Фристайл. Сборник повестей

Когда Пётр, которому было тогда столько же лет, сколько сейчас Никите, узнал о беременности его матери, он просто испугался. Впереди была жизнь, полная интересных событий и приключений, а тут вдруг — младенец. Он струсил. У него была хорошая специальность: окончил железнодорожный техникум, работал машинистом тепловоза. Он сбежал не куда-нибудь, а на БАМ, надеясь спрятаться там от себя самого и своей совести. Стараясь подавить в себе чувство вины, занялся самообразованием, окончил институт, сделал карьеру. Стал начальником участка, потом ещё большим начальником. Никита пропустил мимо ушей — каким именно, это было совсем неважно. Был дважды женат — неудачно, развёлся. В настоящее время живёт один.

Из-за перегородки вышла Вера с ребёнком на руках. Пётр Васильевич запнулся на полуслове, внимательно всматриваясь в личико внука. Улыбнулся.

— И сколько же у меня братиков и сестричек? — не удержавшись, ехидно спросил Никита.

Отец, очевидно, был готов именно к такому приёму: изо всех сил старался не реагировать ни на тон, ни на вопросы сына, которого не знал.

— У меня детей нет. Ты — единственный. Когда ты был в армии, я приезжал в Петербург в командировку, твоя мама едва согласилась встретиться со мной. От помощи наотрез отказалась, но сообщила мне, что ты в армии в том же Хабаровске, где я живу последние семь лет. Вернувшись домой, я сразу поспешил в твою часть, но ты уже уехал на похороны матери.

Он замолчал. Никита перестал жевать сушку и, не поднимая глаз, деланно равнодушно изрёк.

— Очень интересно. Я, правда, не понял, какое отношение это повествование имеет ко мне и к моей семье. Если это всё, то я бы хотел отдохнуть перед работой.

Вера укоризненно покачала головой.

— Никита, пожалуйста…

Но гость опять постарался не обидеться.

— Послушай, Никита… Я не платил алиментов, когда ты рос, не помогал вам с матерью… Это — подлость и предательство. Но я хочу помочь вам сегодня, сейчас… Мне не надо ничего объяснять, я — взрослый человек, своими глазами вижу, как сложно вам сейчас живётся. Я могу вам помогать столько, сколько это будет необходимо, по крайней мере, пока ты не встанешь на ноги, пока Вера не выйдет на работу. И вам обоим, и малышу — внуку моему сегодня многое нужно…

Никита даже поперхнулся.

— Нам ничего не надо. Уходите, пожалуйста, прошу вас…

Отец тяжело вздохнул.

— Ну, что же… ничего не поделаешь… Завтра я улетаю в Хабаровск. Если вы передумаете, то вот моя визитная карточка.

Он положил визитку стационарах перед сыном на стол.

Через открытую дверь Никита видел, как пригибаясь под мокрыми пелёнками, развешенными в коридоре, незнакомый высокий мужчина тяжёлой походкой пошёл к вешалке. Повозился там недолго. Громко защёлкнулся замок входной двери.

— Ну, что — доволен? — Вера со слезами на глазах, встала и понесла заснувшего у неё на руках Димасика за перегородку. Никита услышал оттуда её дрожащий голос.

— «Нам ничего не надо»? Может быть, ты — такой гордый, что тебе, и в самом деле, ничего не надо! Но сколько ещё лет должно пройти, чтобы ты научился думать обо мне и о сыне? Или этого никогда не случится: ты всегда любые решения будешь принимать, не оглядываясь на нас? Тебе ничего не нужно, но нам с Димкой нужно многое, по крайней мере, чтобы нормально питаться…

Никита тяжело поднялся, вышел в коридор. Стал натягивать лыжные ботинки. Он не слышал, как подошла Вера.

— Ты куда?

— Одень Димасика. Я погуляю с ним.

— Ему через час ужинать.

— Мы вернёмся.

Он спустился в старом грохочущем лифте, в который едва втиснулся с коляской, со своего пятого этажа. Не сразу сумел протолкнуться на улицу через узкую дверь парадной. Подумал вдруг, что никогда не помогал Вере преодолевать эти неожиданные препятствия… Он катил своего сынишку впереди себя и злился на весь мир. И на неведомо откуда взявшегося отца, и на жену, которая впервые не поддержала и не поняла его. Он вспомнил, как объявил Вере о своём желании поступить в ординатуру, как растерянно она взглянула на него, как влажно блеснули её глаза. Но тогда она согласилась с ним, поняла. А сейчас почему-то взбунтовалась. Виноватым он себя не чувствовал, хотя и признавал в душе, что вёл себя очень глупо, как-то по-детски.

