Страница 47 из 118
– Ну вот, теперь идите обедать, – обратился он к койотам. – Ешьте корову; скоро совсем ничего не останется. – Взглянул через плечо на плавающую в пыли мертвенно-бледную луну. – Тогда она спустится с неба и проглотит землю.
По дороге Джозеф ощупал острые ребра и костлявые ноги теленка. Несчастное существо опустило голову на шею лошади, и с каждым шагом эта голова беспомощно подпрыгивала и качалась. Наконец, поднявшись на вершину холма, Джозеф увидел внизу строения своего ранчо. В лунном свете слабо поблескивали крылья ветряной мельницы. Ветер хозяйничал в долине и яростно гнал пыль; ненавистная пыль поднималась в воздух и мешала видеть. Чтобы миновать дома, Джозеф свернул вверх по склону, а когда подъехал к черной роще, луна спряталась за западные холмы, и земля скрылась из виду. Ветер неистово завывал в сухих ветках деревьев. Лошадь низко опустила голову. Но вот над холмами забрезжил рассвет, и на фоне неба проявились темные контуры рощи. Ветки качались и со стуком терлись друг о друга, сухие иголки мчались по ветру. Черные вершины пронзали зарю. Лошадь устало пошла среди деревьев, и ветер остался где-то далеко позади. Здесь стояла тишина, еще более глубокая из-за окружающего шума. Джозеф спешился, снял теленка. Расседлал лошадь, насыпал в кормушку двойную порцию овса и, наконец, медленно неохотно повернулся к камню.
Свет украдкой проник на поляну, и все вокруг – небо, деревья и камень – стало серым. Джозеф подошел к ручью и тяжело опустился на колени.
Ручей иссяк. Джозеф сел на землю и потрогал дно. Гравий еще оставался сырым, однако вода из пещерки больше не вытекала.
Навалилась смертельная усталость. Завывающий ветер и упорно наступающая засуха оказались слишком могучими врагами. «Все кончено, – подумал он. – Я предвидел, что так и будет».
Заря храбро отвоевывала пространство. На заполнивших воздух облаках пыли появились бледные полоски солнечного света. Джозеф поднялся, подошел к камню и приложил к нему ладонь. Мох уже начал подсыхать: стал колючим и утратил изумрудный цвет.
«Неплохо бы забраться наверх и немного поспать», – подумал он, но тут солнце поднялось над холмами; стрела яркого света пронзила стволы сосен и оставила на земле ослепительное пятно. Сзади послышалась возня: теленок старался освободиться от пут. Внезапно Джозеф вспомнил старика на вершине горы, и глаза его возбужденно вспыхнули.
– Вот, наверное, что надо сделать! – воскликнул он вслух. Отнес теленка к ручью, положил так, что голова свесилась над пустым руслом, и карманным ножом перерезал тощее горло. Кровь потекла по дну, обагрила гравий и попала в стоявшее в углублении ведро. Однако струйка иссякла очень быстро. «Так мало, – горько подумал Джозеф. – Бедное голодное существо, даже крови в нем нет». Красная влага перестала течь и впиталась в гравий. Яркий цвет тут же сменился темным. Джозеф сел возле мертвого теленка и вновь задумался о старике.
– Видимо, секрет действует только для него, – пробормотал он задумчиво. – Мне не поможет.
Солнце утратило яркость и спряталось в тонких облаках. Джозеф посмотрел на засыхающий мох и плотное кольцо деревьев.
«Все умерло. Теперь я один. – Внезапно его охватила паника. – Зачем оставаться в этом гиблом месте?» Он подумал о зеленом каньоне над Пуэрто-Суэло. Сейчас, без поддержки камня и ручья, неумолимая засуха вселяла ужас.
– Поеду! – неожиданно воскликнул Джозеф. Схватил седло и побежал по поляне. Лошадь задрала морду и в ужасе захрапела. Джозеф поднял тяжелое седло, но как только жесткий край коснулся ее бока, она встала на дыбы, дернулась в сторону и сорвалась с привязи. Седло отлетело и ударило Джозефа в грудь. Слегка улыбаясь, он стоял и смотрел вслед убегающей лошади. Спокойствие вернулось; от страха не осталось даже тени.
– Заберусь на камень и немного посплю, – проговорил он вслух. Почувствовал боль в запястье и поднял руку, чтобы посмотреть, что произошло. Пряжка седла порезала кожу; кровь залила ладонь. Джозеф долго смотрел на небольшую рану. Спокойствие окутывало его все плотнее; равнодушие постепенно уводило прочь от рощи и от остального мира.
