Страница 4 из 6
Первая из описываемых нами больных, Антонова, находилась в психиатрической клинике И.П. Павлова в 1934–1935 гг. Это была женщина 37 лет. Несмотря на сильное исхудание, лицо её сохраняло черты былой миловидности, а всё поведение свидетельствовало о характере мягком, добром, но самолюбивом. Её направили в клинику по поводу странных и своеобразных мыслей и действий. В основе бреда лежали телесные ощущения, необычные и чрезвычайно неприятные. Она заявляла, например, что ей ночью делают уколы, наливают что-то в рот, из-за чего щёки её распухают. «Что-то шлёпается через одеяло и простыню на живот, и внутри живота образуется желвак, живот делается толстым», – говорила она. Она считала это «что-то» одушевлённым; может быть, это было человеческое существо, а может быть – какая-нибудь плёнка. Живое расходилось под кожей по всему её телу: руки и ноги её увеличивались в размерах. Питалось это живое существо её собственными соками. Она заявляла, что все жиры её из рук, из ног растащили, оставались одна кожа и скелет. Из неё делают «страшилу», чтобы она не могла ни жить, ни работать. Слышала она и голоса, которые угрожали ей. Все неприятные переживания Антонова приписывала действиям шайки аферистов. Из-за «вселения», которое ей производили, она часто отказывалась от еды и даже спать ложилась, не раздеваясь.
Те явления, которые Антонова называла «вселением», в той или иной форме наблюдаются у многих душевнобольных. Антонова не нашла ещё законченного объяснения тому, кто и каким образом вселяется в неё. Но иногда этот незваный гость даже точно называется по имени.
В 1940 г. мне пришлось наблюдать малограмотную женщину, лет 45, приехавшую в город из Новосибирской области. Некоторое время она посещала аккуратно невропсихиатрический диспансер и даже согласилась показаться во время лекции студентам.
В женщину эту вселился «бес Васька». По её словам, событие это произошло лет на 12, причём виновницей была свекровь больной, захотевшая её «испортить». Она накормила её пирогом с ягодной начинкой, с которой и проник внутрь её бес. Временами Васька вёл себя вполне прилично, но иногда он начинал ворочаться в её животе, «подкатывал к горлу» и начинал громко заявлять о своих претензиях. В такие моменты поведение больной резко изменялось: спокойная и тихая в обычное время женщина начинала изгибаться всем телом и корчиться в судорогах. Вместо её обычного мягкого голоса слышался грубый и хриплый голос «беса». Назвав себя по имени, Васька начинал свирепо браниться и требовал себе масла, сахара и других съедобных вещей. Поскандалив некоторое время, он унимался до следующего приступа. Как и полагается бесу, он не выносил вида икон, креста: их присутствие вызывало у него особенно неистовое возбуждение. Поэтому священник не смог принести больной никакого облегчения. Правда, нужно признаться, что мы, врачи, ей также не смогли помочь. Заболевание, которое на первых порах показалось мне простой «истерией», определилось при более глубоком изучении как хроническое, неизлечимое.
Такие случаи одержимости нечистой силой в наше время встречаются сравнительно нечасто. Но та или иная степень «расщепления личности», как говорят психиатры, наблюдается у многих душевнобольных. Больные мучительно переживают утрату власти над собственными мыслями, поступками. Стремясь к тому, чтобы как-то понять и объяснить те совершенно новые явления, которые происходят в них самих, больные создают свои собственные оригинальные теории. Эти теории вырастают иногда в настоящее мировоззрение, резко отличающееся от взглядов современного человечества.
Об одном таком своеобразном индивидуальном мировоззрении, напоминающем анимистические взгляды первобытных людей, и будет сейчас идти речь.
