Страница 112 из 120
— Да, это она.
— Позови ее, пусть говорит.
Появление Гудрун нореги встретили одобрительным гомоном. Многие из них, насколько я слышал, осудили выбор королевича. И особенно — свадебный дар, который был заплачен за простую дочь датского помещика. Теперь им стало понятно, почему Эйвинд запал на эту девушку. Несмотря на заплаканные глаза, Гудрун выглядела настолько же обворожительно, насколько ее мать — величественно.
— Что мне говорить? — дрогнувшим голосом спросила Гудрун, обращаясь к нам с Медвежонком.
— Правду! — опередил меня Свартхёвди. Я-то предпочел бы просто задать вопрос и получить четкий лаконичный ответ. Ни к чему вестфолдингам знать о нашем маленьком состязании.
К счастью, Гудрун не стала вдаваться в подробности, предшествующие нашему спору.
— Эйвинд предложил Ульфу съехать со склона. Ульф — не очень хороший лыжник, он не хотел ехать, потому что склон был крутой, вел к обрыву, и на нем было много деревьев, но еще больше Ульф не хотел выказать страх. Он согласился.
Надо же какие мы наблюдательные! Вот уж не думал.
— Эйвинд сказал, чтобы Ульф ехал первым, — продолжала Гудрун. — Ульф поехал. Он был очень осторожен, объезжал деревья и ехал совсем медленно. Начал разгоняться только перед самым обрывом. Эйвинд поехал вторым, но он ехал прямо и легко догнал Ульфа. Ульф отвернул немного, иначе Эйвинд задел бы его, и прыгнул с обрыва. А Эйвинд зацепился за что-то и упал вниз. А там — камни… — Гудрун всхлипнула.
Вестфолдинги сочувственно заворчали. Но я не обманывался. Их было тридцать. Все — матерые викинги. А нас только двое: я и Медвежонок. Прочие — не в счет. Такой волчара, как Харальд Щит прикончит их всех и даже не вспотеет. Это как «краповый берет» — против деревенских драчунов.
— А что было потом? — спросил вестфолдинг.
— Потом я тоже съехала вниз, потому что испугалась за Эйвинда. Мы с Ульфом подъехали к нему, а он лежит между камней и улыбается. Он сказал, что у него ничего не болит, и Ульф поехал за подмогой. Он сказал, что один не сможет поднять Эйвинда, потому что его надо поднимать бережно.
Враждебности во взгляде Харальда Щита поубавилось. Он даже кивнул одобрительно. Этот человек знал толк в травмах.
— Я сидела с Эйвиндом, пока Ульф не привел Хегина Полбочки, это сосед наш, — пояснила она, — с санями и работниками. Они подняли Эйвинда, положили на сани и привезли сюда. Ульф сказал, чтобы его везли сюда, потому что моя мать, может быть, его вылечит. Но она не смогла, и Эйвинд умер.
— Поехали! — решительно заявил Харальд Щит.
— Куда? — поинтересовался я.
— Посмотрим на этот склон. Брод! — Средних лет норег выдвинулся вперед. — Ты со своими людьми останешься здесь. Присмотришь… за телом ярла.
Вестфолдинги попрятали оружие (наконец-то!) и принялись цеплять лыжи. Но лично я собирался ехать на лошадке. Дорога утоптанная, снега не было дня три. Трудно сказать, хорошо это или плохо. Эти люди отлично разбираются в следах. Не исключено, что результат следственного эксперимента окажется не в мою пользу.
Гудрун и Рунгерд поехали с нами. На санях, потому что ушибленная рука Гудрун все еще болела. А вот Медвежонок предпочел лыжи. И усвистал вперед: кликнуть Хегина Полбочки сотоварищи. В качестве свидетелей.
Доехали вполне мирно и очень неторопливо. Мне даже показалось, что Рунгерд нарочно придерживала лошадок. Лыжникам-норегам пришлось подстраиваться под неспешный шаг наших коняшек, но никто не протестовал. Харальд Щит оказался вполне компанейским мужиком. И весьма квалифицированным. Мы с ним всю дорогу толковали о разном оружии. Но я ни на секунду не забывал, с кем имею дело. Палач тоже может вполне нормально беседовать с осужденным. Но это не помешает ему накинуть петлю и выбить табуретку.
Мы приехали раньше, чем Свартхёвди с Хегином. Это меня удивило: здешние лыжники обгоняют лошадок как стоячих. А мы тащились еле-еле… Вчера и то вдвое быстрее приехали.
Наши следы (мои, Эйвинда и Гудрун) сохранились отлично. Нореги съехали к обрыву. Они все были великолепными лыжниками — мне не чета.
