Эскадра его высочества

— Свиристел? Да в бегах. Сам посуди, где ж ему быть?

В толпе заспорили. Через некоторое время вперед выдвинулся толстый кривоглазый отец Бонифаций, игумен монастыря Святаго Перенесения и первейший собутыльник покойного Агафония.

— Сбег там Свиристелко али не сбег, — это еще проверить требуется, — заявил он. — Верно говорю, ребяты?

В толпе одобрительно зашумели. Прошка пожал плечами.

— А кто же против? Давайте ваших выборных. Человек десять, пожалуй, довольно будет.

— Э, нет, десяти маловато, — тут же заспорил игумен, алчно косясь на терема, в которых много чего прихватить можно. — Эвон сколько понастроено! А если не убег? А ежели притаился яко аспид? Что тогда?

После долгих препирательств остановились на тридцати, да еще и с оружием.

— Вдруг аспид не один притаился? Как выскочат…

— Хрен с вами, — сказал Прошка, прикидывая, далеко ли уплыл Стоеросов. — Только факелы загасите, а то пожгете все. Эгей, мурмазеи! Слышите меня?

— Слышим, не кричи. А чо?

— Сей же час бочки с хинной выкатят. Покупку обмывать будем?

— Ну ты и спросил! — удивились передние.

— Чего? Как? Сколько? — волновались задние. — Хинная? Да много ли бочек-то будет?

— А сколько выпьете, — сказал Прошка.

И подумал, что хоромины, пожалуй, не пожгут. Все остальное уцелеет едва ли.

И покатились бочки к главным воротам. Туда же хлынули осаждающие, быстро превращаясь в жаждущих. Пользуясь удобным моментом, Обенаус вывел свою невесту через боковой выход.

Алена ушла в чем была, только прихватила кошелку с портретом родителей да личными драгоценностями. По дороге несколько раз оглядывалась на бывший дом брата, где выросла, и где сейчас шастала волосатая, вороватая и вонючая компания Бонифация.

Кусала губы.

— Ничего, — мягко сказал Обенаус. — Главное, все живы. Остальное восстановим.

— Да, конечно, — сказала Алена. — Только не вещи мне жалко. Понимаешь, где люди живут ладно, с любовью, есть домовой. Такой добрый домашний дух. Его вот опоганили…

Обенаус развел руками.

— Да нет, Альфред, что ты! Как можно тебя упрекнуть? Ты сделал все, что мог. Ты мне Свиристела спас! Из-за одного этого вечная я должница. Но когда вернусь туда… — Алена вновь оглянулась. — Когда вернусь, лично все полы перемою. Отскоблю, вычищу, а половики сожгу. Чтоб и запашники малой от стада не осталось!

— Все, что захочешь. Хозяйка там остается старая.

Алена улыбнулась.

— Старая?

— Ох, извини! Прежняя, я хотел сказать.

— Извинения приняты. Ну, барон, отвечайте.

— Что?

— С чего начнется моя новая жизнь?

Алена сказала эти слова с нарочитой небрежностью, но Обенаус прекрасно почувствовал всю ее напряженность.

— Начнем с того, что повернем за угол, — буднично сказал он.

— И что там, за углом? Чудеса начнутся?

— Никаких чудес. Там нас ждет обычный экипаж. В нем мы быстрее доберемся до вашего второго дома, моя баронесса.

Обенаус, конечно, кокетничал, называя экипаж обычным. Эту двухместную, легкую и до невозможности изящную коляску изготовили на каретной фабрике Бауцена специально для Чрезвычайного и Полномочного посла курфюршества. Даже в сумерках ее корпус благородно отблескивал лаком. Полупрозрачные занавески на окнах уютно светились благодаря внутреннему фонарю. Рессоры же были таковы, что когда кучер соскочил с козел, коляска вздрогнула как живая, а потом еще пружинисто качнулась.

— Вот, Ермилыч, — сказал барон, — познакомься со своей хозяйкой.

— Очень рад, — сказал кучер. — Но осмелюсь доложить, я знаком с ней пораньше вашей милости. С тех пор, как она была еще во-от этакого росточка, — рукою в белой перчатке Ермилыч провел линию где-то на уровне колеса.

Затем той же рукой он сдернул с головы цилиндр и низко поклонился.

— Добро пожаловать, Алена Павловна. Добро пожаловать, голубушка!

Вместо ответа Алена поцеловала его в бритую щеку.

