Страница 35 из 64
*
Моя мать забрасывает Кромвеля письмами. Требует повлиять на отца и короля. Освободить ее из плена. Она не кто-нибудь, она — герцогиня Норфолк, и требует уважительного отношения к себе. Требует, чтобы ее муж оставил любовницу и вернул ее, свою жену, на законное место подле него.
Это так похоже на то, чего требует Екатерина. Возможно, мать даже наслаждается своим положением мученицы и особой связью со своей «королевой», ведь она повторяет ее судьбу.
А я смотрю на свои виндзорские комнаты и представляю, что она могла бы про них сказать. О, ей бы точно не понравилось.
«Слишком тесно»
«А где камин? Герцогине не нашли комнат с камином?»
«Пыльные шторы, и цвет ужасный»
«Балдахин наверху потерся»
«Окна слишком высоко»
«Я бы потребовала что-то получше, Мэри, начни уважать себя»
«Тебя выдали за ублюдка, унижают, а ты только рада»
Она бы начала перекладывать мои вещи. Рыться в моих сундуках и шкатулках, перекладывать с места на место драгоценности, как она всегда это делала в Кеннингхолле. Меня каждый раз трясло. Я никогда ничего от нее не прятала, но в такие моменты чувствовала себя воровкой. Как будто меня обыскивают. Ищут улики, чтобы упечь в Тауэр.
Я закипаю, когда вспоминаю об этом, и сжимаю руки в кулаки, хотя матери здесь нет. Она давно живет только как голос в моей голове. Надо сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться. Я так давно ее не видела, и даже не скучаю. Могла бы я поехать ее навестить?
Наверное. Если бы отец бы позволил. Но я не хочу к ней ехать. Я хочу к Генри.
Глава 14
Вулфхолл, сентябрь 1535 года
Мне не нравится в Вулфхолле. Поместье новое, с двумя башнями, окруженное холмами, лесами и осенней свежестью, но всё портит семейство Сеймуров, которое им владеет. Надеюсь, мы не задержимся здесь надолго.
Король проводит всё свободное время на охоте — он отправляется туда первым же делом, когда мы приезжаем на новое место. Когда мы прибыли в Вулфхолл, он уехал в дубовый лес в полном одиночестве. Настолько, насколько оно возможно для короля.
Джейн Сеймур притворяется хозяйкой дома, хотя сама и шагу не может ступить без оглядки на братьев и отца. Я немного пугаюсь, глядя на нее. Неужели я веду себя так же? Надеюсь, что нет.
Контраст между Джейн и ее братом Томасом подобен дню и ночи. Жизни и смерти. Она что-то тихо бормочет, а он сыплет шутками и развлекает гостей, чем очень нравится королю. А девушки млеют рядом с Томасом Сеймуром. Роятся вокруг него, как мухи вокруг меда.
— Он такой забавный, — шепчет Шелти мне на ухо, когда мы встречаем его в саду, пока сопровождаем королеву.
Сеймур отвешивает каждой даме по комплименту, и, кажется, задерживает взгляд на мне и Шелти дольше, чем на всех остальных.
Когда вечером мы ужинаем в главном зале Вулфхолла, я пытаюсь рассмотреть Томаса получше. Может, я чего-то не понимаю? Слишком предвзята к нему? Он замечает мой оценивающий взгляд и подсаживается ближе.
— Как вам наше скромное логово, Ваша Светлость? — спрашивает он и лукаво улыбается.
— Тут довольно мило, — говорю я.
— А давайте я устрою вам экскурсию! — восклицает Сеймур. — Тут полно укромных уголков, о которых никто не знает, кроме меня.
Он подмигивает мне, а я, наконец, понимаю, почему он мне не нравится. У него красивое лицо, высокие скулы и озорные темные глаза, но он слишком уверен в своей неотразимости. Даже не допускает мысли, что может быть кому-то неприятен. За его бравадой не видно его настоящего, а такие люди могут использовать тебя, как захотят, если ты на это поведешься.
— Спасибо за предложение, — отвечаю я с ему большей любезностью, чем он заслуживает. — Но мой долг велит оставаться рядом с королевой.
Мы проводим в Вулфхолле совсем немного времени, но в короле что-то меняется, когда мы покидаем это место. Он больше не такой задумчивый. Более приветливый. Стал чаще приглашать на охоту своих приближенных.
