Страница 16 из 118
Джозеф все еще думал о козле.
– Что значит опасное? – Он взял ее сжатые ладони и переложил на свое колено.
– Опасность в том, что можно потерять себя. Это из-за света. Вдруг показалось, что я таю и растворяюсь, как облако; сливаюсь со всем, что есть вокруг. Ощущение очень приятное, Джозеф. А потом закричал сыч, и стало страшно, что если слишком сильно сольюсь с холмами, то больше никогда не смогу снова превратиться в Элизабет.
– Так влияет вечер, – успокоил он. – Действует на все живые существа. Замечала когда-нибудь, как в это время ведут себя животные и птицы?
– Нет, – ответила она и с готовностью повернулась, почувствовав, что нашла взаимопонимание. – Кажется, я раньше вообще мало что замечала. А теперь словно глаза открылись. Как же по вечерам ведут себя животные?
Голос Элизабет прозвучал слишком громко и спутал его мысли.
– Не знаю, – ответил Джозеф угрюмо. – Точнее, знаю, но должен подумать. На подобные вопросы не ответишь так сразу, – поспешно добавил он, почувствовав, что был резок. Умолк и посмотрел в сгущающийся мрак. – Да, – заговорил он наконец. – Примерно так: вечером, когда становится по-настоящему темно, все животные замирают. Даже не мигают. Как будто о чем-то мечтают.
Он снова умолк.
– Помню кое-что интересное, – заговорила Элизабет. – Сама не знаю, когда заметила. Но ты сказал, что дело во времени суток, а эта картина важна для вечера.
– Что же? – уточнил он с интересом.
– Когда кошки едят, их хвосты лежат прямо и неподвижно.
– Да, – кивнул Джозеф. – Да, так и есть.
– И это единственное время, когда хвосты кошек лежат прямо и не шевелятся.
Элизабет весело рассмеялась. Теперь, рассказав об этом глупом наблюдении, она поняла, что его можно считать пародией на мечтающих животных Джозефа, и обрадовалась. Замечание показалось ей довольно глубоким.
Однако Джозеф не понял, какой мудрый вывод следует из кошачьих хвостов, и просто сказал:
– Сейчас поднимемся на холм, потом снова спустимся к лесу у реки. Проедем по длинной равнине, и все – мы дома. С вершины увидим огни.
Уже совсем стемнело. Опустилась глухая молчаливая ночь. Бричка взбиралась по склону, словно не желавшая подчиняться закону природы упрямая букашка.
Элизабет прижалась к мужу.
– Лошади идут уверенно. Знают дорогу или ориентируются по запахам?
– Видят, дорогая. Это только для нас совсем темно, а для них сейчас всего лишь глубокие сумерки. Скоро поднимемся на холм, и сразу появятся огни. Слишком тихо, – пожаловался он. – Мне эта ночь не нравится. Ничто вокруг не движется.
Подъем занял не меньше часа, и на вершине Джозеф остановился, чтобы дать лошадям отдых. Склонив головы, те дышали тяжело, но ровно.
– Смотри, – показал он. – Вон там горят огни. Уже поздно, но братья нас ждут. Я не сказал, когда приедем, но они, наверное, догадались. Один из огней движется. Скорее всего, фонарь во дворе. Должно быть, Томас пошел в конюшню, чтобы проверить лошадей.
Ночь накрыла округу плотным покрывалом. Впереди послышался тяжелый вздох; из долины прилетел ветерок и зашуршал в сухой траве.
– Где-то близко враг. Воздух недружественный, – с тревогой пробормотал Джозеф.
– Что ты говоришь, милый?
– Говорю, что погода меняется. Скоро начнется гроза.
Ветер усилился и принес протяжный собачий вой. Джозеф сердито подался вперед.
– Бенджи уехал в город. Я же сказал ему, чтобы, пока меня нет, сидел дома. Это его собака воет. Каждый раз, когда он уезжает, всю ночь не дает спать. – Он натянул поводья. Лошади сделали несколько тяжелых шагов, но тут же выгнули шеи и навострили уши. Джозеф и Элизабет тоже услышали ровный стук копыт. Лошадь скакала галопом.
– Кто-то едет навстречу, – проговорил Джозеф. – Наверное, Бенджи торопится в город. Попробую его вернуть.
Всадник приблизился и так резко натянул поводья, что лошадь едва не встала на дыбы. Хриплый голос крикнул:
– Сеньор, это вы? Дон Джозеф?
– Да, Хуанито, в чем дело? Куда спешишь?
