Я (не) буду твоей

Отрываю от бумаг недоуменный взгляд и смотрю на Керимова-старшего.

— Много лет в бизнесе и переговорах научили меня предугадывать поведение оппонентов. Я знал, что ты согласишься, поэтому заранее все подготовил. Подписывай, и на этом попрощаемся навсегда. Вот ручка, — кладёт передо мной перо Parker.

Взор снова опускается на бумаги. Читаю. Первым делом идет пункт о том, что я передаю управление своими долями в заводах Керимовым. Второй пункт — им отходит дом. Вспоминаю, как отец рассказывал, что особняк тоже был заложен в банке Керимовых.

Далее идут мои так называемые гарантии безопасности. Керимовы обещают не приближаться ко мне специально ближе, чем на один километр, не искать со мной встречи, не звонить, не писать. В случае нарушения этих правил с их стороны или со стороны нанятых ими людей, управление долями в заводах возвращается ко мне, а также Керимовы должны будут выплатить мне неустойку.

— Откуда я могу знать, что вы все это выполните? Откуда я могу знать, что ваш психически больной сын не захочет мне отомстить?

— Тебе придется поверить. Ну и у тебя есть запись, ты всегда можешь ее обнародовать.

— Поверить, — фыркаю. — Да вы больные психи. Все ваше семейство во главе с вами! Ваша жена тоже больная на голову! А дочки — тупые. Уж простите, Булат Талгатович, вам со многим в жизни повезло, но не с детьми. Сын — извращенец и псих, дочери тупые, как пробки. Знаете, мне даже вас жаль.

Меня понесло. Это, наверное, ошибка. Керимов стойко выдерживает оскорбления в свой адрес.

— Напоминаю: ты лишила моего сына детородного органа, а меня возможности иметь наследников. Я мог бы ликвидировать тебя прямо сейчас. Но вместо этого я веду с тобой диалог и предлагаю сделку.

Мы боремся взглядами. Преимущество, конечно, на его стороне. Он ведь здесь акула бизнеса и переговоров. Вон как подготовился.

— У тебя есть аудиозапись. Это твоя дополнительная гарантия.

Только на запись я и могу надеяться. Ее обнародование будет для Керимовых смерти подобно.

У меня нет иного варианта. Я ставлю подпись на бумагах и забираю себе свой экземпляр договора.

— Но отказ от долей ведь, пока папа будет в тюрьме, — замечаю. — Он выйдет, и доли вернутся к нему.

— Он не выйдет, — равнодушно говорит Керимов, убирая во внутренний карман пиджака перо Parker. — Организация убийства — это если не пожизненное заключение, то лет двадцать точно.

— Это вы на него донесли? — хмыкаю.

— Нет. Доносы — не мой метод работы. К тому же я не знал, что он убил твою мать.

— А кто тогда донес?

— Без понятия, — Керимов поднимается на ноги. — Мы со своей стороны будем выполнять договор. Мы не заинтересованы в его нарушении. Но если ты решишь напакостить и опубликовать аудиозапись из вредности или из мести, то пеняй на себя, Даша. Дом твоего отца тоже отходит нам. У тебя есть неделя, чтобы вывезти свои вещи.

На этих словах Керимов разворачивается и уходит.

Глава 63. Немка

Керимовы дали мне неделю на то, чтобы вывезти вещи из отцовского дома. Как благородно с их стороны! Аж целая неделя!

Там, в ресторане, я была согласна на все, лишь бы отвязаться от Керимовых. А сейчас в голове возникают логичные вопросы. Первый из них — где я буду жить? Мне дали семь дней на вывоз вещей, но мне элементарно некуда их вывезти.

Соня радушно предлагает мне свою квартиру, в которой она жила до переезда к Диме. Мне уже жутко перед ней неудобно, однако другого выхода нет. Я вынуждена согласиться. Хотя я сдала в ломбард весь жемчуг со свадебного платья, и получилась неплохая сумма, но я не успею за неделю снять подходящую квартиру. Поэтому лучше пока перевезти вещи к Соне, найти какую-нибудь работу и после этого уже снимать жилье. Правда, не знаю, кто возьмёт меня на работу беременной, но, может, хотя бы удаленку получится найти. В конце концов, я владею тремя языками и могу делать переводы.

