Ди-Джей

Первое, что осознал – болезненная худоба. Пуп прилип к позвоночнику. Ручки щупленькие, ножки тоненькие. Плечики чуть по шире головы. Второе, что валялся одетый в штаны и рубаху. Одежда оказалась насквозь мокрой, грубой и судя по лёгкому сквозняку на различных участках тела, ещё и рваной. Босые ступни буквально окоченели, несмотря на ощущаемый жар во всём остальном теле.

Третью несуразицу нового образа обнаружил, когда осознал, что на голове довольно пышная шевелюра. Притом волос казался толстым и жёстким. А может, просто долгое время немытый и поэтому покрытый приличным слоем грязи, что и создавало иллюзию густоты и пышности. Сложно было сказать.

Дима минут пять потратил на изучение нового туловища, но при этом стараясь не двигаться, кроме как открывать и закрывать глаза, таращась в пустоту темноты и на едва различимые отблески, отражающиеся в каплях влаги на сыром полу. Он с какой-то непонятной для себя маниакальной уверенностью понимал, что ни в коем случае нельзя шевелиться, потому что любое движение сдаст его с потрохами.

Он не знал, почему этого делать нельзя, но был уверен, что за спиной кто-то есть. Притом, этот кто-то внимательно следит и ждёт, когда валяющийся на полу придёт в себя. Мало того, подумав о наблюдателе, Дима отчётливо вспомнил на уровне дежавю, что этот кто-то и был причиной ужаса парнишки, в тело которого переселился.

Тем не менее, время, потраченное на изучение нового тела и скудного окружения, позволило несколько восстановить сердцебиение и практически полностью расслабить напряжённо скрюченные мышцы. А мерное постукивание капель и вовсе успокоило перепуганное сознание, дав, наконец, возможность думать, задав себе ряд вопросов.

Дима: – А чего это я валяюсь? Где эта красночёлочная мегера? И кого это я, такой бессмертный, тут боюсь до уссачки?

С этими, как показалось ему здравыми мыслями юноша демонстративно медленно, даже несколько лениво сел, опираясь руками за спиной на скользкий пол. Глянул на гипотетического наблюдателя. Закатил глазки. Скривил губки. Ручки в локотках сложились, как самолётные шасси при взлёте, и он, глухо брякнувшись затылком, потерял сознание…

Очнулся в исходном скрюченном состоянии, прижимаясь к каменному полу щекой. Все мышцы скованны. В голове коллапс, граничащий с паникой и еле терпимой болью. Тем не менее, там сформировалась первая мысль и она была не об обнаруженном наблюдателе, а выразилась в удивлении от скорости собственной смерти, что называется с одного взгляда.

Дима: – Любопытно. Меня разбил инфаркт или инсульт? Хотя какая хрен разница.

Но сейчас, в отличие от первого прихода в это тело, молодой человек точно знал, кто за его спиной сидит. Вернее, наоборот. Он понятия не имел, что это за отродье. Но более страшного существа, да ещё так близко, в жизни видеть ещё не приходилось. Дима не успел запомнить чудовище как следует и, хоть убей, не помнил мелких деталей. Но страшно было до одури. Хотя, какая уж там одурь, когда попросту кони двинул от одного вида этой нереальной жути.

Пытаясь воссоздать в памяти мельком запечатлённый образ, ему на ум неожиданно пришло понимание, что перед ним находилась самая настоящая материализовавшаяся Смерть собственной персоной. Вот только без балахона с капюшоном, и сенокосного сельхозорудия, как её принято изображать, где ни попадя.

Притом рук у посланницы загробного мира показалось много, как у какой-нибудь индийской богини. Хотя он тут же усомнился в этом, решив, что многорукость могла и померещиться со страха. Уж больно они напоминали оленьи рога, раскинувшиеся по кругу на все триста шестьдесят градусов.

Чудо-юдо-баба-смерть ни то стояла на раскорячку в позе наездника, зависнув в воздухе как иллюзионист, ни то на чём-то сидела в пацанском приседе, раскидав в стороны костлявые коленки. Последнее дипломированный IT-специалист, друживший с математикой, посчитал более логичным. Только на чём сидела эта жуть, разглядеть не успел.

