Князь из будущего

Самослав, который в прошлой жизни баловался экспериментами на почве самогоноварения, справедливо не доверяя магазинной продукции, впал в ступор. С одной стороны, медник изготовил змеевик и котел, который вмазали в печь. С другой - у него в наличии была лишь пшеница и книжник Григорий, который готов был посвящать новой затее весь свой досуг, оставшийся после преподавания, службы в часовне и работы в Приказе. Нос Григория жадно принюхивался в предвкушении, но брага из пшеницы получалась слабенькой, лишь напрасно переводя в отходы и без того дефицитное зерно. Простейшая вроде бы задача – сварить самогон, натолкнулась на две проблемы – отсутствие сахара и отсутствие дрожжей. Сахар заменили вареным медом, а дрожжи в диком виде были на поверхности зерна. Работали они гораздо хуже, чем магазинные. Солод, который Григорий с неистовой надеждой толок в ступе, подбирая под личным руководством князя пропорции и температурные режимы, решил проблему расщепления крахмала, содержавшегося в зерне. О том, что его постиг успех на этом поприще, князь узнал сразу же, как вернулся в Новгород после поездки по присоединенным землям чехов и хорватов. Во-первых, в школе Григория давно не видели, и учебный план трещал по швам, а во-вторых, было сорвано две свадьбы и остались некрещеными четыре младенца, о чем ему немедленно сообщили разгневанные горожане. Единственный в княжестве священнослужитель (его же выгнали из монастыря, а не из церкви), крестил, венчал и исповедовал немногочисленных местных христиан по воскресеньям. Жил он припеваючи, скупая на внезапно появившиеся деньги свитки, которые купцы везли ему из Галлии. Вот там они уже точно были никому не нужны, кроме редких ценителей – епископов из старинных римских семей. Да и князь иногда подкидывал деньжат на благое дело, в результате чего в Новгороде собралась довольно неплохая библиотека. И вот теперь светоч местной науки и библиофил лежал в сарае, провонявшем брагой, и бессовестно дрыхнул, испуская в эфир могучий алкогольный выхлоп. Ему было очень хорошо.

Самослав подошел к столу, на котором стояли результаты эксперимента, понюхал и бестрепетно опрокинул их в себя, удовлетворенно крякнув.

- Боярина Люта позовите! – крикнул князь охране, а когда запыхавшийся боярин пришел, отдал распоряжение: - Похмелить, дать помощников, к готовому продукту больше не допускать. Выдавать только по воскресеньям после службы, не более кубка.

Лют с подозрением понюхал получившееся пойло, еще раз посмотрел на Григория и отставил его от себя подальше.

- Понял, княже. А что это? Воняет гадостно. Он эту дрянь пил, что ли?

- Пил, конечно, - кивнул Само. – Это, Лют, чистые деньги. И секрет этого зелья тебе хранить придется крепче, чем мы пещеру с солью берегли.

- Да кто это пить-то будет? – брезгливо спросил Лют.

- Начнем с данов, - хладнокровно ответил князь. – А то они уж очень дорого мне обходятся. Надо деньги в казну возвращать понемногу. А как работу наладим, в Кельн повезем. Там германцы с руками оторвут.

- Ну, не знаю, - с сомнением ответил боярин. - Мед куда приятнее. – Он подумал и вздохнул. – Только его ждать уж очень долго. А этот запах чем-нибудь перебить можно?

- Можно, конечно, - кивнул князь. – Через уголь пропустить нужно будет, на ягодах настоять и на травах. Все у нас получится, Лют. Батистовые портянки носить будем.

- А? – вопросительно раскрыл рот боярин. – Чего носить будем?

- Забудь, - махнул рукой князь. Тут по-прежнему никто не понимал его идиом. – Трех человек выдели в помощь и одного стражника. Он будет сарай охранять, и Григорию пить не давать. Сгинет парень от этого пойла, а он мне нужен. За зиму надо производство наладить, чтобы на торге купцов угостить. Дадим на пробу с собой, а в следующем году уже продавать будем.

- Да? – с сомнением спросил Лют. – Как скажешь. Есть семья пришлых изгоев с севера. То ли мильчане, то ли глиняне, я уж и забыл, из какого они племени. Только вчера на жительство попросились. Их сюда и поставлю. Они в городе не знают никого, болтать лишнего не станут.

