Страница 41 из 49
— Хи-хи-хи-хи-хи-хе-э-э! — пошло-мерзко захихикал мне на ухо дух. — А он даже не знает, как он близок к истине! Ведь, если бы я тебя не остановил, то что бы тут было?! Что бы было бы-ы-ы-ы?! Чмоки-чмоки, обнаженка и разврат! — дразнил меня дух. — Хи-хи-хи-хи-хи-хе-э-э! Какое бесстыдство! Фу, Каролина! И не стыдно тебе было парня раздевать! А с виду вроде ж приличная девушка! Хи-хи-хи-хи-хи-хе-э-э!
— Да не собиралась я его раздевать! Я только пояс хотела расстегнуть, чтобы ему дышать было легче и все! — в сердцах воскликнула я. Тут надо отметить, что судя по реакции Эрика, то он на такой словесный подарок от меня даже и не рассчитывал: его улыбка была самодовольной, наглой, снисходительной и благодарной одновременно, а взгляд — раздевающе-обольстительным и, да, тоже благодарным.
— Хи-хи-хи-хи-хи-хи-и-и-и-и-ы-ы-ы-ы! — еще более мерзко захихикал дух, довольный моей реакцией, потому что именно такой реакции он и добивался: хотел, так сказать, как я понимаю, еще чуток поднакалить обстановочку.
— Хорошо, признаю! — притворно глубоко вздохнул Эрик. — Раздевался я сам, а вот… все… остальное уже Каролина… сама… — и опять этот мечтательно-много-много-много-значительный взгляд, транслирующий Марку: «Я надеюсь, ты понимаешь, друг, о чем я. Потому что, извини, но так как я джентльмен, то подробностей не будет…».
— Марк, и все остальное тоже он сам! — И тут же поняла, что лучше б я уже молчала.
— Каро, да я ни в коем случае тебя не осуждаю! — по-видимому, сжалился надо мной Марк и поэтому решил успокоить. — Я ведь понимаю, что ты пошла на все это ради спасения его жизни! — он кивнул в сторону Эрика.
— Вот именно! — радостно подтвердила я, разведя руками, как бы призывая манну небесную к себе в свидетели. — Все что я сделала, я сделала из сострадания! — И ведь не солгала при этом ни полусловом, ни полутоном и ни полунамеком, в отличие от некоторых полугадов, здесь присутствующих, кстати, теперь уже не улыбающихся так самодовольно.
Духу ветра настолько понравилось то, как я поставила на место Эрика, что он даже не захихикал, как он это обычно делает, он громко и протяжно заржал: И-и-и-и-и-га-га-га-га-га-а-а-а-а! Марк ничего не сказал, просто хмыкнул и поджал губы, старательно сдерживая рвущийся наружу смешок. А вот Эрик, естественно, не мог оставить такое и без комментария: — Ну, и на что же ты пошла из сострадания? Не хочешь рассказать? Думаю, Марку это будет очень интересно! — сделал он неуклюже-грустную попытку вернуть меня назад в то неловкое положение, из которого я минуту назад выбралась за его счет.
— Нет, Эрик! Марку это не интересно! — обломал его Марк. — Сейчас Марку интересно продемонстрировать народу, который за дверью, что и с тобой и с Каролиной все в порядке! Потому что на крик Каро не только я один бежал…, а еще были и такие, как например, Марина, которые от двери все это время ни на шаг не отходили. Просто никто кроме меня из-за заклятия не может переступить порог этой двери. В общем, там за дверью, я думаю, уже все извелись от неизвестности, так что пошли! — Он открыл дверь и сделал знак рукой, приглашая нас покинуть кабинет, ставший нам временным убежищем.
