Зайти с короля

— Как дела, Френсис? — Из трубки раздался усталый и сонный голос.

— Дела отлично, а скоро будут еще лучше. Слушай внимательно. У нас весьма серьезный кризис, и голуби уже заметались по голубятне. Нам нужно действовать, пока они не разлетелись. Мне кажется, что фунт вот-вот нырнет еще глубже. В этих обстоятельствах было бы негуманно и недостойно просить наших друзей из Брунея медлить и дальше. Это поставило бы под удар важный международный союз. Тебе надо позвонить чиновникам султана и предложить им немедленно продать их три миллиарда фунтов.

— Боже праведный, Френсис, это добьет фунт окончательно. — В голосе собеседника теперь не было и следа сонливости.

— У рынка свои неисповедимые пути. Плохо, конечно, что в результате этого простые избиратели ужаснутся при виде падения курса фунта и взлета кредитной ставки. Но будет еще хуже, если причиной этих несчастий будет объявлена совесть короля и тех, кто его поддерживает.

На том конце провода воцарилось молчание.

— Я выразился ясно?

— Вполне, — донесся тихий ответ.

Урхарт внимательно посмотрел на трубку, прежде чем положить ее на место. Элизабет смотрела на него с нескрываемым восхищением.

— Всем нам приходится приносить жертвы в этом сражении, Элизабет. — Урхарт тронул кончик своего носа пальцами, и Элизабет подумала: «Он бессознательно начинает копировать короля».

— Не знаю, как сформулировать это поделикатнее, — продолжил он, — но, чтобы ты поняла, я буду прям и откровенен. Битвы не выигрывают, сидя в стеклянном доме[5]. Было бы полезно, если бы ты умерила свой интерес к итальянским ариям. Твои последние увлечения оперой могут быть… неверно истолнованы. Они могут внести замешательство в ряды бойцов.

Элизабет, которая в этот момент потягивала вино из стакана, аккуратно поставила его на стол.

— Правительственные шоферы такие трепачи, — добавил он, словно объясняя и извиняясь.

— Понимаю.

— Ты не обиделась?

— Это после стольких-то лет? — Она качнула головой. — Разумеется, нет.

— Ты всегда была сообразительной, дорогая.

— Мне приходится быть сообразительной. — Она полезла в свою сумочку и извлекла из нее сережку. Это было яркое, модное изделие с эмалью из магазина „Батлер и Уилсон". Одна из сережек Салли. — Горничная на днях отдала ее мне. Она нашла ее между подушек дивана и решила, что она моя. Я не знаю, как сформулировать это поделикатнее, Френсис…

Он вспыхнул, опустил глаза и ничего не сказал,

— Гусиное перышко? Гусь канадский?

— Она… американка, — ответил он, запнувшись.

— Все равно.

— Элизабет, она нужна мне. Она делает для меня важное дело.

— Но только не на спине, Френсис. И не в стеклянном доме.

Он посмотрел жене в глаза. Его уже давно таr не загоняли в угол. Он отвык от этого. Он вздохнул: у него не было выбора.

— Тебе надо только сказать „пожалуйста", Элизабет. Ты ведь помнишь, как это говорится?

— Все ткr запуталось.

— А будет еще хуже.

— Ты думаешь?

— Совершенно точно.

— Это почему?

— Потому что у него нет уверенности в исходе выборов, ему еще надо потрудиться. Ему надо набрать еще несколько пунктов в опросах. Сейчас он не может остановиться, он рискует нарваться на королевсную контратаку. А еще, — она помолчала, колеблясь, — а еще потому, что он палач. Его цель — не принцесса, а сам король. Я не уверена, что он сам знает, когда надо перестать махать топором. Он молчал, размышляя.

— Салли, ты полностью в этом уверена?

— В его планах? Да. В нем самом?.. — Мышцы ягодиц все еще ныли после его ногтей. — Да, уверена.

— Тогда у меня есть срочное дело.

Он скатился с постели и протянул руку за своими трусами. Минутой позже его уже не было.

Валютный маклер перевернулся на другой бон и лежал а призрачном голубом свете цифрового будильника. Четыре тридцать утра. Проклятье, теперь ему не заснуть. Вчера вечером его мысли долго метались между яхтой и молоденькой медсестрой, которую он хотел и не смог прищучить нескольними часами раньше. У них был такой многообещающий ужин в „Никите", но она выпила слишком много шерри, и ее стошнило. Tant pis, тем хуже.

