Страница 42 из 53
Аня Комбагир была коренной ленинградкой. Еще два года назад она даже в мыслях не могла представить себе, что так круто изменится ее судьба и она окажется на Севере, на краю земли. Она сама удивлялась: как это вдруг, со случайной вроде бы встречи, ее в общем-то короткая жизнь так резко разделилась как бы на две части: одна — ленинградская, с безмятежным, веселым детством, с голодной блокадной юностью; другая — совершенно иная — вот эта сегодняшняя, северная… Не затащи ее тогда Нинка Рязанова на новогодний вечер к иностранным студентам, возможно, ничего этого и не было бы. А Нинке очень хотелось «подцепить» какого-нибудь иностранца, вот она и уговорила Аню составить компанию.
На вечере было много музыки, шума, смеха. Танцевали, пели любимые студенческие песни. К ним с Нинкой подошли двое парней, как они думали, корейцев, пригласили на танец. Потом, к великому сожалению Нинки, выяснилось, что это наши, советские студенты — северяне. Василий Комбагир и Виктор Эйнелькут.
— Перед вами — Эвенкия и Чукотка, — весело сказал Василий.
— Ой, а почему вы не в шубах? — по-детски, искренне удивилась Нинка и тут же сама рассмеялась: — Какая же я дура…
Начитавшись об отважных челюскинцах, о героях Джека Лондона, Аня, как и Нинка, представляла себе северян в неуклюжих меховых одеяниях.
— А мы думали, что вы корейцы или китайцы, — поборов смущение, сказала Аня и спросила: — А у вас как, только на собаках ездят?
— На собаках вот, они, — Василий кивнул на Эйнелькута, — а у нас на оленях.
— И сырое мясо едите?
— Я сейчас с удовольствием полакомился бы сырой печенью или строганиной из чира! Объедение, пальчики оближете! — Девушки удивились, вытаращили глаза. Это Василия вдохновило, и он, улыбаясь, продолжил: — Лучшая закуска парижских ресторанов!.. Между прочим, приезжие сырое мясо едят больше, чем мы, северяне. Мы не каждую печень, не каждую рыбину будем есть в сыром виде, а приезжим — любую подавай! Нравится!.. И могу вам сообщить интересную деталь, недавно вычитал. В сыром мясе имеются все витамины, которые содержатся в овощах и фруктах. Вот поэтому мы никогда не болели цингой. В отрядах землепроходцев Сибири казаки болели, а проводники — никогда. Кстати, еще одна деталь… Первым из русских писателей о нас, северянах, миру поведал великий Пушкин. Помните, у него есть строчки: «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, и назовет меня всяк сущий в ней язык. И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой, тунгус, и друг степей калмык!» Так вот, перед вами… и ныне дикий тунгус! — Василий церемонно приложил руку к груди, с улыбкой поклонился девушкам. Аня тоже улыбнулась:
— А в этих… в шкурах, у вас до сих пор ходят?
— Велик могучий русский язык! — засмеялся Василий. — Это ведь как посмотреть!.. Допустим, «в шкурах» — звучит несколько диковато. Воистину — и ныне дикий, дремучий тунгус! Жалко бедных пещерных людей. А если чуточку по-другому сказать: в мехах, например? Модницы обожают наряжаться в дорогие меха. Приезжайте после университета к нам на Север, и мы оденем вас в горностаев и соболей… будете тоже в шкурах ходить!.. Согласны?
— Ой, как интересно! — чуть не захлопала в ладоши Аня, но тут же огорченно добавила: — Нет, у вас очень холодно, мы сразу превратимся в сосульки. У вас мороз пятьдесят градусов? Это же ужас!.. С ума можно сойти. Я и в двадцать-то замерзаю. Меня мама так и зовет — мерзлячка…
— Ленинградские двадцать градусов равны нашим пятидесяти.
— Неужели?
