Страница 31 из 118
Бертон взял поводья, но, прежде чем тронуться, повернулся к Джозефу:
– Прощай. Я поступил правильно. Со временем ты сам это поймешь. Другого пути нет, не забывай. Когда поймешь, скажешь мне спасибо.
Джозеф подошел к повозке и похлопал брата по плечу:
– Я же согласился поклясться. Постарался бы сдержать слово.
Бертон поднял поводья и щелкнул языком. Лошади потянули тяжелый груз. Сидевшие в повозке дети замахали руками, а оставшиеся побежали следом, ухватились за задний борт и немного прокатились по двору, свесив ноги.
Рама смотрела вслед и махала платком, однако тут же заметила, обращаясь к Элизабет:
– Так они сотрут больше обуви, чем если бы пешком обошли весь мир.
Семья долго стояла под утренним солнцем и смотрела, как удаляется повозка. Она на время скрылась в прибрежном лесу, а потом снова появилась, чтобы подняться на невысокий холм и уже окончательно исчезнуть из виду за гребнем.
Оставшиеся люди ощутили странную пустоту и растерянность. Все стояли молча, не зная, что теперь делать. Закончился период, миновал этап. Первыми медленно ушли дети.
– Ночью наша собака принесла щенков, – оповестила Марта. Все мгновенно ожили и побежали смотреть щенков, которые еще вовсе не родились.
Джозеф наконец сдвинулся с места, и Томас пошел вместе с ним.
– Хочу взять лошадь, Джо, и выровнять огород, чтобы вода не уходила.
Джозеф шагал тяжело, свесив голову.
– Понимаешь, это я виноват в отъезде Бертона.
– Ничего подобного. Он давно хотел уехать.
– Все случилось из-за дерева, – печально продолжил Джозеф. – Бертон сказал, что я поклоняюсь языческому символу. – Он повернулся к дубу и вдруг испуганно остановился: – Томас, смотри!
– Вижу. Что случилось?
Джозеф торопливо подошел и взглянул вверх, на ветки.
– Нет, все в порядке. – Он помолчал и провел ладонью по коре. – Странно. Когда поднял глаза, на миг показалось, что с дубом что-то не так. Наверное, померещилось. Я не хотел, чтобы Бертон уезжал. Семья распалась.
Элизабет прошла к дому за спинами мужчин.
– По-прежнему играешь, Джозеф? – спросила она шутливо.
Он отдернул руку и направился следом.
– Постараемся обойтись без одного работника, – заметил он, обращаясь к брату. – А если станет очень трудно, найму мексиканца.
Джозеф поднялся на крыльцо и рассеянно остановился в гостиной.
Поправляя волосы, из спальни вышла Элизабет и пожаловалась:
– Едва успела одеться. – Она посмотрела на мужа: – Расстроился из-за отъезда Бертона?
– Наверное, да, – неуверенно подтвердил Джозеф. – О чем-то беспокоюсь, но не могу понять, о чем именно.
– Почему ты до сих пор не в седле? Разве нечего делать?
Он нетерпеливо покачал головой:
– В Нуэстра-Сеньора уже прибыли заказанные фруктовые деревья. Надо поехать и забрать.
– Тогда почему не едешь?
Джозеф подошел к двери и посмотрел на дуб.
– Не знаю, – признался он честно. – Боюсь. Что-то не так.
Элизабет встала рядом.
– Не заигрывайся, милый. Не поддавайся наваждению.
Он пожал плечами:
– Да, наверное, ты права. Помнишь, однажды я сказал, что умею предсказывать погоду по дубу? Он – посредник между мной и землей. Взгляни на дерево! По-твоему, все в порядке?
– Ты просто устал, – ответила Элизабет. – Все в полном порядке. Поезжай за саженцами. Им вредно ждать на жаре.
Джозефу пришлось заставить себя заложить бричку и выехать со двора.
От мух не было отбоя: наступил сезон активности перед зимней спячкой. Надоедливые насекомые метались в солнечном свете, садились лошадям на уши и тесными кольцами окружали глаза. Хотя в воздухе уже ощущался острый осенний холодок, бабье лето по-прежнему обжигало холмы. Река спряталась под землю, однако в нескольких оставшихся глубоких лужах лениво плавали черные угри, а крупная форель бесстрашно поднималась к поверхности и хватала мошек. Лошади бежали рысью по шуршащим платановым листьям. Тяжелое предчувствие не отпускало.