Он щелкнул выключателем своего пейджера размером с ладонь, и на миниатюрном энране появилась последняя биржевая сводка. Вот, должно быть, отчего ему не спалось. Боже! На Дальнем Востоке фунт упал еще почти на двести пунктов! У него мелькнула мысль, что не стоило, пожалуй, пить столько водки. В данный момент ему было доверено двадцать миллионов фунтов, и он вдруг почувствовал себя очень неуютно. Нажав одну из кнопок домашнего телефона, он позвонил в их отделение в Сингапуре, где было на восемь часов позже.

— Что нового?

— С самого отнрытия биржи „Негара" продается, — услышал он голос с акцентом. Итак, Центральный банк Малайзии вступил в игру…

— Каной курс для сорока? — спросил он.

— Шестьдесят пять — семьдесят.

Продажа по шестьдесят пять, покупка по семьдесят. Только никто не покупает. Пора присоединяться к стае.

— Черт, давай толкай их. По шестьдесят пять. Он положил трубку. Только что он продал сорок миллионов фунтов стерлингов в расчете на то, что цена будет продолжать падать. Если так и будет, то он вернет потерянное вчера и еще окажется с прибылью. Ему лучше прийти в офис пораньше на случай, если у остального мира вдруг заболит голова и стая вдруг прекратит свою погоню. Или, может, позвонить тому странному клиенту, который помог ему с этими левыми сделками? Этот клиент никогда не возражал ни против беспокойства в неурочный час, ни против размера сделок. И, если они все рассчитали правильно, яхта у него в кармане. И глупенькая медсестра тоже.

„Ивнинг стандарт", издание для Сити,

9 февраля

ФУНТ И ПРИНЦЕССА ГОЛЫШОМ

Фунт стерлингов оказался под сильным нажимом, когда Лондонская биржа поддержала тенденцию, обозначившуюся на Дальнем Востоке сегодня ночью. Биржевики выражают опасение, что череда связанных с сексом скандалов в королевской семье может вызвать полномасштабный конституционный и политический кризис после отставки на прошлой неделе пресс-секретаря короля и публикации сенсационных снимков принцессы Шарлотты во многих сегодняшних утренних газетах.

Английский банк и другие европейские банки сразу же по открытии биржи предприняли меры по поддержке фунта, но не смогли предотвратить дальнейшие биржевые спекуляции, которые уронили курс фунта до нижнего предела, предусмотренного соглашением в рамках Европейского экономического сообщества. Имеются сообщения о том, что основные держатели фунтов на Востоке выбросили на биржу значительные суммы наличности. Опасаются, что для спасения „тонущего" фунта окажется необходимым существенно поднять кредитные ставки.

„Такая ситуация является новой для нас", — прокомментировал эти события один из маклеров. „Биржи не терпят неопределенности, а сегодня утром на них царил переполох. Шейхи говорят, что если рушится Букингемский дворец, то как можно верить Английскому банку? В Сити атмосфера полной неразберихи…"

Славный денек для повышения, подумал Маккиллин. Палата общин была переполнена. Те депутаты, которым не хватило мест на скамьях, стояли у барьера, толпились в проходах или с обеих сторон кресла спикера. Обилие столь многих, преимущественно мужских, тел создавало бурную, неспокойную атмосферу, полную ожидания. Говорили, что примерно так все было и в Тайберне, куда ходили смотреть, иногда даже за плату, на то, как какого-нибудь бедолагу вздернут на трехногой виселице.

А сегодня жертвы могли выстроиться в длинную очередь. С валютной биржи паника перекинулась на фондовую, и к полудню цены акций полетели вниз. Во всех концах Сити вопили пострадавшие, и беда неслась, словно танцовщица на Эдинбургском фестивале. Строительные компании устраивали экстренные совещания, все ждали, что подскочат кредитные ставки, и вопрос был только в том, как высоко. Вины короля, конечно, в этом не было, но люди утратили наивную веру в стихийные катастрофы, им надо было кого-то обвинить. А это означало, что Маккиллин тоже попадает под обстрел: у всех в памяти были его недавние заявления, что он поддерживает королевскую семью на все сто процентов. Утром, обдумывая стратегию обороны, он решил, что окопы короля слишком плотно накрыты вражеским огнем. Части у него за спиной не были легкой навалерией, а сам он не был Эрролом Флинном. Чтобы тебя ни за что застрелили под Троссаксом? Нет, лучше дожить до следующего дня. Задать можно какой-нибудь вопрос о правах человека, спросить о чем-нибудь из небесных сфер или о молниеносной поездке премьера в Москву, объявленной на следующую неделю. Этого будет достаточно, это создаст дистанцию между ним и схваткой, отведет его подальше от виселицы… А пока, в ожидании, ему становилось дурно от тепла и столпившихся вокруг переедающих мужчин.

5

Имеется а виду английская пословица: кто живет в стеклянном доме, не должен бросаться камнями.