Понадобилось много времени и стараний, чтобы разобраться в ощущениях и объяснениях больного (мы изучали его вместе с Н.Н. Трауготт). Богданов был доставлен в психиатрическую клинику И.П. Павлова в 1934 г. Перед этим в течение целой недели он не спал по ночам и вёл себя чрезвычайно странно. Он разбрасывал чужие дрова, собирал окурки, жестянки и всевозможный мусор, который разыскивал на помойках. При поступлении в больницу было отмечено, что он не разбирается во времени, не понимает, где он оказался. Почти непрерывно Богданов производил целый ряд непонятных движений. Присмотревшись к нему, можно было убедиться в том, что Богданов очень точно подражал всем жестам и действиям лиц, его окружавших. Сам он своё поведение объяснял тем, что его кто-то заставляет так поступать. Он жаловался на то, что ему делают знаки, на него смотрят особым образом. Он даже просил научить и его разговаривать при помощи пальцев, подобно тому, как разговаривают между собою все люди вокруг. Речь Богданова по временам становилась совершенно непонятной и бессвязной. Больное место занимало в ней какое-то «я», о котором Богданов говорил в третьем лице. Можно было понять, что это «я» любят, с ним разговаривают, оно работает и разоблачает правду, может сидеть в кресле, но не носит туфель…
Богданову был в то время 31 год. Это был невысокий смуглый человек, очень скромный, даже застенчивый. По профессии он был столяром, притом очень неплохим мастером, имел поэтому хороший заработок. Но в 22-летнем возрасте он женился и женился очень неудачно. Жена его была проституткой и продолжала заниматься проституцией после замужества. Богданов приложил много стараний, чтобы исправить её, но успеха не добился и сам подпал под её влияние. Он давно любил выпивать, но в компании с женой сделался настоящим алкоголиком. Его поступление в психиатрическую больницу было уже третьим, начиная с 1932 г.
Установить с Богдановым хорошие отношения было не трудно. В беседу он вступал довольно охотно. Выше упоминалось уже, что в его разговоре часто фигурировало «я». Говоря о «я», он обычно краснел, смущался: у него появлялись даже слёзы. Вскоре удалось выяснить, что «я» вело непрерывный разговор в голове Богданова. «Я» сообщало о том, как Богданов жил раньше, подвергало критическому пересмотру все его поступки, обличало его в воровстве, которое он в жизни действительно совершал несколько раз. Всё существование больного было заполнено приказаниями и запретами, исходившими от «я». «Я» не давало больному курить, запрещало ходить в кино. Иногда Богданов даже восставал против чрезмерных требований со стороны «я». Но «я» не только обвиняло или наказывало: оно также и обучало Богданова, так как ему было известно всё; «я» обладало всеведением. Все свои насильственные движения и гримасы Богданов приписывал воздействию со стороны «я». Через эти движения больной, по его словам, научился понимать мысли животных – лошадей; он узнавал: мало сена дают, плохо подкова подкована…
Между самим Богдановым и его «я» существовала самая тесная связь. Если удалить «я», говорил он, то и Богданов должен был оказаться в покойницкой. Вместе с тем иногда и на короткое время «я» могло покидать Богданова. Этими моментами пользовались чужие «я», прибывавшие немедленно. Таких «я» существовало очень много, имелись они также и у животных. Чтобы избавиться от чужого «я», нужно было сильно кашлянуть.
Кроме «я» в бреде больного фигурировала ещё и «хозяйка». О ней он рассказывал меньше и ещё более противоречиво. Впервые он увидел её в больнице во время первого приступа психоза. Там ему делали что-то вроде операции: «будто клещами ухватили за лёгкие». «Хозяйку» он увидел на дереве в виде ангорской кошечки с человеческой головой. Она и производила ему операцию, вытягивала ему жилы. «Хозяек» существовало две, чёрненькая и беленькая. Иногда больной говорил, что «хозяйка» может распоряжаться даже самим «я»: «Хозяйка над всем, возможно, выше Бога…»
При знакомстве с бредом больного не трудно догадаться о том, что «я» Богданова – это, прежде всего, его совесть, которая как бы приобретала самостоятельное существование. Но это не только совесть, обличающая и карающая больного. От присутствия «я» в теле Богданова зависела сама его жизнь. Следовательно, «я» – это как бы его душа: именно таким находим мы представление о душе в религиозных воззрениях самых различных народов. И, наконец, «я» Богданова – это даже больше чем душа. Ведь его «я» обладает всеведением и всемогуществом: от всезнающего «я» научился Богданов понимать язык животных; оно же безраздельно управляет всем его поведением. Словом, «я» оказывается чем-то вроде собственного бога Богданова. Но это не единственный бог, которому подчиняется больной: власть над ним с «я» разделяет ещё «хозяйка». «Хозяйка», она же кошечка – это какое-то всемогущее начало женского рода, чёрное и белое, то есть доброе и злое. Эта кошечка, вытягивающая из Богданова жилы, имеет явное отношение к его жене, сыгравшей такую роковую роль в его жизни.