Темноводье

«А теперя сам в них сидит… — вздохнул Кузнец. — Вот и гадай, куда сраку опустить, чтобы на ежа не сесть».

Расхотелось ему дальше мужиков слушать. Тихонько, спиной вперед вернулся на тропку и побрел к уже своей землянке. Заплутал слегка. Леший снова колобродить начал, даже здесь, где и леса толком нет. Но стоит солнышку закатиться, как знакомые места враз становятся неведомыми. Ровно в чужие края тебя сила враз закинула. И дерева иными кажутся, и прочие приметы. Это явно нечисть морок наводит. Тута ноги надежнее глаз становятся, лучше им довериться. Правда, здесь, в устье Зеи, отряд Хабарова стоял лишь вторую седмицу — ноги не привыкли еще.

Когда добрался до своего нового жилья, обнаружил, что бивак перед землянкой пустует. А поодаль, в зарослях черемухи раздавались глухие удары и сдавленная ругань. Судя по диковинным, но явно срамным словам — били Дурнова. Не уживался купчёныш с казаками, особенно, с молодыми, у которых кровь кипит. Да что греха таить: часто толмач вел себя так, что прям просился по уху получить.

«Влезть, что ль? Разнять охламонов? — задумался Кузнец. — Или просто кликнуть, чтобы жратвы какой поискал? Глядишь, буйняки и отстанут».

Раньше только то и спасало Дурнова, что был он при атамане толмачом. Это, когда убедил, что по-гиляцки лучшее Козьмы балакает. Всегда на виду. Уцепить трудно. Но, надо признать, что в груди Сашки тоже дурной крови хватало, так что за атаманским тулупом не таился. А то и сам драки искал.

«Ну, и нехай сам разбирается, — отмахнулся Онуфрий. — Некогда мне нянькаться. Надо отдохнуть перед завтревом. Дел-то куча».

Он решительно пролез в низкую дверь. Только вот отдохнуть новому приказному не довелось. Так как в землянке его поджидали.

Глава 5

— Поздорову… атаман, — голос был очень хорошо знаком Кузнецу.

— Отчего ж «атаман»? Меня на круге не выкликали…

— А куды ж деваться — коли тебя приказным сам московский дворянин поставил. Ты теперь и царев слуга и воинам атаман…

Онуфрий приморгался к темени и уже мог рассмотреть «гостей». Все ближники Ярковы — писщик Ивашка Посохов, есаул Васька сын Панфилов, Тит Осташковец и…

— Артюха! Ты как тут? — изумился Кузнец. Племянника Хабарова — Артюшку Петриловского — повязали вместе с опальным дядей. А он у Ярофея всей мягкой рухлядью ведал: и казенной, ясаком собранной, и скрытной — что прежний атаман копил помаленьку, обирая кабальных казачков.

— Отпустили, — сипло ответил племяш атаманов. — Как людям про Ярко объявили, так и выпустили. Но ни списков, ни книг не возвернули…

— Онофрейко, ты на нас волком не гляди, — Васька по-хозяйски уселся за стол. — Мы не со злым умыслом пришли. Понимаем, что не ты сего почета просил. Вышло так. Просто теперь понять хочется: как дальше-то жить будем?

— Маловато у меня для вас ответов, братья-казаки, — развел руками сын Степанов.

— Ну, ты с Зиновьевым разговор имел? — низкий Посохов в самые глаза Кузнецу норовил залезть.

— Имел… Ну, ежели по московской воле — то жить мы будем так: надобно до прихода войска царского остроги по Амуру поставить. Один — прямо тута. Пашни завести, ясак собирать, богдойцев замирять, местных шертовать.

— И всё мы? — усмехнулся Панфилов. — А богдыхана им пленить не потребно? Ладно, не об том разговор: как войску дальше жить? Счас стрельцы уплывут — и мы один на один с поляковцами останемся. А они нынче в силе; вишь, Москва теперя им верит.

— Ну, утешься, — хмыкнул Кузнец. — Зиновьев вместе с Хабаровым и Стеньку Полякова забирает. И подельника его, Костьку. Так что иуды без головы остаются. Да и не одни мы будем: дворянин нам почти две сотни годовщиков служилых оставляет.

— Эвон как… — протянул басом Тит. — Третья сила. И за кого она будет?

— Скоро узнаем, — невесело ответил Васька.

— Скажи-ка, Кузнец… А что еще забирает Зиновьев? — неуверенно спросил Петриловский.

— Ой, годно спросил, Артюха! — приказной аж разулыбался дурной улыбкой. — В самую сердцевину заглянул. Всё забирает. Все меха забирает: и ясак, что мы приготовили, и то, что у Ярко в закромах полеживало!

— Сука… — непонятно в чью сторону выдохнул Петриловский.