Лошадь пронеслась мимо, а хриплый голос ответил:
– Скоро захотите со мной встретиться, мой друг. Буду ждать вас возле камня, среди сосен. Я не знал, сеньор! Клянусь, не знал!..
Послышался глухой стук шпор. Лошадь фыркнула и ринулась вперед, вниз по склону. Джозеф выхватил из гнезда хлыст и пустил своих лошадей рысью.
Элизабет постаралась заглянуть в его хмурое лицо.
– Что случилось, милый? О чем он говорил?
Руки Джозефа мерно поднимались и опускались, крепко сжимая поводья и одновременно подгоняя лошадей. Железные обода скрежетали на камнях.
– Пока не знаю. Не зря чувствовал, что ночь плохая.
Бричка уже спустилась в долину. Лошади пытались замедлить шаг, однако Джозеф продолжал подгонять их до тех пор, пока они не перешли на неровный бег. Бричку так трясло на ухабах, что Элизабет пришлось упереться ногами в пол и обеими руками вцепиться в борт.
Теперь уже были видны строения ранчо. Фонарь стоял на куче навоза, и свет отражался от заново побеленной стены конюшни. В двух домах горел свет, и сквозь окна Джозеф увидел, как внутри беспокойно снуют люди. Как только они подъехали, во двор вышел Томас и остановился возле фонаря. Он взял поводья и погладил лошадей по шеям. На его лице застыла неподвижная улыбка.
– Быстро вернулись, – заметил он.
Джозеф спрыгнул на землю.
– Что случилось? Я встретил Хуанито.
Томас отстегнул мартингалы и пошел к крупам, чтобы ослабить лямки.
– Мы ведь знали, что однажды это произойдет. Даже обсуждали с тобой.
Откуда-то из темноты возле брички появилась Рама.
– Здравствуй, Элизабет. Наверное, тебе лучше пойти со мной.
– В чем дело? – испуганно воскликнула Элизабет.
– Пойдем, дорогая. Сейчас все объясню.
Элизабет вопросительно взглянула на мужа.
– Да, иди, – кивнул Джозеф. – Иди с ней в дом.
Дышло упало; Томас снял упряжь с мокрых лошадиных спин.
– Ненадолго оставлю их здесь, – сказал он, будто оправдываясь, и бросил упряжь через ограду загона. – Пойдем.
Джозеф неподвижно смотрел на фонарь. Потом взял его и обернулся.
– Конечно, Бенджи что-то натворил. Сильно поранился?
– Умер, – ответил Томас. – Уже два часа как мертв.
Братья вошли в маленький дом Бенджи, миновали темную гостиную и остановились в спальне, где горела лампа. Джозеф взглянул на искаженное дикой болью лицо младшего брата: зубы обнажились, сломанный нос распух. На глазах тускло мерцали монеты в пятьдесят центов.
– Через некоторое время лицо немного разгладится, – сказал Томас.
Джозеф медленно перевел взгляд на лежащий на столе, возле кровати, нож. Он воспринимал события так, словно смотрел на все с высоты. Душу наполнял странный, похожий на высшее знание, могущественный покой.
– Это сделал Хуанито? – произнес Джозеф почти утвердительно.
Томас взял нож и протянул брату, а когда тот отказался взять, снова положил на стол.
– Вонзил в спину, – пояснил он тихо. – Хуанито поехал в Нуэстра-Сеньора за пилой, чтобы укоротить рога тому драчливому быку, который так всем надоел, но слишком рано вернулся.
Джозеф отошел от кровати.
– Давай его прикроем. Что-нибудь накинем сверху. Я встретил Хуанито по дороге; он сказал, что не знал.
Томас жестко рассмеялся.
– Откуда он мог знать? Лица же не видел. Просто застал на месте и ударил. Хотел сразу сдаться, но я велел дождаться тебя. Нам предстоит суд.
Джозеф продолжал смотреть в сторону.
– Думаешь, придется вызвать коронера? Вы что-нибудь поменяли?
– Принесли домой. И еще подтянули ему штаны.
Джозеф пригладил бороду и завернул внутрь ее концы.
– А где Дженни?
– Бертон увел ее к себе молиться. Она плакала, когда уходила. А сейчас, наверное, бьется в истерике.
– Отправим ее домой, на восток, – решил Джозеф. – Жить здесь все равно не сможет. – Он шагнул к двери. – Тебе придется поехать в полицию и доложить о смерти. Постарайся убедить их, что произошел несчастный случай. Может быть, не станут проверять. Это действительно несчастный случай.