«Может быть, Бертон прав, – думал Джозеф. – Может быть, сам того не зная, я поступаю плохо. Над землей нависла угроза. Надеюсь, дожди начнутся рано и оживят реку».
Пересохшее русло вызывало горестное чувство. Чтобы отогнать печаль, Джозеф постарался думать о забитом сеном амбаре и о закрытых на зиму соломой стогах возле загона. А потом вдруг спросил себя, по-прежнему ли из камня в сосновой роще вытекает крошечный ручеек, и решил, что надо будет съездить и посмотреть.
Он спешил и в город, и обратно, но дома оказался лишь поздним вечером. Как только отстегнул мартингалы, лошади устало повесили головы.
Томас ждал у входа в конюшню.
– Быстро приехал, – заметил он. – Думал, вернешься не раньше чем через пару часов.
– Будь добр, поставь лошадей, – попросил Джозеф. – А я плесну на деревца немного воды.
Он отнес саженцы к баку, щедро намочил защищавшую корни мешковину и быстро подошел к дубу.
«Что-то с ним не так, – снова подумал он со страхом. – Не чувствуется жизни». Затем прикоснулся к коре, оторвал листок, размял в пальцах, понюхал и не нашел ничего подозрительного.
Едва Джозеф вошел в дом, Элизабет сразу подала ужин.
– Ты устал, милый. Ложись спать пораньше.
Он взволнованно обернулся:
– Хочу после ужина поговорить с Томасом.
Однако, выйдя из-за стола, прошел мимо конюшни и направился вверх по склону холма. Приложил ладони к сухой, еще теплой от дневного солнца земле. Подошел к небольшой роще молодых виргинских дубов, прикоснулся к коре, с каждого сорвал по листку и понюхал. Зашагал дальше, то и дело пытаясь пальцами определить здоровье земли. Из-за гор потянуло холодом, и той ночью послышались первые крики диких гусей.
Земля ничего не сказала. Она выглядела сухой, но живой и ждала лишь дождя, чтобы выпустить зеленые стрелы травы. Наконец, немного успокоившись, Джозеф вернулся к дому и остановился под своим дубом.
– Вдруг стало очень страшно, сэр, – проговорил он тихо. – В воздухе появилось что-то такое, что меня испугало.
Он погладил кору и внезапно ощутил холод и одиночество.
«Это дерево мертво! – мысленно крикнул он в отчаянье. – В моем дереве нет жизни!»
Чувство потери ошеломило его: огромное горе, которое должно было настигнуть при известии о смерти отца, нахлынуло только сейчас, при мысли о смерти дуба. Вокруг возвышались черные горы; над головой нависало мрачное серое небо; враждебные звезды смотрели ледяным взглядом; земля простиралась вдаль от центра, где он стоял. Окружающий мир наполнился неприязнью: пока не готовый к нападению, тревожил безразличием, молчанием и пустотой. Джозеф сел возле ствола, но даже твердая кора не принесла утешения, а показалась такой же гнетуще чужой, как все вокруг; такой же холодной и равнодушной, как тело умершего друга.
«Что же теперь делать? – спросил себя Джозеф. – Куда идти?» В темном воздухе промчался белый метеор и сгорел. «Что, если я ошибаюсь? – подумал он. – Возможно, с деревом все в порядке». Он встал и вошел в дом. Ночью, пытаясь прогнать одиночество, он так страстно обнимал Элизабет, что та стонала от боли, но была счастлива.
– Почему тебе так одиноко, милый? – спросила она нежно. – Почему сегодня ты причинил мне боль?
– Прости, я не знал, что веду себя грубо, – ответил Джозеф. – Кажется, мой дуб мертв.
– Но как это могло случиться? Деревья не умирают так быстро.
– Не знаю. Просто чувствую, что он мертв.
Некоторое время Элизабет лежала неподвижно, делая вид, что уснула, и понимая, что муж не спит.
Едва забрезжил рассвет, он тихо встал и вышел из дома. Листья на дубе немного пожухли и утратили прежний блеск.
По пути в конюшню Томас заметил брата и подошел к нему.
– Честное слово, с деревом что-то случилось, – проговорил он с тревогой и принялся внимательно осматривать кору и ветки. – Нет, здесь нет ничего подозрительного. – Он взял мотыгу и отгреб от ствола мягкую землю, а после двух движений выпрямился и показал: – Вот в чем дело.