— Не ной, Артюха! — хлопнул его по плечу Тит. — У вас с дядькой по всему Амуру, небось, схроны поныканы! Чай, не обеднеешь!

— А я еще не всё сказал, — остановил мрачное веселье в избе Кузнец. — Все книги счетные да ясачные наш барин тоже забирает.

— Да как же? — ахнул писщик Ивашка. — И как мы теперь по людям за рухлядью пойдем? Городков и улусов — без счету. Кто помнит, сколько они должны?…

— Помнишь, Артюшка? — поинтересовался Васька Панфилов.

— Что-то помню, что-то нет, — мрачно ответил былой хозяин казны. — На то и книги, чтобы в голове цифирь не держать.

— А ежели мы в новый год меньше прежнего соберем, — ужаснулся Ивашка Посохов. — Что тогда воевода скажет…

— Просто ободрать местных хорошенько! — заявил Тит. — Небось, хватит.

— То ты их раньше не обдирал, — съязвил Кузнец. — Только скока хвостов из того в твоей суме оставалось? А? Ныне также себе откинешь — а ясаку не хватит! Обдирай не обдирай, а жадность меры не знает. Особливо, без ясачной книги…

— Что еще у тебя в рукаве? — оборвал отповедь приказной Васька.

— И еще имею. Всех аманатов, всех толмачей из местных — тоже на Москву забирают.

Тишина повисла в землянке.

— Он что, нарочно? — тихо пробормотал есаул. — Закопать нас в этой земле амурской хочет? Или не ведает, как мы с даурами да дючерами рубимся? Что будет, когда те поймут, что их аманатов за край света увезли?

— …Потечёть по Амуру-батюшке ворожья да наша кровушка, — напевно протянул Тит-здоровяк.

— Ой, не каркай ты! — рявкнул Васька.

Все невесело переглядывались. Каждый ясно понимал, что, как только Зиновьев отчалит, как только призрак властной Москвы скроется за поворотом, беда накроет всех темным покрывалом. Войско на пороге кровавой резни, а вокруг злобные враги, которых держит лишь страх. Страх, который смог посеять Ярко Хабаров. Человек-скала.

Нету боле этого человека.

— Экая поза неудобная, — скривился Артемий Петриловский. — То ли даурская стрела под лопатку залетит, то ли царская дыба руки из плеч выдерет.

— Надо грамоту написать! — оживился Посохов. — В Якутск воеводе. Расписать в ней всё-всё обстоятельно: как Зиновьев всё забрал. Как лишил нас всего, чтобы радеть о воле государевой… Вот уйдут стрельцы — и сразу послать людишек на Лену с жалобами…

— Ты уже советовал! — фыркнул Тит и стал пищать, передразнивая Ивашку. — Напиши первым, Ярофей Павлович, всё обстоятельно про бунтовщиков напиши, все вины на них повесь… Ну и где толк от той писульки? Поляковцы год спустя свой извет накарябали — и Ярко в железах сидит.

— Так то не наша вина, — надулся Ивашка Посохов. — Мы же с Ярофеем… Павловичем еще Францебекову писали, а в Якутске уже Ладыженский сел. Ясно, что он Зиновьеву ту грамотку и не показал даже. А покажи — так другой разговор был бы.

— Бы да бы, — отмахнулся Васька. — Что гадать о несбыточном. Обвалился Францебеков и Ярофейку за собой потянул. Тут что с Зиновьевым, что без оного… Ну, может, на Москву бы Хабарова не повезли. Всё решено уж было…

— Ты напиши, Ивашка, — неожиданно подал голос Кузнец. — Напиши обстоятельно, а завтрева мне покажешь. Я поправлю, что не так.

Все удивились тому, что Онуфрий поддержал вдруг писщика. Да и сам тот понимал, что от грамоты толку не будет. Но ему не нравилось, как хабаровцы строят планы в приказной избе, а самого приказного ни в зуб не ценят. Будто никто он тут. Пустое место.

«Не пойдет так, братцы» — нахмурился Кузнец и решил тут же поддержать слабого, чтобы усилить разлад среди подельников. А Посохов явно слабейший. За есаулом Васькой, за Титом Осташковцем — люди. У Артюхи Петриловского иная сила — мошна и связи торговые. Они все, конечно, нужны Онуфрию. А надобно, чтобы он им был нужен.

— Значит, слушайте меня, господа-казаки. Коль уж я приказной, то и приказы идут от меня. Грамоту в Якутск пошлем. Ясачить людишек местных будем полной чашей, но никто — слышите! — никто на сей раз по своим торбам ничего таить не будет! Лучше излишку дадим, чем недоимку сыщут. А коли не согласны — завтра же к Зиновьеву пойду и подскажу, у кого обводную рухлядь стрельцы могут поискать. Ну?