«Ливонский» цикл

«Над Немцами воиною промышляти, как милосердный бог помочь подаст и утвердит».

Исходя из числа сотенных голов, которые «ходили» под перечисленными воеводами (а было их ровным счетом 70 — в полтора с лишком раза больше, чем было в зимнем походе), то на этот раз войско князя Мстиславского насчитывало около 20 000 или несколько больше «сабель» и «пищалей» — и это не считая обозной прислуги и посошных людей, с которыми русская рать вполне могла иметь 30 000–35 000 или даже больше «едоков». Конечно, это не 30 000 конных и 10 000 пеших ратников, о которых писал Курбский, и тем более не 150 000 московитов, упомянутых у Реннера, однако рать Мстиславского была чрезвычайно велика — и не только по ливонским меркам.

Это огромное войско сопровождал не менее впечатляющий наряд. Сам Кеттлер в письме рижским ратманам сообщал, что московиты везли с собой 100 орудий. У Курбского речь шла о «делах великих» «четыредесяти», не считая полусотни прочих, поменьше. Цифры Кеттлера расшифровал словоохотливый Реннер, согласно которому московиты располагали 15 fuirmorser, 24 grave stucke an kartouwen und nothschlangen — тяжелыми артиллерийскими орудиями (картаунами и нотшлангами), без учета более мелких feltgeschutte — мелкокалиберных полевых пушек.

Поражающие своей масштабностью военные приготовления московитов не могли утаиться от ливонских ландсгерров и гебитигеров. О том, что московские варвары готовятся к грандиозному наступлению, не догадывался разве что только слепой и глухой. Об этом свидетельствовала и возросшая активность мелких русских отрядов, набегавших то тут, то там на пограничные комтурства и фогтства ордена и владения рижского архиепископа. Об этом же говорили двойной поход «лехкой» рати Курбского и донесения шпионов и доброхотов из Юрьева и Ругодива о концентрации русских войск, подвозе провианта, фуража и амуниции, ремонте дорог и мостов и прочих военных приготовлениях.

Увы, ответить чем-либо более или менее равноценным Ливонская конфедерация была совершенно неспособна. Как писал русский историк Г. В. Форстер,

«борьба партий, разъединенность и своекорыстие достигли в Ливонии крайних пределов; об общих действиях мало кто думал, и летописец ливонский (Реннер — прим. авт.) прав, когда говорил, что не знает, кого считать за друга, кого за врага».

Никто не хотел брать на себя ответственность за судьбу Ливонии, и все обращали свой взор к Кеттлеру как к последней надежде, а тот «враждовал с Фюрстенбергом, недоволен был и появлением Магнуса (брат датского короля Фридерика II — прим. авт.) в Ливонии, сталкивался постоянно с Ревелем, Ригою и другими городами». Да и, если честно, не были Кеттлер и тем более архиепископ рижский Вильгельм теми харизматичными вождями, которые могли наполнить сердца ливонских рыцарей и бюргеров тем духом, который побуждал их предков кровью и потом, преодолевая неслыханные трудности и лишения, выстраивать готическое здание ливонской государственности. Неспособные к ратным делам, Вильгельм и в особенности Кеттлер больше надежд возлагали на хитроумную дипломатию и интриги. Потому-то, столкнувшись с трудностями и проблемами, писал Форстер, Кеттлер искал помощи у Польши, Пруссии и германского императора.

Увы, ставка на дипломатию и интриги себя не оправдала. Прусский герцог Альбрехт, немало сделавший для того, чтобы втянуть Ливонию в безнадежное противостояние с Москвой, отделывался сочувственными посланиями в духе «денег и солдат нет, но вы держитесь». Римский император и германский король, верховный суверен Ливонии, попытался было воздействовать на Ивана Грозного дипломатическим путем, отправив в Москву своего посланца И. Гофмана, но безрезультатно. Санкции, уже в который раз введенные против Московита, не имели успеха по той простой причине, что тому удавалось раз за разом их обходить.

