Страница 37 из 64
Я хочу спросить у подруги, беременна ли она, но этот вопрос кажется излишним. Думаю, она бы сказала мне. Или дала бы понять. Вместо этого я спрашиваю, уверена ли она в том, что именно такой судьбы себе хотела.
— А что мне терять, Мэри? Ждать, пока меня выдадут за какого-нибудь второсортного принца, чтобы я управляла его дырой? Полжизни разбиралась в его родственниках? Или ждать, пока Анна свяжет меня со своим семейством?
«Ты сама себя с ним связала», — думаю я, но не произношу этого вслух. Томас дядя и для королевы тоже, но Маргарет упорно игнорирует этот факт, будто ее муж — сам по себе, не связан ни с кем, кроме нее.
— Политический брак сегодня нужен, а завтра нет, — продолжает она. — Ну лишат меня денег на время, что с того? Позлится год-другой и примет обратно.
Слова Маргарет звучат так, будто она убеждает сама себя. Но ее голос, как и всегда, звучит твердо. Надеюсь, она и правда знает, что делает.
Мне пришла в голову странная мысль.
— Мы ведь можем поженить наших детей, — говорю я.
Смех Маргарет снова заполняет маленькую часовню.
— Тебе мало родства между нами?
— А что? Сама подумай, кровь Тюдоров и Говардов окончательно сольется в один род. Будем с тобой растить общих внуков.
— Мэри, ты уже мыслишь, как политик, — улыбается Маргарет.
— Скорее, как сваха.
— И это тоже.
Я вспоминаю наш первый разговор с Маргарет. Как она защитила меня от Мадж, а потом спросила, нет ли у моего дяди любовницы, невесты или жены. Она хотела знать это заранее, не в ее принципах разрушать помолвки и лезть в браки. Она никогда не осуждала Шелти за ее страсть к женатым мужчинам, но своим чувствам позволила расцвести только когда убедилась, что это никому не причинит боль.
Нам пора возвращаться. Я обреченно вздыхаю, когда понимаю, что снова предстоит промокнуть. Перед тем, как открыть двери, Маргарет поворачивается ко мне и говорит:
— Если серьезно, насчет детей неплохая идея. Но мы это сделаем, только если они захотят.
— Да, — киваю я. — Только если они захотят.
Когда мы стоим в замковом коридоре, чтобы разойтись в разные стороны, я задаю ей еще один вопрос, который не давал мне покоя всю дорогу из часовни.
— А почему ты не позвала Шелти?
Лицо Маргарет вмиг становится серьезным, а рот сжимается в одну тонкую линию.
— Она может вернутьсятудапо первому его зову. Слишком рискованно. Я расскажу ей обо всём позже.
Я киваю. Несмотря на то, что Шелти говорила про готовность выйти за Клера, я тоже уверена, что она вернется в покои короля в тот же миг, как он ее призовет.
Глава 16
Гринвич, январь 1536 года
На Рождество мы с Генри снова встретились в Гринвиче. Мы видим друг друга везде — в залах, галереях, королевских комнатах. Смотрим друг на друга в упор. И улыбаемся. Я больше не отвожу глаза. Меня бросает в дрожь, когда наши пальцы соприкасаются, пока никто не видит.
Или наоборот, когда мы держимся за руки у всех на виду, во время танцев в большом зале. Он украшен десятками свечей и пропитан еловым ароматом. Огни горят ярко, но глаза Генри — еще ярче. Он смотрит на меня, пока мы вышагиваем вокруг других танцующих пар, и снова сбивается. Не уследил, когда нужно сделать поворот.
Я тихонько смеюсь, а он краснеет.
Когда мы оказываемся рядом, я стараюсь вдохнуть его запах. В зале душно, от танцев жарко, и прядки его рыжих волос у висков стали мокрыми и завились. Он шепчет мне на ухо, что снова ходил к королю. Просил, отдать ему меня, но тот отказал.
— Кажется, я начал его раздражать, — говорит Генри.
Наши губы так близко, что я пугаюсь, что сейчас он меня поцелует. У всех на виду. Пугаюсь и хочу этого. Но музыка закончилась, и нам нужно сесть на свои места. Он — рядом с королем, а я — рядом с королевой. Мы стараемся переглядываться так, чтобы никто не подумал, что мы уже нарушили запрет, но, когда я тянусь за пирогом с печеными голубями, я не могу удержаться и улыбаюсь мужу.