– Конечно, – пробормотал Джозеф. – Сейчас заберусь на камень.
Он осторожно поднялся по крутому боку и лег на глубокий мягкий мох. Несколько минут отдохнул, снова достал из кармана складной нож и аккуратно вскрыл вены на запястье. Поначалу было очень больно, но скоро боль притупилась. Джозеф наблюдал, как течет по камню алая кровь, и слушал завывание ветра вокруг рощи. Небо становилось серым. Время шло, и постепенно Джозеф тоже стал серым. Он лежал на боку, вытянув руку и глядя на длинный черный горный хребет своего тела. Потом тело стало огромным и легким. Оно поднялось в небо, и из него полил щедрый дождь.
– Да, надо было раньше понять, – прошептал Джозеф. – Я и есть дождь.
Он вяло смотрел на горы собственного тела, где холмы обрывались в пропасть. Ощущал струи дождя, слышал, как вода льется с неба и падает на землю. Видел, как его холмы темнеют от влаги. А потом сердце мира пронзило копье боли.
– Я есть земля, – прошептал Джозеф, – и я есть дождь. Скоро из меня вырастет трава.
Буря набрала силу, накрыла мир тьмой и потоками воды.
Глава 26
Дождь заливал долину. Уже несколько часов с холмов неслись бурные ручьи и впадали в реку Сан-Францискито. Почерневшая земля жадно пила – до тех пор пока вода не перестала впитываться. Река лавировала среди булыжников и мчалась к коридору между холмами.
Когда начался дождь, отец Анджело сидел в своем маленьком доме в окружении старинных томов и религиозных картин, погрузившись в чтение «Жития святого Варфоломея».
Однако, едва по крыше застучали капли, он сразу отложил книгу и потом несколько часов подряд слушал, как шумит в долине дождь и ревет река. Время от времени вставал, подходил к двери и выглядывал на улицу. Всю первую ночь он не спал, а радостно следил за буйством стихии, с гордостью вспоминая, как истово молился о дожде.
Ливень не ослаб даже к вечеру следующего дня. Отец Анджело перешел в церковь, сменил свечи у образа Богоматери и исполнил положенный ритуал. А потом остановился возле двери и принялся наблюдать за происходящим на промокшей грешной земле. Увидел Мануэля Гомеса: тот спешил куда-то с мокрой шкурой койота в руке. А вскоре мимо прошел Хосе Альварес: он нес оленьи рога. Отец Анджело спрятался в темной церкви. Миссис Гутьерес прошлепала по лужам, прижимая к груди старую, изъеденную молью шкуру медведя. Священник понял, что произойдет этой дождливой ночью, и испытал праведный гнев. «Пусть только начнут! Сразу их остановлю», – подумал он.
Затем подошел к алтарю, взял с подставки тяжелое распятье и унес домой. В гостиной покрыл распятие фосфором, чтобы оно светилось в темноте, а потом сел в кресло и стал вслушиваться в окружающие звуки. Шум дождя заглушал все, что происходило на земле, и все же скоро он начал различать то, чего ждал: размеренное, ритмичное биение басовых гитарных струн. Отец Анджело сидел и слушал, не в силах преодолеть странное нежелание вмешаться. Вскоре настойчивый ритм усилился единодушным скандированием множества голосов. Священник ясно представил, как неистово люди танцуют, босыми ногами взбивая мягкую землю в кашу. Утратив разум, забыв о Боге, глупцы напялили на себя шкуры животных и предались скверне. Биение струн становилось все громче и настойчивее, а скандирующие голоса звучали резче, почти переходя в истерику.
– Скоро они разденутся, – в ужасе прошептал священник, – и начнут валяться в грязи, как свиньи.
Отец Анджело надел тяжелый плащ, взял в руки распятье и открыл дверь. Дождь ревел в небе и на земле, а вдалеке ему вторила река. Гитары продолжали лихорадочно отбивать ритм; скандирование уже превратилось в звериное рычанье. Отцу Анджело показалось, что он слышит, как люди шлепаются в грязь.
Медленно закрыв дверь, он снял плащ и отложил фосфоресцирующее распятье.
– Все равно в темноте ничего бы не увидел, – сказал он вслух. – В темноте они бы разбежались. – И добавил, словно стараясь убедить самого себя: – Бедные дети так ждали дождя. В воскресенье прочту строгую проповедь и назначу каждому небольшую епитимью.