Грех и шоколад

Я вздохнула и двинулась обратно на кухню.

– Ладно. Можете мне не верить. Хотя оно потрясающее. Утяжеленное одеяло, для… ну… терапевтического эффекта. И супермягкое. Тебе оно понравится.

– Где ты его достала на самом деле? – Мордекай осторожно запихнул одеяло обратно в пакет и отступил на шаг.

– Честно, Мордекай, я его не украла. И не купила. Мы можешь расслабиться, поскольку я не тратила на тебя денег. – Я ткнула ножом в сторону свертка. – Бери, полезная штука.

– Я согласна с Вигго…

– Вигго – актер, – с болью в голосе заметил Мордекай. – Персонаж – Арагорн.

– Ладно, ладно. Я согласна с благородным Арагорном. Ты явно нашла эту сумку на крыльце, ведешь себя подозрительно, и факты не сходятся. Где ты взяла одеяло? Ты же знаешь, что не можешь себе позволить попасться на воровстве. На третий раз ты останешься в тюряге.

А я, честно скажу, не собираюсь управляться со всей этой дрянью в одиночку. Хотя тогда я могла бы впарить фальшак тому горячему придурку…

И почему в моей жизни все так непросто?

– Ну хорошо!

Я сдалась. Я всегда сдаюсь. Готовя ужин, я рассказала о том, что случилось в торговом центре, включая и находку сумочки «Берберри», потому что знала, что эта парочка порадуется за меня. К тому моменту, как мы уселись за стол и принялись за еду, я рассказала все.

– Верни его, – тут же заявил Мордекай. – Мне нравится бирюзовое. Все равно я предпочел бы то одеяло. И ты знаешь, что я ненавижу сюрпризы, так что так будет лучше.

– Знаю. Поэтому мне и нравится тебе их устраивать. – Я вздохнула. – Итак, один голос за возврат. – Я отправила в рот ложку овощного месива. Выглядело варево не очень, но на вкус оказалось вполне съедобным. – Я – за то, чтобы оставить. В смысле, он действительно спрашивал о больном ребенке. И, очевидно, хотел, чтобы его добрая воля послужила благому делу.

– А что будет, когда он узнает, что на самом деле я не ребенок? – спросил Мордекай.

Я перестала жевать. Об этом я не подумала.

– Ребенок, подросток, какая разница, – я отмахнулась от неприятной мысли. – И он не узнает. Я не собираюсь встречаться с ним и никогда больше не увижу этого парня, – я пожала плечами, почти твердо надеясь, что это правда. Лишь крохотная частица меня задержалась на воспоминании о крепком теле незнакомца, о его великолепном лице – и напряженном бешеном взгляде. Та самая часть меня, что вечно находила всяких козлов и влюблялась в плохих парней. Эту часть я старалась придушить всякий раз, когда она поднимала свою уродливую голову. – Дейзи? Что скажешь? Несомненно, мы должны оставить это одеяло, правильно? Оно понадобится Мордекаю, пока мы будем бороться за недостающие баксы.

– Да, но… – Она ткнула вилкой в картофелину. – Мордекаю нужен и опекун, а тот парень преследовал тебя, Лекси.

– Он последовал за мной, – возразила я. – И для этого у него была веская причина.

– Сказать кому-то, чтобы он смотрел, куда идет, после того, как едва не сбил человека – веская причина бросить все и погнаться за пострадавшим? – скептически спросил Мордекай.

Мое дело разваливалось.

Дейзи покачала головой:

– Преследование – это не сексуально, Алексис, каким бы горячим ни казался тебе преследователь. Оно говорит о неуравновешенности, о властной личности, о деспоте, который будет манипулировать объектом желания, чтобы изолировать его и поставить в зависимость, подчинить себе. Объект теряет себя и, по сути, становится собственностью.

Это дала знать о себе пятидесятилетняя сторона Дейзи. Когда ей было нужно, она умела высказываться чрезвычайно хладнокровно – как врач. Кроме того, она видела подобное собственными глазами в одной из своих многочисленных приемных семей.

– Думаю, все мы понимаем, что я никогда не попаду в зависимость и не подчинюсь, – сказала я, глядя на детей. И оба они кивнули, пускай и неохотно. – Кроме того, ситуация совершенно другая. У меня нет ничего, чего бы он мог хотеть. Он даже не оставил записки, с помощью которой можно было бы манипулировать мной. Я могу изобразить неведение. Серьезно, чуваки, он просто подарил больному ребенку одеяло. В море богатого дерьма нашлась-таки жемчужина.