Но постепенно успокоился. Слабый мороз и лёгкий февральский снег в синих сумерках подняли настроение. Димасик завертелся в коляске, надо было возвращаться.

Вера не услышала, когда они пришли и не вышла навстречу. Надо было восстанавливать отношения. Извиняться Никита не умел ещё с детства, даже понимая, что виноват. За это его часто ругала мама. Зато он умел находить повод для примирения: руки у него были умелые, а в старой квартире всегда было что-то, что требовало починки или ремонта — он вдруг менял прокладки в давно капающих кранах, смазывал машинным маслом скрипучую дверь, или ремонтировал постоянно отваливающееся колесо детской коляски…

— Мама, мы пришли…

Ответа не последовало. Никита удивился.

— Ты где?

— Я здесь… — раздался Верин голос, и Никита только сейчас увидел раскрытую настежь дверь кладовки. Была в их коммунальной квартире такая клетушка без окон. Мама когда-то рассказывала ему, что в тяжёлые послевоенные годы, когда большинство домов Ленинграда были разрушены бомбами, возвращающиеся после блокады жители города селились даже в подвалах, и в этой каморке тоже кто-то жил несколько лет. Сейчас она была забита всяким хламом, без которого невозможно существование любого семейства. Сюда Быстровы парковали и коляску сынишки.

Вера, наконец, появилась в коридоре — раскрасневшаяся, лохматая, озабоченная. И в то же время, какая-то неожиданно деловая. Помыла руки в кухне, высвободила сына из коляски, и ушла с ним в спальню.

Никита ничего не понял. Сняв куртку, не удержался и заглянул в кладовку. Войти туда было невозможно. Широкие полки вдоль стен были пусты. А всё, что прежде лежало, стояло и было просто свалено на них, находилось на полу, загораживая всё свободное пространство.

— И что у нас за революция?

— У меня есть идея. — Ответила возбуждённо Вера из-за перегородки. — Потерпи немного. Покормлю Димасика, уложу спать, и всё подробно тебе расскажу.

Никита почувствовал облегчение — судя по всему, выяснения отношений не будет. Надо отдать должное Вере — она не любила семейных сцен также, как и он. Психологи утверждают, что все конфликты в семье надо «проговаривать», но вот у них всё наоборот. Они никогда не выясняют отношения. Просто меняют тему, стараясь забыть недоразумения. И это у них до сих пор получалось.

Наконец, они сели рядом у стола. Вера положила перед мужем раскрытую газету с напечатанными в конце объявлениями о приглашении на работу. Она давно стала покупать эти газеты, надеясь найти что-то для себя, такую работу, которую можно было бы выполнять дома без ущерба для ребёнка…

— Читай… Вот здесь.

Никита прочитал объявление, обведённое красным карандашом. В нём некто предлагал соискателям присоединиться к его артели по выращиванию грибов-вёшенок. Обещал обеспечить всем подсобным материалом, включая грунт и грибницу.

Никита прочитал и фыркнул.

— Ты что, собираешься выращивать вёшенку?

— Да! — Твёрдо ответила его жена. — Это совсем несложно. Я позвонила этой женщине, ну, которая это объявление разместила. У неё в компании уже пять семей, которые неплохо на этом зарабатывают. Она всё объяснит и научит. Я всё продумала. Этой работой можно заниматься в любое свободное время, хоть ночью. Мы расположим грибницу в кладовке, на полках, места там много, там постоянная температура и влажность. От тебя потребуется только организация достаточного освещения.

Никита слушал её, снисходительно улыбаясь.

Вера понизила голос.

— Я тоже должна что-то делать для нашей семьи. Ты бьёшься в поисках работы, а я только наблюдаю. Я больше не могу так.

— Верусенька, доктор мой милый… Ты собираешься разводить грибочки в одной квартире с младенцем? Ты слишком давно проходила микробиологию и забыла, что грибы — очень опасный аллерген.