Общая мама

На остромордого хищника новый малыш не походил, этих мама узнавала с полувзгляда. А быть может, это и вовсе дремучее чудовище, какие порой встречаются в чаще. Победить такое невозможно, спасение от них только в бегстве. Зато детишки у страшных великанов слепые и беспомощные, такие, что их можно уложить на ладонь. Когда-то давно такой младенец попал в её семью и был выкормлен. Он убрёл в чащу как раз в ту пору, когда мама стала опасаться, что слишком большой воспитанник, не со зла, а нечаянно задавит кого-то из своих мелких братьев.

Что же, выкормили одно чащобное чудище, выкормим и второе. Вон он, как славно сосёт.

Постепенно жизнь наладилась по новому. Теперь, когда издалека доносился детский плач, на помощь спешила новая мама, грудь у которой налилась и была полна молока, а старая оставалась дома, следила за порядком, докармливала самых ненасытных, в общем, была на подхвате.

Дети росли, мама старела, лето клонилось к осени. Мама выводила подросших детишек в сосняк на чернику, которую любили все, даже те, кому предстояло стать мясоедами.

Дивное время — начало осени. Недаром его называют «мамино лето».

Настоящей осени в этом году не получилось. После недолгого маминого лета вместо затяжных дождей сразу пришли морозы, да ещё с ветром. Редкая позёмка зазмеилась в сосновом бору, и лишь трепетанье золотистых чешуек коры на сосновых стволах напоминало о солнечных днях.

Молоко у мамы пропало разом, как не было. Единственной кормилицей оставалась мама молоденькая. Она ходила на луг копать корни клевера, пробив оформившимися локтевыми бивнями тонкий ледок на бывшей шевелюге, доставала из ила спящих лягушек, ломала в ольшанике гроздья замёрзших вешенок. И, конечно, кормила молоком всех, кого могла.

А старая мама лежала в логове у самой стенки, и малыши, их которых ещё не погиб ни один, жались к ней, согреваясь маминым теплом.

Пока она была немножко нужна, но мама чувствовала, что с каждым днём ближе конец. Однажды утром она просто не проснётся, а дети не должны знать, что мамы тоже умирают. Невозможно представить, как молодая мама, которая навсегда останется в памяти Чудиком, будет выволакивать её мёртвое тело из логова и… бросать на пожрание трупоедам? Нет, Чудиньку надо избавить от такой обязанности. Просто, пока ноги ещё слушаются, пришла пора уходить.

Мама поднялась, устроила детишек поудобнее, чтобы они согревались не маминым теплом, а друг дружкой, и вышла под хмурое небо.

Снега намело ещё немного, но идти было трудно, словно под ноги ложились вьюжные намёты выше колена. Это не снег плохой, это ноги плохие. Но надо двигаться, она ушла ещё очень недалеко.

В неведомой дали воют остромордые. Когда-то она разогнала пятёрку зверей ударами локтей, а сейчас её могут взять без боя.

Мама никогда не удивлялась, как получается, что она выкармливает те существа, которые потом становятся её врагами. Но они станут врагами потом, да и необязательно, а поначалу это беспомощные малыши, ими нужны ласка и молоко. Но вот дети выросли и преспокойно съедят маму, даже если в стае найдутся её бывшие воспитанники. Последний раз она накормит своих детей.

Мама без сил опустилась на снег. Стоит ли идти дальше? Всё равно к весне от неё ничего не останется.

Зимой темнеет рано, но покуда сумерки только начали сгущаться, и в густой полутьме блеснули два красных огня. Если это глаза, то какой же величины должен быть их владелец?

Тень качнулась навстречу маме, и в полумраке обозначилась туша огромного чудовища, обитателя чащи, встреча с которым — верная смерть. Только стремительное бегство может спасти несчастного. А куда бежать маме, упавшей без сил?

Зверь приблизился вплотную, но страшные зубы не коснулись мамы, морда ткнулась, словно ища высохшие сосцы, горловое рычание, ничуть не напоминало жалобный мявк сосунка, но мама узнала его. Да и как не узнать того, кого выкормила, вырастила и пустила в жизнь.

Чудовище, захлёбываясь хриплой нежностью, вылизывало маму, а она немеющими пальцами гладила жёсткие волосья на огромной башке.

— Ну, что ты, малыш? Всё в порядке. Не бойся, ведь я с тобой.