Оставалась последняя надежда на Сигизмунда II. Однако и он не торопился вступаться за ливонцев. Король вел свою хитроумную игру: чем сильнее русские утеснят ливонцев, полагал он, тем более жесткие и выгодные для себя условия инкорпорации Ливонии в составе Великого княжества Литовского он сумеет навязать Кеттлеру и другим ливонским ландсгеррам. Кроме того, пустая казна не позволяла Сигизмунду нарастить численность ограниченного контингента литовских войск в Ливонии — даже 550 конных и 500 пеших бойцов, которых он обязался ввести в ливонские замки гарнизонами, оказалось весьма накладно содержать за счет королевского скарба. Регулярные перебои с выплатой жалования и выдачей провианта и фуража отнюдь не способствовали росту боевого духа наемников, которых с большим трудом удавалось сдерживать от того, чтобы они не разбежались в разные стороны. Наконец, Сигизмунд не торопился рвать перемирие с Москвой, ведя сложные переговоры с крымцами, которых он намеревался натравить на своего московского «брата». По этой причине инструкции, которые получали командующие литовскими наемниками в Ливонии Я. Ходкевич и Ю. Зиновьевич, носили обтекаемый и осторожный характер: на провокации не поддаваться, границы не переходить, в боевые действия ливонцев с московитами первыми не вмешиваться и вообще, ни в коем случае не допустить, чтобы «початку ку нарушенью перемирья абы люди его кролевской милости зъ себе не давали», посему «того панове гетманове пильно стеречи и росказывати мають стеречи всимъ его кролевской милости подданнымъ».

Летом 1560 года, как и прежде, последний магистр ордена и его ливонские ландсгерры могли рассчитывать, по большому счету, только на свои силы, а они, эти силы, были совсем невелики. Мобилизационный потенциал Ливонской конфедерации и в лучшие времена оставлял желать лучшего, а сейчас, на третий год войны, после многочисленных разорений и утраты части территорий, и подавно. К тому же лето 1560 года, по словам псковского летописца, «было соухо, яровой хлеб не родился, присох бездожием…». Денег в казне не было, средства, полученные от Сигизмунда под залог замков, были давно растрачены, новых поступлений ниоткуда не ожидалось, а наемники были хороши, но только при условии регулярной оплаты их профессиональных услуг. Многие из них, не получая обещанного, и вовсе, по словам секретаря магистра С. Хеннинга, «свернув знамена, разбрелись в разные стороны, добавляя несчастий к бедствиям, окружившим отечество», то есть Ливонию.

В общем, выбор у Кеттлера был невелик: или ужасный конец, или ужас без конца.

Литература и источники

Королюк, В. Д. Ливонская война / В. Д. Королюк. — М., 1954.

Курбский, А. М. История о великом князе Московском / А. М. Курбский. — СПб., 1913.

Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью // ПСРЛ. — Т. XIII. — М., 2000.

Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. — Т. II // Сборник Императорского Русского Исторического общества. — Т. 59. — СПб, 1887.

Псковская 3-я летопись // ПСРЛ. — Т. V. Вып. 2. — М., 2000.

Разрядная книга 1475–1598. — М., 1966.

Разрядная книга 1475–1605. — Т. I. Ч. II. — М., 1977.

Рюссов, Б. Ливонская хроника / Б. Рюссов // Сборник материалов по истории Прибалтийского края. — Т. II–III. — Рига, 1879–1880.

Филюшкин, А. И. Изобретая первую войну России и Европы. Балтийские войны второй половины XVI в. глазами современников и потомков / А. И. Филюшкин. — СПб., 2013.

Форстен, Г. В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648) / Г. В. Форстен. — Т. I. Борьба из-за Ливонии. — СПб., 1893.

Хорошкевич, А. И. Россия в системе международных отношений середины XVI в. / А. И. Хорошкевич. — М., 2004.

Янушкевич, А. Н. Ливонская война. Вильно против Москвы 1558–1570 / А. Н. Янушкевич. — М., 2013.

Archiv fur die Geschichte Liv-, Est- und Curlands. Neue Folge. — Bd. IV, Х. — Reval, 1864.

Briefe und Urkunden zur Geschichte Livlands in den Jahren 1558–1562. — Bd. III. — Riga, 1868.

He