За вещами меня везут Соня с Димой. По дороге до дома меня охватывают противоречивые чувства. С одной стороны, я поскорее хочу попрощаться с прошлой жизнью, больше не иметь с этой тюрьмой ничего общего. А с другой, я выросла в доме отчима и считаю его своим родным гнездом.

Прочь сентиментальные мысли! Меня ждет новая жизнь, в которой не будет отца-тирана и Керимовых!

Заходить в дом страшновато, но я все равно прошу Соню и Диму остаться в машине. Отец под следствием, с Керимовыми у меня сделка, а прислуге я вряд ли нужна. Когда переступаю порог особняка, меня встречают перепуганные и растерянные горничные. Наперебой бегут ко мне с вопросом, что дальше.

— Этот дом теперь принадлежит Керимовым. Решайте вопрос своей дальнейшей работы с ними, я вам ничем помочь не могу, — развожу руками и направляюсь в свою комнату.

Там я достаю два огромных чемодана и принимаюсь складывать вещи. Наверное, придется приехать сюда еще пару раз. Сразу все вещи не получится увезти. Когда я почти заканчиваю паковать первый чемодан, в дверь раздается короткий стук, а затем, не дожидаясь разрешения, ручка опускается и на пороге появляется Эмма Фридриховна.

Я ждала встречи с ней.

— Здравствуй, Даша, — здоровается первой.

— Здравствуйте.

— Я принесла твой телефон и клатч. Ты оставила их в номере отеля.

И она кладёт на стол мой смартфон и свадебный клатч, которые остались в люксе гостиницы, когда я убегала.

— Откуда они у вас? — настороженно спрашиваю.

— Поехала в отель и забрала.

Прищуриваюсь. Ее поведение крайне странно.

— Зачем вы поехали в отель?

— Узнала от твоего отца, что ты сбежала.

— А как прошли в номер?

— В том отеле работает одна наша бывшая горничная. Она вынесла мне твои вещи. Это было уже после того, как Марата увезла скорая. Керимовы просили администрацию отеля не придавать эту историю огласке и не вызывать полицию, но я все равно подумала, что безопаснее будет забрать оттуда твои вещи.

Я не понимаю, зачем Эмма Фридриховна все это делает. Зачем помогла мне избежать аборта, зачем возила к Вите, зачем сейчас возвращает телефон и клатч. В последнем, кстати, должна лежать банковская карта с деньгами. Отец переводил мне щедрую сумму каждый месяц, я не успевала ее всю потратить.

— Это ведь вы донесли полиции на отца, — не спрашиваю, а утверждаю. — Больше некому.

— Я, — отвечает сразу, даже не пытаясь скрывать эту информацию.

Столь быстрое признание в доносе изумляет меня.

— Зачем вам это?

— Не хочу быть соучастницей убийства.

— Что? — даже не сразу понимаю ее слова.

Немка вздыхает.

— Раз уж вышло так, что я слышала откровенное признание хозяина в организации убийства, то поневоле стала соучастницей преступления. Если бы оно когда-нибудь потом вскрылось, то меня могли бы привлечь к ответственности за то, что знала об убийстве и не сообщила правоохранительным органам. А я такой риск на себя брать не готова. У меня дети, внуки. Я в тюрьму не хочу.

Ах вот как. Конечно же, Эмма Фридриховна в первую очередь думала о себе любимой.

— А зачем помогли мне избежать аборта?

Немка приподнимает уголки губ. Ее улыбка выходит такой доброй и тёплой, что мне становится не по себе. Всегда строгая и грозная Эмма Фридриховна умеет улыбаться? Я не знала.

— Я никогда не относилась к тебе плохо, Даша. Ты хорошая девочка.

Фыркаю, не веря.

— Да ладно? А то вы не стучали на меня отцу.

— За что? — удивляется. — Разве ты когда-то совершила что-то противоправное?

Конечно, нет, я всегда была послушной. Но ведь Эмма Фридриховна наверняка знала, что, порой, я не ночевала дома, приходила из клубов под утро, а в последние несколько месяцев и вовсе почти не жила здесь, потому что большую часть времени проводила у Вити. Да, я уходила из дома, когда у прислуги заканчивался рабочий день, но интуиция подсказывает, что немка могла отслеживать мои передвижения по камерам видеонаблюдения.

— А то вы не знали про Витю.

— Все, что происходит, когда заканчивается мой рабочий день, меня не интересует.