Как только мы вышли из кабинета нас встретили крики поддержки и не поддержки, аплодисменты, улюлюканье и фуканье толпы, которая сбежалась сюда, как выяснилось позже, отнюдь не только на мой истошный крик. Как я узнала от Иллы, оказывается, пока я возвращала Эрика к жизни, Марина тоже времени зря не теряла. Она развернула самую настоящую пиар-кампанию, в которой она, естественно, выступила в роли белой и пушистой героини, которая взаимно влюблена в героя, мне же была отведена роль — несчастливой, злобно-завистливой разлучницы. Марина, кстати, была просто неподражаемо хороша в роли безутешной невесты, у которой подлая разлучница пытается увести жениха: в ее исполнении было столько мелодраматики и патетики, что я бы так не смогла. Однако, так как черный пиар — это такая же реклама, как и белый пиар, то случилось так, что симпатии разделились на два лагеря: и таким образом, и у меня тоже появились сочувствующие и даже поклонники. Само собой разумеется, что Марина, безуспешно пытающаяся раз за разом пробиться к Эрику сквозь невидимую стену, установленную мной, не могла ни вызывать сострадания и симпатии у публики. В то время, как я, в непреднамеренность, а значит и невиновность которой никто не верил, не могла не вызвать шока и негодования у этой же публики своим коварством и вероломством. Однако, нашлась и такая публика, которая посчитала, что это неважно случайно я или не случайно вложила слишком много энергии в заклинание «неприступной крепости», важен результат, а он на лицо — Эрик со мной, а не с Мариной. В связи с чем, те, кто симпатизировал Марине, скандировали: «Позор разлучнице! Руки прочь от чужого жениха!», а те, кто симпатизировал мне: «Да здравствует свобода выбора! В любви и на войне все средства хороши!». Ну, что тут еще добавить? В итоге, мне, Эрику и Марку пришлось достаточно долго идти этим коридором то ли моего позора, то ли моей славы. И, ясное дело, тот факт, что я случайно вбухала немерено силы в заклинание «неприступной крепости», конкретно сейчас, меня уже безумно радовал, а то порвали бы меня на мелкие клочочки и разобрали бы на сувениры. Но нимфа — она существо такое, которое ко всему привыкает и приспосабливается быстро, вот и я уже где-то метров через пятьсот настолько привыкла к скандирующим, что они почти перестали меня беспокоить; хотя, возможно, по большей части, это было потому, что их с каждыми новыми ста метрами становилось все меньше и меньше.
Но зато меня беспокоило то, что я чувствовала себя немного виноватой за свою последнюю острозлую колкость по отношению к Эрику. Вот поэтому именно я и сделала первый шаг к примирению:
— Эрик, у тебя же Марина есть? Не понимаю, зачем ты пытался поставить меня в неловкое положение перед Марком?
— А пусть он руки свои при себе держит! И ты тоже! Прижималась к нему как… к родному или любимому! Прямо-таки вцепилась в него как утопающий в своего спасителя… — он практически выплевывал каждое слово. А уж о том, насколько его речь осуждающе-обвиняюще звучала в целом, я вообще лучше промолчу. — И это притом, что со смерти Этьена всего лишь немногим более месяца прошло! Как ты смеешь настолько не чтить память моего брата?!
— То есть ты о памяти брата печешься? — с подчеркнутым скепсисом в голосе поинтересовалась я. — Угму! Ну и кто из нас двоих, теперь ревнивый? А, Эрик?
— Так ты думаешь, что я ревную тебя?! — должна отметить, что ошарашенное недоумение, прозвучавшее в этом вопросе — ему очень хорошо удалось. — Не льсти себе, Каро! Я с Мариной!
— Ну, разумеется, ты с Мариной! А что же тебе еще делать остается, если со мной ты быть не можешь?! — искренне говоря, я даже почти не язвила, я просто высказала то, что на самом деле думала.
— Ты в этом уверена? — презрительно скривился он в усмешке.
— Да, я уверена! Особенно после того, как ты меня чуть не сожрал!
— Что?! — Эрик смертельно побледнел.
— Сожрал?! — переспросил Марк.
— Я образно выразилась… — объяснила я Марку. — Но Эрик знает, о чем я. Да, Эрик? — все же не удержалась я от того, чтобы не съязвить.
Вместо ответа Эрик вздрогнул, поежился и побледнел еще больше, вернее не побледнел, а почешуел, потому что по его коже алмазными переливами толпой пробежались с десяток солнечных зайчиков. Ах да, я же забыла упомянуть самое главное, кожа у Эрика в ипостаси нага была ослепительно белоснежной, причем именно белоснежной, потому что его чешуя сверкала и переливалась в свете магического освещения кабинета, как снег на солнце. Заметив это я, разумеется, тут же устыдилась своего язвительного выпада, спровоцировавшего в душе Эрика столько бурные эмоции, что они привели к настолько заметной реакции. Но раскаяние мое было явно запоздавшим и потому бесполезным. Эрик уже принял решение…
— Ну все, Каро, довела парня, ой, мне даже подумать стыдно, что сейчас будет?! — веселился дух юго-западного ветра, наблюдая как молодой человек стягивает с себя окровавленную сорочку и медленно расстегивает пояс на совсем недавно одетых им на себя брюках.