Когда пришло время обмениваться подарками, я преподношу Генри своих старательно вышитых оленей, а он мне — черную бархатную шляпку, украшенную пушистым пером и россыпью жемчуга. Золотой нитью по кроям вышиты буквы «R» и монограмма «MH».
«R» — это Ричмонд, первая часть нашего титула. Но монограмма меня смущает. Мы женаты уже третий год…
— Почему «MH»? — спрашиваю я. — Я уже давно не Говард.
Генри смеется.
— Это я плохо выбираю подарки или ты не слишком догадливая? Это не «Мэри Говард», это «Мэри и Генри».
Моё лицо расплывается в улыбке. Хочется броситься ему на шею и пищать он умиления. Прижаться к нему так сильно, чтобы стать с ним одним целым, как первые буквы наших имен.
Шляпка была лишь частью подарка. Ленивым январским утром, когда солнце едва показалось в свинцовом небе, Генри пришел ко мне в комнаты.
— Герцогине могли бы найти покои получше, — говорит он.
— Звучишь, как моя мать.
— Это плохо?
— Ей бы не понравилось, — улыбаюсь я.
Генри попросил меня одеться понаряднее и вышел ждать за дверью. Я выбрала платье из черного бархата с красными вставками и высоким воротом, чтобы подходило к шляпке.
— Ваша Светлость, — тихо спросила Джоан, когда утягивала шнуровку. — Не хотите немного распахнуть ворот?
Я оценивающе смотрю на себя в зеркало. Если распахнуть ворот, будет видно больше шеи. И чуть больше груди.
— Да, давай. Но совсем немного.
Мои формы с момента нашей свадьбы немного округлились, но до Шелти мне, слава богу, ещё далеко. Не представляю, чего ей стоят эти бесконечные утягивания.
Когда я вышла к Генри, он медленно окинул меня взглядом сверху вниз. Мой наряд тут же показался мне слишком вычурным, и руки сами потянулись поправлять юбки, но уголки его губ потянулись наверх.
— То, что нужно, — тихо сказал он и поцеловал мне руку.
Мне безумно захотелось затянуть его в свои покои, выставить слуг и завершить наш брак. Но вместо этого я отправилась вслед за Генри по коридорам и галереям. Потом мимо большого зала, мимо его комнат, личных покоев короля, мимо покоев королевы.
— Куда мы идем?
— Сюрприз.
Наконец мы заходим в небольшой кабинет за темной дубовой дверью. Он похож на тот, где ведет дела мой отец, но чуть меньше, хотя, за счет того, что и стол здесь меньше, комната кажется просторнее. Она украшена бóльшим количеством ковров и гобеленов, и потому выглядит уютнее.
Посреди кабинета стоит мольберт, а рядом с ним — мужчина с квадратными скулами и такой же квадратной бородой. Ганс Гольбейн, придворный живописец, встречает нас восторженным возгласом.
— Герцог Ричмонд, — приветствует он Генри — И его очаровательная леди! Я вас заждался, проходите, проходите скорее.
Гольбейн начинает суетиться вокруг рабочего места, раскладывая бледно-розовую бумагу, подготавливая кисти и тушь. Он уже много лет живет в Англии, но всё равно говорит с немецким акцентом. Хотя на англичанина он похож куда больше, чем на немца.
Генри пропускает меня вперед, но я не понимаю, что мне делать и куда вставать. Или садиться? Я в растерянности и восторге смотрю на мужа, а на его лице сияет ребяческая улыбка.
— Ты заказал мой портрет?!
— Именно! Хочу, чтобы моя герцогиня всегда была со мной. Пока хотя бы так. А на следующий год закажем совместный.
Летом Генри исполнится семнадцать, и королю будет всё труднее откладывать решение по поводу нашего брака. Сам он начал править страной в восемнадцать, и в том же возрасте женился на Екатерине, так что говорить, что его сын слишком мал, будет уже просто смешно.
Брак придется либо завершить, либо аннулировать.
Гольбейн усаживает меня на стул, а сам становится у мольберта и начинает работать.
— Простите, душа моя, но вы у меня в плену на ближайшие пару часов, — деловито говорит художник. — Вот, вот так! Опустите ваши глазки, как вы только что сделали. Замечательно! Wunderbar!
Я невинно опускаю глаза в пол, как просит Гольбейн, но иногда всё-таки поднимаю их, чтобы посмотреть на Генри. Он стоит у окна, скрестив руки на груди, и смотрит то на меня, то на набросок будущей картины. Улыбается мне. Он выглядит спокойным, даже безмятежным, но в глубине его глаз я замечаю тщательно скрываемую печаль.