– Богатые парни смотрят на таких, как мы, свысока, – с беспокойством пробормотал Мордекай.

– Ей это известно, – Дейзи гоняла еду по тарелке. – Она явно толкает фуфло – посмотри только на ее бегающие глазки.

– Никакой ругани, пока тебе не стукнет восемнадцать! Или… пока… – я ухватилась за мысль, припомнив то, что всегда говорила мне моя мать. – Или пока ты под моей крышей!

В награду мне досталось очередное закатывание глаз.

– Ты же сама видишь, что вся эта история очень странная, Лекси, – сказал Мордекай. – Я никогда не слышал, чтобы кто-либо из магов так поступал. Ты вообще уверена? В смысле – в том, что он маг?

– Определенно. Ни один человек не способен двигаться так быстро.

– И ты считаешь, что он действительно важный тип, а не какой-то там прыщ на ровном месте с раздутым эго?

Я задумалась, перебирая факты.

– Не уверена, нет. Он говорил как человек, наделенный властью, и у него явно куча денег, потому что он ездит на «Феррари», но я действительно не знаю его положения в магическом сообществе. Да и есть ли у него это положение.

– Он мог угнать машину, – предположила Дейзи.

– Угонщики не катаются на очевидно украденных машинах по торговым центрам, – возразил Мордекай.

– Ты что, тупой? Это был торговый комплекс, идиот, – фыркнула Дейзи.

– Дейзи, не обзывай брата идиотом, – автоматически сделала я ей замечание.

– Он мне не брат.

– Значит, не обзывай идиотом соседа по комнате, – Я потерла виски. – Независимо от того, наделен он властью или нет, что ему может быть от меня нужно?

– Ну… Ты была права в разговоре с Фрэнком, – Дейзи пристально разглядывала меня. – Выглядишь ты так, словно только что вылезла из постели, так что объектом желания вряд ли являешься. Хотя – у многих людей сомнительный вкус. Он может пытаться умаслить тебя, чтобы ты подпустила его ближе, и тогда он покажет свою садистскую сторону – ту, которую не может показать тем, кто ему ровня, иначе они будут плохо о нем думать…

– Он уже показал ей свою садистскую сторону. Преследуя ее, – Мордекай бросил на меня тревожный взгляд. – Я действительно считаю, что мы не должны принимать подарки от садистов.

– Согласна, – Дейзи решительно кивнула. – Голосую против. Тебе нужно вернуть одеяло. В обычной ситуации я бы сказала, чтобы ты швырнула тряпку ему в лицо и назвала его психованным сукиным сыном, но в данном случае… может, просто следует положить одеяло к его ногам и тикать во все лопатки.

– Да. Конечно. Только вот я не знаю, кто он, где он живет или где тусуется, – я подняла руки и одарила детишек обаятельной улыбкой. – Так что – видите? Придется нам оставить одеяло.

– Оставь его в пакете – до тех пор, пока не встретишься с парнем снова, – Дейзи, жующая раздавленную картофелину (пюре у нас было без молока – люди обычно не раздают даром молочные продукты), говорила с набитым ртом: – А ты с ним еще встретишься, потому что он – маньяк-преследователь.

– А когда ты с ним встретишься, – добавил Мордекай, – скажи, что я благодарю…

– Вот уж чего не сделаю того не сделаю, – решительно отрезала я.

– Ха! – Дейзи ткнула в мою сторону вилкой. – Видишь? Ты не хочешь упоминать Мордекая, потому что пытаешься защитить его. Значит, ты понимаешь, что это незаконно, но все равно готова принять условия. – Она покачала головой. – Теперь однозначно – нет. Скажи этому ублюдку, чтобы засунул свой подарочек-приманку туда, где не светит солнце. Дураков нет.

– Моим постановлением в этом доме больше нет демократии. Только диктатура. – Я зачерпнула рагу. – Единственное право голоса – у меня.

– Поблагодари его, – внес поправку Мордекай, – но скажи, что не можешь принять такой дорогой подарок. Потом спроси, как нам вернуть ему одеяло. Или, еще лучше, просто запиши номер его машины, и мы найдем его так же, как он нашел тебя.