Фристайл. Сборник повестей

— Я слушаю Вас… — Сочувственно произнёс Никита.

— Никита Петрович, я хочу у вас работать… — Произнесла женщина, и заговорила быстро, стараясь не задерживать доктора. — Я бы хотела устроиться в хирургический кабинет поликлиники. Я многое умею.

— Я это знаю. Но вы будете приезжать на приём каждый день? Или вы хотите работать на полставки?

— Нет. На ставку. Я не могу без работы — мне до пенсии ещё пять лет, и вообще я не привыкла без дела. У меня муж — мастер в леспромхозе, ездит сюда на работу каждый день. У нас своя машина, старенькая, конечно. Но подводит редко… В крайнем случае, всегда смогу приехать на автобусе.

Раздумывать особенно было некогда.

— Не хотите сразу пойти со мной на приём? Посмотрите, как это у нас происходит.

— Конечно. Я даже халат взяла.

— Как Вас зовут?

— Нина… Нина Ивановна.

— Ну, что ж, Нина Ивановна… Вперёд! Сегодня вы точно получите боевое крещение.

Протискиваясь в свой кабинет сквозь толпу пациентов, Никита вопросительно заглянул в окно медрегистратуры. Регистратор сделала ему знак рукой, который означал — номерки все выданы. Никита не смотрел на людей в очереди, ему было стыдно перед ними. Усталые, встревоженные, кто-то с маленькими детьми на руках, люди толпились в тесном душном коридоре поликлиники с шести утра. Многие приехали совсем издалека, одолев порой до двухсот километров на автобусе, а то и на случайной попутке. И, конечно, не бесплатно. Несколько человек были здесь из Никольского. Они окликали своего фельдшера, здоровались с ней. А что людям делать? Их оставили без всякой надежды на медицинскую помощь. За несколько месяцев в их районе закрыли две участковые больницы и несколько фельдшерско-акушерских пунктов. Конечно, и обе эти маленькие больницы (побывав там, Никита пришёл в ужас от убогости и разрухи) и эти фельдшерско-акушерские пункты, которые существовали только на энтузиазме работающих там фельдшеров, требовали немедленного ремонта, какого-то элементарного оснащения, организационной помощи персоналу, которых не хватало много лет. Но, судя по всему, их проще всего было закрыть — это было дешевле.

Все номерки выданы регистратурой или не все, но принять придётся всех, кто толпится сейчас в коридоре. Даже местных, с соседней улицы. А вдруг у них аппендицит или что-нибудь ещё покруче — сколько раз так бывало… А приезжим что делать? Ехать домой назад двести километров, и завтра приезжать обратно? С детьми на руках, у которых неизвестно какие проблемы? Ничего не поделаешь, придётся сидеть на приёме допоздна.

Двухлетний опыт работы в Питерской поликлинике сейчас очень помогал. Никита часто думал о том, что происходящее в жизни человека — не случайно, это всё идёт в копилку жизненного опыта, всё когда-нибудь отзовётся, пригодится, так или иначе.

Лето было в разгаре, и, несмотря на предусмотрительно открытое уборщицей окно, в кабинете было душно. Никита задёрнул старенькую штору, но горячие солнечные лучи падали как раз на его письменный стол.

Нина Ивановна уже надела чистый накрахмаленный халат.

— Ну, поехали… — Вздохнул Никита.

Его помощница открыла дверь кабинета, приглашая первого больного.

Вошёл, хромая, пожилой мужчина.

— Здравствуйте, доктор… А ты, Ивановна, здесь нынче?

— Здесь, — она повернулась к врачу. — Это мой больной, Никита Петрович. У него… — она назвала диагноз…

Работать они начали дружно, что называется, в четыре руки. Но, как ни доверял Никита этой опытной фельдшерице, но сейчас исподтишка наблюдал за её действиями: как она подготовила перевязочный стол, как разложила на нём хирургические инструменты (кое-что подсказал ей — привык, чтобы что-то лежало справа, а что-то слева), как делает перевязки послеоперационным больным, как обрабатывает только что вскрытые им фурункулы, как приводит в порядок после манипуляций перевязочный стол… Очередь больных продвигалась сегодня немного быстрее, чем всегда. Временами в коридоре становилось слишком шумно, плакали от усталости и духоты больные дети… Тогда Нина Ивановна распахивала дверь — в кабинет врывался затхлый душный воздух, наполненный запахами каких-то мазей и пота.

— Тише, пожалуйста! Вы мешаете доктору работать!