Там Харальд Щит «спешился» и принялся обнюхивать место происшествия. Я тоже спустился. Далеко не так красиво, как вестфолдинги. Кое-как затормозил в нужном месте. К тому же в спешке я забыл свои любимые лыжные палки…
Нореги совещались. Тыкали пальцами в оставленную Эйвиндом лыжню. Один след был заметно глубже, чем другой. И в нем отчетливо наблюдался изогнутый корень, с которого была сорвана кора. Так вот за что зацепился Эйвинд. Даже не зацепился — проехался. Но на такой скорости и этого хватило… Надо полагать.
Сейчас именно об этом спорили нореги. Мол, достаточно ли лыжнику проехаться одной лыжей по корню, чтобы его так кидануло. Большинство сходилось в том, что — недостаточно. Впрочем, некоторые обращали внимание на разную глубину следов. Может, Эйвинд сам собирался заложить вираж?
Мне-то всё было понятно. Королевич специально перенес вес тела на одну ногу, чтобы компенсировать удар. Древка копья по моей спине. И промахнулся.
Моя лыжня тоже сохранилась. Лыжня как лыжня. Слабенький изгиб. Один след чуть глубже другого. Любят меня боги. Тоже ведь могло занести… И лег бы на камешки рядом с Эйвиндом.
Нореги всё спорили. Потом двое взобрались наверх и скатились вниз. Точно по следам Эйвинда. Ни один не упал. Оба красивенько спланировали на озеро. Это притом, что второй в последней фазе перед прыжком проехался на одной ноге точно по корешку. И хоть бы хны.
Вывод: из-за корешка Эйвинд потерять равновесие не мог. Однако все они видели, как я только что спускался, и единодушно пришли к выводу, что как-то навредить королевичу на спуске у меня было не больше шансов, чем у плещущейся в море семиклассницы — утопить мастера спорта по плаванию.
Однако Эйвинд все-таки упал. И разбился. Кто-то высказал мысль: а не худо бы допросить меня с пристрастием. Я на всякий случай скинул лыжи. Так мне драться куда сподручнее. Стать объектом «допроса» мне не улыбалось.
И тут расклад сил несколько переменился. Я увидел, как по озеру к нам движется целая прорва народу. Человек двести. Ничего себе! Откуда они взялись?
Есть такое слово — Родина. Так вот: для всех обитателей датского острова Сёлунд этот остров и есть Родина. То есть они знают, что в Дании есть верховный конунг (и частенько — не один), возможно, даже поучаствуют в ополчении против общего ворога, если конунг пошлет «ратную» «стрелу».[97] Может быть… Они также могут собачиться между собой по пустякам и даже драться до крови и до смерти, но, если кому-то угрожает «внешняя» опасность, тут-то они вспоминают, что Сёлунд — их общая родина. Собственно, они и есть эта самая родина. За которую эти в большинстве своем мирные люди кому угодно горло порвать.
Я увидел в толпе знакомые лица: старину Хегина Полбочки вместе с моим учеником Скиди, увидел Скейва Рысье Ухо с сыном Тори, и даже коннозаводчика Кольгрима. Так вот почему Свартхёвди так долго не было. Пока мы добирались до озера, а потом нореги еще часа два исследовали «место преступления», Медвежонок стремглав промчался по окрестностям и проинформировал народ о грядущем чужинском беспределе. И наши добрые соседи, побросав все дела, вздели брони (у кого были), похватали оружие и кинулись на сборный пункт — в усадьбу Хегина Полбочки.
Эту приближающуюся толпу видел я. Но вестфолдинги стояли ко мне лицом, а к озеру, соответственно, спиной. И не знали, что расклад поменялся.
Наверху, у саней Рунгерд и Гудрун, оставалось с десяток норегов, Харальду Щиту покричали что-то невнятное, но тот только отмахнулся, потому что как раз задал мне очень важный вопрос:
— Я слыхал, что кое-какие твои победы выглядят колдовством, Ульф Вогенсон? Так ли это?
Я лихорадочно размышлял, как бы мне правильно ответить. И заодно выгадать время, пока подоспеет подмога.
— Ты слыхал, что я колдун? От кого же?
97
«Послать ратную стрелу» — традиционный способ сбора ополчения. И совсем необязательно, что ее посылает именно конунг. Это может сделать любой харизматичный лидер. Вот цитата из Саги об Олаве Святом: «…Когда бонды узнали, что Олав конунг нагрянул к ним в Вальдрес, они послали ратную стрелу, собрали всех свободных и рабов и отправились навстречу конунгу, так что во многих местах людей почти не осталось…» Правда, в итоге Олав всех побил и принудил принять христианство, но эпизод очень характерный, показывающий, что из себя представляли «вольные пахари» скандинавских стран в Средние века.