— А вы приезжайте — сравним…
С того вечера Василий и Аня стали встречаться. Сначала как бы случайно — то в библиотеке сталкивались, то в коридоре университета, хотя факультеты их располагались в разных корпусах, здоровались, перебрасывались ничего не значащими словами и разбегались. Но однажды Василий осмелился проводить Аню до трамвайной остановки, пригласил в кино, и начались их ежедневные прогулки по городу… С Васильевского острова они шли по Дворцовому мосту к Зимнему дворцу, выходили на Невский проспект и шагали по нему да самого Литейного, на котором жила Аня, Василий рассказывал ей о тайге, о Нижней Тунгуске, и выходила, что самая красивая земля и реки — это там, на его родине. Рассказывал о родителях, до сих пор кочующих из тундры в тайгу на промысел за пушниной, об оленях, по которым очень соскучился… Говорил, что наконец-то уезжает в родные края… Вот только сдаст выпускные экзамены — и домой. Там его ждут, на Севере пока не хватает грамотных кадров…
Аня не заметила, как стала мечтать о тех неведомых ей краях, о незнакомой таежной жизни. В мыслях она представляла себя в меховых одеждах, в таких же парках и унтах, какие видела в этнографическом отделе Русского музея. Вот она едет по нетронутой снежной целине на оленьей упряжке, за ней вьется снежная пыль. Ветер свистит!.. А тундра перед нею — ни конца, ни краю. И где-то там, далеко-далеко, на горизонте, призывно светит Полярная звезда!.. Как хорошо!..
Какие в ту весну были чудные белые ночи!.. Она словно впервые увидела их. И город, родной любимый город, тоже видела по-иному. После страшной войны он залечивал раны, кое-где еще оставались развалины, но улицы, проспекты, набережные уже прихорашивались, и Ленинград снова становился красивым, как прежде. В весеннем воздухе, в задумчивой сумрачной синеве, казалось, носились будоражащие сердце запахи, от которых так сладостно и тревожно становилось в душе. Огромная, но непременно счастливая жизнь ожидала ее впереди. О, как хорошо жить на свете и как чудесно быть молодым!..
И странно, о чувствах своих они с Василием не говорили ни разу, хотя, конечно, сознавали, что нравятся друг другу. Иначе зачем бы, спрашивается нужны были эти ежедневные прогулки по городу?
Все решилось удивительно просто, неожиданно и обыденно. Даже без свадьбы, хотя и о ней тоже мечталось. Экзамены были уже позади. Василий получил диплом преподавателя истории, а Аня юриста, и они снова встретились на Университетской набережной.
— Вот и кончилась наша студенческая жизнь, — с наигранной веселостью сказал Василий, хотя было заметно, что ему сейчас не до веселья. Выдавали глаза, печальные, не такие, как всегда. Ане тоже было грустно, у нее вдруг заныло сердце.
— Вася, а ты приедешь когда-нибудь? В отпуск хотя бы…
Вместо ответа, поборов смущение, Василий спросил:
— А ты могла бы поехать со мной?..
Позже, раздумывая над тем, почему все определилось так неожиданно быстро, Аня поняла: решил все один-единственный миг, один взгляд… Василий так доверчиво, с такой мольбой посмотрел на нее… И она поняла, что этот темноволосый парень и есть тот самый принц, о котором она мечтала, что он будет самым, надежным и верным спутником жизни. Он никогда не подведет и ради нее пойдет на все.
И до Василия были у нее знакомые парни… Дома, например, все уверены, что Аня выйдет замуж за друга детства Рудика Гурфинкеля, который живет по соседству и учится на физмате пединститута. «Рудик метит в аспирантуру. Умница, далеко пойдет!» — частенько говорила мать.
— Поеду! Поеду, Вася! Хоть на край света! — прошептала Аня. Сердце ее словно выпрыгнуло из глубокой ямы, забилось радостно, она прижалась головой к его сильной груди.
— Аня! Анечка! — вспыхнул Василий. И сразу стал таким красивым, каким она никогда еще его не видела. Он подхватил ее на руки, закружился вместе с ней на глазах у прохожих.
— Пусти, задушишь! — улыбнувшись, сказала Аня. — Лучше скажи, любишь или нет? Ни разу ведь не говорил…
— А ты будто не знаешь?.. У нас об этом не говорят, для чего глаза-то?
— У вас, у вас. А я хочу, как у нас! Ну, скажи хоть разочек, я слышать хочу!..
Василий обхватил руками ее маленькое, нежное личико и поцеловал в губы.
— Вот молодежь пошла, никого не стесняются, — услыхали они чей-то ворчливый голос и, опомнившись, побегали к университету.
Когда вечером Аня сказала родителям, что выходит замуж и уезжает, мать заплакала, бросилась к телефону, стала названивать сестрам, подругам. Две тетки, двоюродная сестра тут же примчались, накинулись на бедную девушку: «Одумайся, дурочка! Зачем ты жизнь свою губишь? Кто тебя гонит на край света?.. Это ж и представить себе невозможно — к дикарям, в тайгу едет!»