С особенно капризным и уставшим ребёнком им пришлось повозиться. Мальчику было шесть лет, он приехал с мамой издалека, его подняли рано утром, он устал, но, главное, у него очень болел палец — гнойное воспаление вокруг ногтя, паранихий… Мама была совершенно беспомощной, никак не могла успокоить малыша и заставить его сидеть на её коленях смирно. Мальчик орал безбожно, вертелся и вырывался из её рук. Нина Ивановна несколько раз пыталась объяснить матери, как надо посадить и как держать ребёнка во время хирургической манипуляции. Но та никак не могла справиться с сыном.

— Ладно… — Решительно произнесла помощница Никиты. — Ничего не поделаешь, придётся применить силовые приёмы. — Давайте-ка своё сокровище сюда.

Она села на табурет перед хирургом, крепко прижала спиной к себе орущего и брыкающегося малыша, обхватив его своими руками, сложенными крест — накрест на его груди так, что он был ими словно спелёнат. Перед врачом осталась свободной только нужная ему кисть. Никита поразился ловкости своей ассистентки и под оглушающий визг и вопли маленького пациента быстро вскрыл и обработал гнойник. Когда малыш, всхлипывая, и его взъерошенная и растерянная мама, едва пролепетавшая «спасибо», покинули кабинет, Никита поблагодарил Нину Ивановну за ловкость и профессиональное умение. Она только усмехнулась.

— Мы с Вами, Никита Петрович, были в одинаковом положении. Вы в поликлинике в одиночку справлялись, а я — наедине в Никольском с такими вот беспомощными мамашами.

Ещё несколько человек они успели принять вместе. Но время шло. Никита взглянул на часы — рабочий день подходил к концу. Нине Ивановне нужно было идти оформляться на работу. Он подписал заготовленное ею заявление, поблагодарил за неожиданную так нужную помощь и простился до завтрашнего дня. Она ушла. Никита вздохнул с облегчением: хоть одна брешь в его беспросветной деятельности была закрыта надёжным человеком.

Вошёл следующий больной. Перед ним в приоткрытую дверь проскользнула Вера. Она была в халате — не сняла специально, чтобы больные не считали её очередной больной, просочившейся без очереди. Впрочем, многие женщины, толпящиеся в коридоре, доктора-гинеколога знали, когда-то у неё лечились, здоровались с ней.

— Я ушла домой… У тебя на столе в ординаторской оставила кое-что из еды…

Он кивнул.

— Спасибо. Я сегодня хорошо позавтракал…

— Кофе и доширак? — Усмехнулась Вера.

— Буфетчица обещала оставить мне обеденную котлету.

— Удачи… И — спокойной ночи.

Это выражение «спокойной ночи» для дежурных врачей имело свой особый смысл.

— Привет Димасику!

Вера только усмехнулась.

Никита сынишку очень любил, радовался вместе с женой и тёщей его первым шагам, первым словам. Со словами кое-что напрягало — Димасик до двух лет говорил только односложно, но потом начал вдруг выпаливать целые фразы. Не прошло и года, как его болтовню уже невозможно было остановить…

Но на что-то похожее на мужское воспитание (о чём за его спиной шептались жена и тёща) не хватало времени. Никита дежурил сутками, и эти суточные дежурства иногда затягивались на два-три дня, после чего, возвращаясь домой, он падал на диван и, положив рядом на подушку телефон, проваливался в сон. Вскоре время суток стало для него понятием относительным. Выходные дни у него тоже стали символическими. Среди ночи его часто поднимали звонки из приёмного отделения. В летнее время на федеральной трассе, которая проходит через их городок, постоянно случались серьёзные дорожные аварии. Никита научился собираться мгновенно, иногда выходил из дома раньше приезда посланной за ним «Скорой». Поболтать с сынишкой, почитать ему книжку, поиграть или просто погулять в по берегу широкой полноводной реки — было несказанной роскошью. Когда Димке исполнилось семь лет, Никита купил ему в игрушечном магазине дорогущую электрическую железную дорогу. Немецкую. С резво бегающими по рельсам точными копиями пассажирских и товарных вагончиков, с симпатичным паровозиком, несколькими макетами изящных станций, семафоров и платформ. Игрушка была потрясающей, и страшно дорогой. Ему даже не хватило только что полученного аванса. Вера сделал большие глаза, когда узнала, сколько он заплатил, вздохнула и ничего не сказала. Они просидели с сынишкой на полу до глубокой ночи, запуская этот замечательный железнодорожный состав, пока Вера не отправила их обоих спать. Оба были в восторге. А через несколько дней Никита услышал, как Димка, захлёбываясь от восторга, рассказывал об этом подарке бабушке.