Страница 55 из 64
Я легонько стукаю его по плечу, а он целует меня в щеку и прячет лицо в мои волосы. Мы оба знаем, что мне нельзя с ним на север. Пока нельзя. Но теперь я все-таки кое-что чувствую. Надежду. Маленькую точку света, которая загорелась во тьме внутри меня, и хочет превратиться в солнечный луч.
Глава 25
Лондон, июнь 1536 года
Моя жизнь напоминает золотистый гобелен, измазанный темной краской. Как будто кто-то хотел закрасить его полностью, но был слишком ленив, и вместо этого сделал лишь пару грубых мазков, которые испортили всю картину. И мне остается лишь вглядываться в то, что было раньше.
В лица, которые еще можно разглядеть.
Я живу на Стрэнде, хотя Гарри уже переехал ко двору. После казни Анны брат со мной почти не говорил. Только перед самым отъездом сказал, что всё еще надеется «блевануть на голову одного из Сеймуров».
Теперь я осталась одна, и слушаю шаги за дверью. Каждый раз я надеюсь, что это Генри, но он больше не приходит. Слишком занят. Он снова переехал в Сент-Джеймс и курсирует между ним и Уайтхоллом, занимаясь делами короля.
Все ведут себя так, словно Анны никогда не было. Словно всё идет так, как и должно. Как будто убивать людей за то, что они тебе надоели — безусловное право монарха.
Из майской бойни живым вышел только Томас Уайетт. Он видел казнь пятерых мужчин на рассвете, но я едва ли осмелюсь когда-нибудь прочитать стих, который он им посвятил.
В этот раз шаги застают меня вечером, пока я открываю окна настежь, чтобы впустить в свое жилище побольше воздуха. Запах реки ударяет мне в нос, когда служанка докладывает, что пришел отец.
— Чарльз Брэндон — наш новый лучший друг! — радостно кричит он вместо приветствия. — Тебе нужно подружиться с его дочуркой от первого брака, через нее ты станешь ближе к королеве.
Сегодня открылся парламент, и отец пришел навестить меня сразу же после заседания Тайного совета. Там приняли акт, согласно которому у короля больше нет законнорожденных детей. И Генри, и леди Мария, и малышка Элизабет теперь бастарды. Специальный статут позволяет королю самому выбирать преемника.
— Брэндон, как и я, считает, что раз уж все королевские дети теперь незаконны, сын должен быть первым в очереди на престол, — продолжает отец.
— Джейн разве не должна родить принца?
— Будем надеяться, что ее утроба так же пуста, как она сама, — усмехается отец. — Можешь начинать собирать вещи, ты переезжаешь ко двору.
— Я не хочу возвращаться.
— Ты бы знала, как много не хочу я, дорогая. Но королеве нужны дамы, а нам нужно напомнить королю, что его сын женат. Он ведь женат?
Отец смотрит на меня с хитрым прищуром, а я делаю вид, что смущаюсь. Он уже всё знает про нас с Генри? Я всё еще не призналась ему, что мы завершили брак.
— Конечно, он женат, — говорю я, стараясь улыбнуться и увести разговор в другое русло. — Он… Его Светлость навещал меня и выразил надежду, что осенью мы сможем переехать в одну из его резиденций.
— Глупости! — смеется отец. — Вы должны жить при дворе! Королю нужно почаще видеть своих прекрасных молодых детей, которые спасут династию.
— Есть еще Маргарет…
Улыбка пропадает с отцовского лица.
— Она не будет королевой.
— Но она же теперь единственная законная…
— Так, это уже не твоего ума дело. Просто собирай вещи и готовься пониже поклониться новой госпоже.
Он уже готов направиться к выходу, когда я делаю глубокий вдох и всё-таки произношу вслух то, что крутится у меня в голове.
— Я не вернусь ко двору, пока там Джейн. Я не хочу ей служить. Она мне не нравится.
Когда отец медленно поворачивается ко мне, гнев на его лице смешан с удивлением. Как будто с ним заговорила табуретка. Он подходит ко мне вплотную и нависает, выдыхая ярость мне в лицо. Точно так же он нависал над матерью, когда она говорила то, что ему не нравится.
Он заносит руку вперед, и мне кажется, что сейчас его ладонь с размаху ударит по моей щеке, но вместо этого отец впивается пальцами мне в плечо.