Когда мы приезжаем в следующий замок, взгляды самых проницательных придворных устремлены на Джейн Сеймур.
Глава 15
Ричмонд, декабрь 1535 года
Я расшиваю синюю бархатную ткань серебряной нитью. Это будут олени, как на гербе у Генри. Возможно, помещу вышивку на воротник и подарю ему на Рождество. Сейчас он в Валлийской Марке вместе с моим отцом, но должен вернуться на праздники. Он сам это говорил, когда приезжал в ноябре.
На вторую годовщину нашей свадьбы он снова показывал мне звезды. Рисовал в небе силуэты, рассказывал про Пегаса, Феникса и Андромеду.
— Ее отец, — говорил он. — принес ее в жертву чудовищу, приковал к утесу. Но Персей ее освободил с условием, что она будет его женой. Говорят, он был сражен ее красотой. Андромеда была прекрасна.
Он перевел взгляд со звезд на меня и тихо добавил:
— Прямо как ты.
В тот вечер наш осторожный поцелуй никто не прервал, и во мне, кажется, еще никогда не было столько радости и света.
Когда я рассказала Генри о том, как давит на меня наш титул, он, как я и думала, не понял моих переживаний.
— Ну хочешь, буду называть тебя графиней, — смеялся он, обнимая меня. — Я же еще граф Ноттингем.
— Нет. Герцогиней всё-таки лучше.
Я вспоминаю о Генри каждый день, и глупо улыбаюсь в пространство. Мысли о нем помогают мне переносить и гнетущую обстановку при дворе, и ужасную погоду. Сейчас декабрь, но зима еще не началась, и с неба каждый день сыплются струйки дождя, угрожая утопить любого, кто ступит за порог замка. Все сидят по своим покоям, вдыхая запах сырости и плесени.
Я удивлена, когда поздним вечером кто-то стучит ко мне в дверь. У меня давно не было посетителей. Никаких мероприятий сегодня не планируется — королева подпускает к себе только капелланов, а король ужинает отдельно.
Он разлюбил Анну Болейн — об этом уже не стесняются говорить вслух. Но за слова: «Анна — шлюха» люди исправно продолжают умирать. Мне кажется, король делает это не для того, чтобы защитить ее имя. Он просто не может вынести, что кто-то считает его выбор неправильным. Почему бы ему тогда не казнить себя?
Я поднимаю глаза и вижу Шелти, стоящую в дверях. Она стала тоньше. И, наверное, красивее. Но часть ее озорного блеска будто смыло дождем. Если Шелти стучит в дверь, значит она в тоске.
Служанка неуверенно стоит позади моей подруги, не понимая, уйти ей или остаться. Я прошу принесли нам немного хлеба и сыра.
— И вина, — добавляет Шелти.
Она подходит к моему скромному огню (герцогине опять не нашлось комнат с камином), и тыкает пару раз угли железным прутом. Потом поворачивается ко мне и, пытаясь напустить на себя веселый вид, спрашивает:
— Ну, когда большая ночь?
— Большая ночь?
— Ага. Когда ты уже окончательно станешь Фицрой?
— Когда король разрешит.
Она закатывает глаза.
— Господи, Мэри. Ты думаешь, никто не видит, как вы друг на друга смотрите? Все женщины Англии душу бы продали за такие взгляды, а ты воротишь нос.
— Я просто жду…
— Вот именно, ты просто ждешь. А надо делать, понимаешь? У тебя есть всё, о чем можно мечтать, а ты боишься это принять.
Мне не нравится ее тон, и я утыкаюсь носом в свое шитье. Она подсаживается ко мне и примирительно говорит:
— О-о-о, прекрасная работа, Ваша Светлость. Для твоего герцога?
— Да.
Шелти приторно улыбается. Проводит пальцами по вышивке. Я вдруг вижу, что в ее глазах скапливаются слезы. Странно, но так она становится еще красивее.
— Шелт, что случилось?
Она отворачивается, чтобы смахнуть свою печаль. Прерывисто вздыхает и говорит:
— Я не понимаю, что он в ней нашел.
Я знаю, о ком она. Король и Джейн Сеймур. Более странной пары представить себе невозможно.
— Она старая! — восклицает Шелти и бьет кулаками по коленям. — И лицемерная. Говорит, что еще девственница, но ей почти двадцать восемь! Нельзя так долго оставаться девственницей, особенно при дворе.