Обенаус улыбнулся и собственноручно распахнул дверцу. При этом почти до самой земли опустились складные ступеньки.

— О, как удобно, — сказала Алена. — Чудеса все же начинаются, да?

— Только начинаются, — заверил Ермилыч.

Потом наклонился и шепнул:

— Мосты скоро разведут.

— Так чего же мы ждем? Вперед!

Обенаус поставил ногу на ступеньку и тут его сильно повело в сторону.

— Что такое? — спросил Ермилыч, подхватывая хозяина. — Вы не ранены?

— Еще как! Но не думаю, что смертельно. Во всяком случае, мое лекарство теперь со мной.

— А, — с облегчением сказал кучер. — После свадьбы заживет. Только, герр посол, у меня есть добрый совет. Даже два.

— Да? Какой же… то есть какие?

— Не открывайте сами дверцу кареты и не пейте больше хинную. То и другое — по моей части.

— А. По-последую. Завтра.

Барон с трудом поднялся в экипаж.

— Алена, — с огорчением сказал Ермилыч. — Ты не думай, он не такой. Почти не пьет! Вообще… впервые вижу.

— Я знаю, знаю, — успокоила Алена. — Это он из-за меня так… пострадал.

Ближайшего будущего она уже не боялась. Чего и добивался Обенаус. Но из роли не следовало выходить слишком быстро. Он откинулся на подушки, закрыл глаза. Потом не удержался и положил голову на плечо Алены. Якобы случайно. А та не удержалась и его поцеловала. Думала, что спит.

И оба поняли, что ошибаются.

— О, о… Да вы, сударь, хитрец!

Обенаус был вынужден открыть глаза.

— Ах, сударыня, до чего же хорошо, что вы — не посол Пресветлой Покаяны.

— Бр-р… Еще чего! Послушай, Альфред, ты потерпи. Не приставай ко мне прямо сейчас, ладно?

— Душа моя! И не думал, — соврал посол Поммерна.

— Душа — да. Уже твоя, — сказала Алена. — А думать, — еще как думал.

И показала розовый язычок. Тут барон сомлел и закрыл глаза. Уже непритворно. Понял, что этот противник ему не по силам. Сила как раз и состоит в знании собственных слабостей. Что, впрочем, не спасает от неожиданностей.

— Я хочу тебя трезвого, — вдруг прошептала Алена. — Совсем — совсем трезвого… Понимаешь?

— Совсем? Совсем уже не смогу, — с неожиданно прорвавшейся болью признался Обенаус.

— Ох, бедненький…

И Алена порывисто прижала его к груди. Неизвестно, чем бы все закончилось, но тут экипаж остановился.

— Ваши милости, — радостно крикнул Ермилыч. — Домой, домой прибыли!

Наскоро поправив одежды, оба смущенно выбрались из коляски.

Распахнулись ворота. В уютном, залитом светом газовых фонарей дворике посольства собралась вся охрана. В парадной форме, со всеми своими нашивками, саблями и медалями. Уже все про всё знали.

Вперед шагнул высоченный, по самую макушку налитый силой вахмистр. Как ни странно, он волновался и оттого забавно перепутал слова:

— Господин посол! Разрешите доложить: за время вашего происшествия никаких отсутствий не наблюдалось. Вахмистр Паттени!

Откозыряв, Паттени ступил в сторону.

— Здра-жела, ваше прество! — рявкнули егеря.

Потом нерешительно примолкли.

— Ну, а чего испугались, вояки? — все еще волнуясь и оттого хмуря брови, спросил вахмистр.

И егеря рявкнули совсем не по уставу:

— Па-здрав-ляем!

Алена испуганно прижалась к Обенаусу.

— Вот спасибо… спасибо вам, братцы, — растроганно сказал тот. — Кавальяк еще есть?

— Так точно.

— Выкатить. Всем пить за здоровье баронессы!

— Кроме часовых, — поспешно вставил Паттени.

— А, да. Наш друг-г проконшесс не дремлет… Идем, Алена Павловна. Здесь тебя в обиду не дадут!

В вестибюле их ожидал седой, роскошно одетый старик.

— Добро пожаловать, баронесса! Позвольте представиться: Норуа, ваш дворецкий.

И старец с достоинством поклонился.

— Вы только больше мне не кланяйтесь, а? — жалобно попросила Алена.

— Как прикажете, ваша милость, — сказал Норуа и почти не поклонился.