Страница 13 из 53
— Нынче возле конторы встретил учительницу, — с серьезным видом рассказывал Мада. — И понял — нравлюсь я ей. Пожалуй, сватов зашлю…
Все так и покатились со смеху. Мада после Смерти жены жил у своего племянника. Говорили ему: женись, мол, возьми какую-нибудь старушку, все легче будет. Но Мада только отмахивался: «А ну их…»
Тамару Дмитриевну, учительницу, все знали. Добрая, веселая девушка. Вот только с глазами у нее что-то неладно, моргала часто, словно подмигивала. Об этом и рассказывал Мада:
— Смотрю — идет. Светленькое платьице на ней, насквозь просвечивает. На ногах обутка смешная — каблуки, как иголки, в землю насквозь уходят. И идет — как на цыпочках, упасть можно. Ну, да я не об этом… Гляжу, улыбается вроде. Улыбалась-улыбалась и раз… подмигнула! Я, конечно, удивился. Давно мне девушки глазки не строили, а тут вдруг такими синими подмаргивает!.. Она что-то залепетала по-своему, а что — понять не могу. Потом раз — и снова мне подмигнула! Я опять удивился. Огляделся по сторонам, назад обернулся — никого. Оказывается, точно, мне она подмигивала! Завтра же сватов зашлю!
Отсмеявшись, мужики послали Маду следить за варевом, а сами, взявшись за руки, завели хоровод. Запевалой выбрали дедушку Бали, В молодости он хорошо справлялся с этой ролью, пусть тряхнет стариной. Соблюдая приличия, дедушка Бали начал песню с восхваления охотничьих достоинств Ургунчи. Конечно, Бали маленько загибал, вознося Ургунчу, но это беда не большая, можно простить слепому, привыкшему видеть в мужчине прежде всего кормильца не только своей семьи, но и тех, у кого его нет. Может, добрые слова подействуют на Ургунчу, и он почаще будет вспоминать, что он тоже мужчина?
Дедушка Бали пел, голос его становился все громче; хоровод, постепенно ускоряя темп танца, дружно вторил ему.
Вот уже танцоры закружились так быстро, так стремительно, что петь стало невозможно. Слова сменились резкими ритмичными выкриками, напоминающими хорканье оленей. Кто-то не выдержал темпа, разомкнул руки, свалился на землю. А пляска все продолжалась и продолжалась…
Мада, убедившись, что варево готово, прокричал вороном, созывая на трапезу.
Хоровод замер; люди отдышались немного. Потом все стали изображать стаю птиц, прилетевшую на зов собрата. Женщины, раздобыв где-то угля, вымазали ребятишкам лица, руки, чтобы они больше походили на воронят. С клекотом, карканьем все приблизились к костру.
Ели, громко чавкая, обжигаясь, похваливая мясо и Ургунчу.
После трапезы снова начались игры и танцы. