Страница 13 из 27
— Так вот, Велена, самое страшное, что она оказалась права.
***
Как ты поняла, Хозяйка любила играть. Она не слишком любила боль — по крайней мере, боли я не запомнил. Но ей нравилось видеть, как я стою на коленях у её ног и прошу… не важно о чём. Она просто любила, когда её просили.
Она запретила мне подниматься с колен — да я и вряд ли мог бы это сделать. Она по-прежнему почти не кормила меня.
Если ты спросишь, почему я подчинялся — я не смогу объяснить. Вначале была ненависть — но она каждый раз разбивалась о её взгляд. Потом… мне стало казаться, что всё происходит так, как должно. Я снова выполнял приказы, пусть это больше не были приказы старейшин. Мир был прост, и центром его стала украшенная шёлком рукоять плети.
Она выворачивала меня наизнанку. Две вещи я запомнил с тех пор — унижение и желание. Две ли? Они слились в одно, в две грани одного клинка. В два конца одной цепи. Она тянула то за один, то за другой. А я…
***
Норен надолго замолчал, вспоминая.
— Уверен, ты ожидала услышать про пытки, порки и грязь. Но в этом всё дело — грязи не было, а боль не имела значения. Не знаю, что стало бы, если бы всё продолжало идти своим чередом. Я ненавидел её — но эта ненависть свернулась змеёй в моей груди, как… — он поперхнулся.
— Как и сейчас, — глухо произнесла Велена.
Норен закрыл глаза. Как никогда он был рад той тьме, что отделяла его от госпожи.
— Однажды я ей надоел. И я снова оказался в подвале. Только теперь уже я не был военнопленным, и все знали, к чему меня применить. Я не хочу говорить о том, что было потом — потом были боль, унижение и непроходящая ненависть. Но они не имели значения. В моей жизни появился свет — свет, который я мог видеть только с колен, но который светил только для меня. Свет появился — и погас. Наверно, это довело меня в тот вечер, когда я попал в дом Флавиев в третий раз.
— Ты хотел вернуться к ней? — спросила Велена холодно.
Норен сжал кулак.
— Я мечтал. Я не видел другого мира. И я ненавидел её. У меня, наконец, появился повод ненавидеть энтари, ненавидеть холёные лица и извращённый ум. И плети, которые вы носите у пояса. А заодно ненавидеть себя, неудачный экземпляр генной селекции. Разве мог катар-талах встать на колени? По доброй воле, когда ещё мог стоять. Не этому нас учили. Нам рисовали образы гордых и сильных воинов древности.
Велена медленно коснулась плеча Норена одними лишь кончиками пальцев. Убийца не отстранился, но Велена и сама не хотела большего.
— Это действие руны. Не знаю точно какой, но твоя хозяйка была из четырнадцати. Каждая руна по-своему действует на разум клиента. Плутон вызывает чувство страха, Юнона — чувство родства…
Норен резко развернулся, пытаясь в темноте разглядеть лицо патрицианы.
— Но я победил страх, Хейд. Разве не так?
Велена не ответила. Норен тоже не желал продолжать. Он встал и подошёл к окну, где за пеленой перистых облаков едва виднелся расплывчатый силуэт луны. Он стоял, ссутулившись, как тогда, на арене, только теперь вместо посоха руки его сжимали собственное тело.
— Это нужно было рассказать, — сказал он спокойно, — чтобы ты знала, что ты держишь рядом с собой. Ты пытаешься сделать из меня равного… конечно, я этого хочу. Я больше всего на свете хочу стать тем, кого воспитали крылатые. Но всё гораздо проще. И та хозяйка была умнее. Ей не потребовались годы. Только сапог и плеть.
Велена тоже встала, но приблизиться не торопилась. Она бы соврала, сказав, что услышанное не перевернуло её мир с ног на голову. А впрочем…
Патрициана взяла со стола бутыль вина, наполнила два бокала и, подойдя к окну, протянула один Норэну.
Убийца стоял, не двигаясь, несколько секунд и смотрел, как плескаются волны о песчаный берег за окном. Смотреть на патрициану было невыносимо. И всё же он протянул руку и принял бокал.
— Я должна перестать любить тебя? — спросила Хейд. — Я знала, что ты был с другими.
— Ты не знала, что я подчинялся другим.
— Верно, — Велена глотнула вина, улавливая мгновение, чтобы совладать с голосом, — не знала.
Она помолчала.
— Тебе это всё ещё нравится?
Норен резко повернул к ней голову и несколько секунд смотрел на патрициану почерневшими глазами.
— Я ненавижу игры, — повторил он.
Велена залпом осушила бокал и опустила на подоконник. Протянула руку и, положив её на щёку крылатого, осторожно погладила большим пальцем.
— Теперь, я - твоя хозяйка. И что мне с тобой делать, я решу сама. А что касается игр, — Велена усмехнулась и, притянув к себе лицо любимого, коснулась губами его губ, а затем быстро отстранилась. — Ты просто не умеешь в них играть.
ГЛАВА 7. Азарт
Норен очнулся от отвратительного чувства стеснённости и попытался сесть.
Он тут же сделал два неприятных открытия: руки его были скованы над головой, а глаза ничего не видели.
Норен ощупал наручники — они оказались не только хлипкими, но и широкими. Вытащить руку, подогнув большой палец, было бы не так уж трудно — но требовалось время.
Похоже, именно его и не было. Совсем рядом послышались тихие шаги, и на растянутое плечо легла тёплая рука. Прошлась по предплечью до локтя и замерла.
Норен дёрнулся, пытаясь отстраниться. В следующую секунду рука исчезла, и тут же повязка слетела с его глаз.
— Велена, — выдохнул он, сам не зная, облегчение чувствует или неприятную смесь страха и горечи.
Красивое лицо наклонилось к нему, и мягкие губы накрыли рот — ласковые и заботливые. Язык энтари медленно очертил контур губ крылатого и, слегка забравшись внутрь, пощекотал ровный ряд зубов.
— Всё хорошо, — прошептала патрициана, отстранившись, — можешь осмотреться. Я подожду.
Норен обвёл оценивающим взглядом помещение, отделанное зелёным мрамором. Слева от него находился бассейн с водой, посередине которого бил небольшой фонтанчик — горячие брызги ударялись о воду с лёгким шуршанием и разлетались в стороны, порождая облака пара. Под лопатками ощущалась приятная прохлада холодного камня, хотя голова и лежала на чём-то мягком.
Он опустил взгляд на собственное обнажённое тело.
— Велена, — сказал он, старательно контролируя голос, — ты же не хочешь сделать то, о чём я думаю?
Велена усмехнулась.
— А как же: «Госпожа, не надо» и всё такое?
Норен почувствовал, как внутри у него холодеет. Посмотрел на черноволосую наследницу демонов и ещё раз дёрнул наручники, проверяя, много ли потребуется времени.
Патрициана наклонилась совсем низко и прошептала ему в ухо:
— Не бойся. Я тебя люблю.
Норен дёрнулся и повернул голову, пытаясь заглянуть в глаза своей госпоже. Пользуясь случаем, Велена снова поймала его губы и, легко втянув в себя, отпустила.
— Тогда зачем? — спросил крылатый, едва рот оказался на свободе.
Губы энтари спустились ниже, лаская ямочку меж ключиц.
— Я слишком люблю игры, — сказала она, отодвигаясь. — Я не смогу без них. И я хочу, чтобы ты полюбил их так же, как я, — она вгляделась в тускло-серые глаза убийцы. — Мы в подземной купальне под гостиницей. Шум воды заглушит наши голоса, даже крики. Я оплатил это место на сутки вперёд, и никто сюда не войдёт.
— Я вырвусь, Велена, вырвусь и убью тебя.
— Я знаю, — спокойно сказала энтари. — Поэтому я выбрала именно эти наручники. Если ты по-настоящему захочешь — ты вырвешься. Но я прошу тебя довериться мне. Я выбрала это место не для того, чтобы скрыть крики боли. Прислушайся — здесь только мы, — она замолчала, давая Норэну время услышать, — всё, что мы сделаем и скажем, принадлежит только нам.
Норен последний раз рванул наручники и устало замер.
Он всё ещё буравил Велену злым взглядом.
Энтари опустила ладонь на его грудь и медленно провела вниз по мускулистому животу, чуть-чуть не доходя до обмякшего члена. Впрочем, при приближении руки энтари, тот слабо дёрнулся.