Но вот что врезалось в память, словно фотография, так это огромный мужской детородный орган, свисавший между ног старухи. Этот атрибут, вызвавший диссонанс с общей картиной, сразу приковавший к себе изначальное внимание, и не позволил как следует рассмотреть всё остальное.

Хотя суммарная поверхностная картинка в голове всё же сложилась. И главное, что удалось осознать – перед ним была древняя измождённая старуха, несмотря на мужской половой орган конских размеров, хоть и приделанный, где положено, но ни к селу, ни к городу. Почему так решил? Да кто его знает. Вот зародилась чёткая уверенность, что эта особь отдалённо женского пола. И всё тут. Эдакий адский гермафродит.

Наверное, потому, что вторым половым признаком оказались молочные железы. Только назвать эти отвислости грудями можно было с большой натяжкой. Тем не менее, они когда-то точно ими были. Ни такими грудными ушами, как у его Аф, но очень на них похожими.

Дряхлая старушенция восседала абсолютно голая, и в этом был весь ужас апокалиптической инсталляции. Страшилка казалась, огромна: ростом больше двух метров. Широка в размахе плеч и грудной решётке рёбер. И при этом с напрочь усохшей талией до толщины позвоночника.

В общих чертах создание представляло собой человекоподобный скелет, обтянутый кожей землисто-грязного оттенка, туго охватывающей каждую выпирающую косточку. И от этого экземпляра мира ужасов явно смердело трупной вонью.

Последнее, что запомнил попаданец – это высохший лик старухи с впалыми щеками и приоткрытой пастью, забитой чёрными острыми клыками и, похоже, ещё не в один ряд. И убивающие одним взглядом мелкие нечеловеческие глазки, глубоко утопленные в чёрных провалах глазниц.

Дима отчётливо их запомнил, потому что создавалось впечатление, что зрачки слегка подсвечивались изнутри. Но вот сопоставить их с кем-нибудь, хоть убей, не получалось. Они вообще казались какими-то нереально жуткими и ни на кого непохожими. Вроде звериные, но у какого зверя могло быть нечто подобное, даже предположить не мог.

Пока валялся и силился зачем-то воссоздать образ той, что сидела за спиной, видимо, перепуганное сознание таким образом пыталось успокоиться, поймал себя на мысли, что в помещении посветлело. И это было явно не привыкание зрения к темноте. Он уже отчётливо распознавал край пола перед собой, оканчивающийся каменной стеной и огромной, коряво выгрызенной полукругом норой, тёмный проход которой уходил куда-то вниз.

Дополнительный свет прибавлялся сверху, и бедолага предположил, что в потолке имеется толи отверстие, толи щель. В общем, какая-то дырка. И что за пределами его узилища, похоже, наступает утро. Именно оно, крадучись, пытается заглянуть во мрак его зиндана или пещеры. Он затруднялся пока определить, как именовать место своего пребывания.

Осознание наличия чёрного прохода в стене, мгновенно настропалило попаданца на героический побег из лап Смерти. Притом, решение было принято с бухты-барахты и в полной уверенности, что оно единственно возможное в сложившейся ситуации.

Дима резко подорвался из лежачего положения и с пробуксовкой по мокрому полу руками и ногами, по-обезьяньи задрав задницу, кинулся в темноту проёма, даже не удосужившись хоть чуть-чуть подумать: а что его могло там ожидать? А ожидали беглеца грубо обгрызенные каменные ступени, как и пол мокрые и такие же скользкие, по которым он, не останавливаясь, колотясь всеми частями тела и в голос матерясь, будто резиновый мячик заскакал вниз.

Специально ступени не считал, но показалось, что их было явно больше десятка. Может, полтора, а может и все два. Затормозил задницей только в жидкой грязи на полу нижнего помещения и лихорадочно принялся осматривать очередную пещеру. Но успел разглядеть только её обитателей. Потому что, узрев их, ничего рассматривать вокруг уже не захотелось.

Освещения здесь вообще никакого не было, но оно и не требовалось, потому что светились сами хозяева. Поэтому Дима их хорошо разглядел и, насколько успел, запомнил. Хотя, заставь их описать, вряд ли бы из этого что-нибудь получилось.