— Мне плевать, чего ты хочешь, — выплевывает он слова сквозь зубы. — Мы и так ходим по краю, король почти забыл, что шлюха была с нами в родстве. Ты вернешься ко двору и поцелуешь Сеймур в зад так искренне, как она прикажет, поняла?
Я смотрю на него и боюсь вздохнуть. Он встряхивает меня так, будто пытается привести в сознание.
— Ты меня поняла?!
Я киваю. Решимости с ним бороться во мне больше не осталось.
— У тебя есть время до конца июня, чтобы собрать барахло. Или будешь жить под мостом. Если, конечно, у тебя не появилась пара-тройка поместий, чтобы самой за себя платить, герцогиня.
Последнее слово он произнес с особой издевкой. Отец отпихивает меня от себя и уходит, оглушительно хлопнув дверью, а я пытаюсь отдышаться, будто пробежала сотню миль. Еще никогда мне не было так противно от того, что я должна вернуться в Уайтхолл.
Я провожу дни в одиночестве, вспоминая жизнь, которая у меня была, и старательно избегая мыслей о той, что теперь будет. Притворство. Любезности. Рубашки для Джейн Сеймур, которые она раздаст беднякам. Когда я узнаю, что она взяла себе девиз: «Готова подчиняться и служить» меня распирает от ее гнусного лицемерия и почти веселит, как точно Шелти однажды подметила ее натуру.
Джейн должна была служить королеве, но вместо этого она села на ее окровавленный трон. А я должна буду подчиниться той, что ненавижу всем сердцем. У меня впереди еще две недели, чтобы свыкнуться с тем, что я — не моя мать. Во мне нет столько воли, чтобы идти против отца, отстаивая свои принципы.
Я сижу у окна и ловлю солнечный свет в тиснении моей книги. Пытаюсь отвлечь себя чтением стихов, разглядываю каракули Шелти. Она заходила ко мне на днях, буквально на пять минут, чтобы сообщить, что сказала Клеру «да». Когда я спросила, как себя чувствует Мадж, подруга побледнела.
Ее сестре снятся кошмары, и она всерьез задумалась над тем, чтобы уйти в монастырь.
Быстрый стук в дверь застает меня вечером, за несколько часов до заката.
— Гарри!
Брат стоит на пороге и лукаво улыбается. Кажется, в нем стало больше спокойствия. От него не разит вином. Я подбегаю, чтобы обнять его. Ему девятнадцать, он пэр, поэт и отец, но, когда я смотрю на него, то все еще вижу мальчишку, у которого искала защиты, когда наша мать впадала в ярость.
— Давай, собирайся, у нас мало времени.
Во мне шевельнулось беспокойство. Легкий приступ паники. Что еще может с нами произойти?
— В чем дело?
— Скоро сама поймешь.
Его хитрый вид дарит мне надежду, что на этот раз всё хорошо. Никаких больше ужасов. Или тайных свадеб. Мы выходим, садимся в повозку, и он поплотнее задергивает шторы, чтобы я не видела, куда мы поедем. Но я всё-таки понимаю, что мы движемся в сторону Уайтхолла.
Я закрываю глаза и молюсь, чтобы это была не конечная точка.
— Да не бойся ты, я тебя не к Сеймурам везу, — смеется брат.
Когда мы выходим, мои губы расползаются в улыбке. Сент-Джеймс. Дворец из красного кирпича, узкие окна которого отражают солнечные блики. На сторожке висит герб со львом, оленями и серебряной лентой — символом незаконнорожденности его обладателя.
Слуга в сине-желтой ливрее ведет нас через двор, и мы заходим в обновленный дворец, который король облюбовал из-за парка неподалеку и перестроил по своему вкусу. Пока мы проходим по коридорам, я замечаю на оконных рамах золоченные монограммы «HA».
«Генрих и Анна».
Оплошность короля. Он старательно уничтожает следы присутствия Анны Болейн в его жизни, но я улыбаюсь, потому что знаю, что у него ничего не выйдет. Можно удалить монограммы, запретить петь песни, посвященные ей, но у него навсегда останется Элизабет. Король будет помнить о своей второй жене, пока не сляжет в могилу.
Мы заворачиваем за угол, проходим комнату отдыха и выходим в цветущий парк. Он окружен кирпичными стенами, чтобы удерживать оленей и не допускать городское зловоние и шум толпы.