- Сам решай, - махнул рукой князь и пошел домой. Надоели уже дела, можно и с семьей время провести.

Он вошел в сени и, бросив служанке плащ, вошел в горницу. Людмила сидела за столом и, задумчиво шевеля губами, читала какие-то записи на бересте.

- Что это у тебя? – спросил Само, обняв сына, который немедля забрался на колени и начал теребить его за усы. Он знал, что жена читать выучилась. Бывшая рабыня оказалась весьма неглупа. Она освоила и арифметику тоже, что для владелицы немалого хозяйства оказалось просто бесценным.

- Отчет читаю из имения. Того, которое в дулебских землях. Пишут, что урожай плохой был, потому зерна мало пришлют. Град побил.

- Думаешь, воруют? – с любопытством спросил князь.

- Воруют, - обреченно ответила княгиня. – Я у Любавы спросила, не было неурожая в тех землях. И града тоже не было. Ей о таком сразу докладывают.

- Что делать будешь? – с интересом спросил Само.

- Старосту на правеж поставлю, - вздохнула Людмила. – Да что за напасть! Третий староста уже за два года. Что ж за дурни попадаются! Ведь знает, окаянный, что те двое на пытке во всем сознались, а потом их повесили, и все равно ворует. Не понимаю я людей. Вот чего им не хватает?

- А этого, значит, вешать не станешь? – весело посмотрел на нее князь.

- У него жена ребенка ждет, и еще детей пятеро, - грустно сказала княгиня. – Выпорю, недостачу взыщу и в общину верну. Пусть землю пашет.

- Не боишься, что остальные тоже воровать будут, раз наказания никакого нет за это? – прищурился князь. – Сошли его камень рубить годика на три. Нам сейчас камень ой как нужен. И остальным наука будет.

- А так можно разве? – захлопала ресницами Людмила. – По уложению за крупное воровство при исполнении виселица положена.

- Хм-м, - Самослав задумался. – И, правда, нельзя! А давай-ка мы расследование проведем. Если виновен, осудим по закону, а потом я его помилую. По твоей просьбе. Заменим каторгой.

- Хорошо! – Людмила вздохнула с облегчением. Она ужасно не любила публичные казни, на которых обязана была присутствовать. – Ужинать будешь?

- Скажи, пусть несут, сама не поднимай ничего, - кивнул Само, любуясь женой. Ей рожать через пару месяцев. – Ну что думаешь, кто там у нас? Еще один воин, или будущая герцогиня баварская?

- Да кого боги пошлют, - смутилась жена. – Почитаешь мне перед сном? Я старую латынь еще совсем плохо понимаю.

- А что тебе почитать? – спросил Само. – Светония хочешь? Жизнь двенадцати цезарей?

- Ой! Не хочу! – поморщилась Людмила. – Про Антония и Клеопатру интересно, а Калигула дурной какой-то. И Нерон тоже. Один с собственной сестрой спал, а второй родную мать убил. И как они могли всем миром править? Нелюди какие-то, хуже обров.

- Тогда давай Цицерона почитаем, - не стал упрямиться Само. – Речь на суде по делу Секста Росция. Про то, как невиновного человека в убийстве отца обвинили, а проныра-адвокат его спас. Эта речь в основу всех законов ляжет. Хочешь?

- Хочу! – вспыхнула счастьем Людмила.

Они сидели в спальне, прижавшись друг к другу, а Самослав крутил в руках свиток, переводя на словенский язык старинную чеканную латынь, которую уже почти никто не понимал. Только священники и те, кто успел закончить стремительно исчезающие в Галлии и Италии риторические школы. Он учил латынь с Григорием, и оттачивал свои навыки, читая старые свитки. Любимая жена сидела рядом, положив голову ему на плечо. Она, раскрыв рот, слушала, как ловкий адвокат не побоялся пойти против любимца самого всесильного Суллы, и доказал невиновность своего клиента. Она так и заснула, прижавшись к мужу. А он не мог понять, что же его гложет. Что-то во всем этом было неправильно, чего-то не хватало. Он долго ворочался, потому что не мог заснуть, и только ближе к полуночи сел рывком на кровати.

- Точно! Вот я осел! Бумага! Мне срочно нужна бумага! С этим папирусом скоро в трубу вылетим!