второго взвода. Одет он был явно наспех, но по форме.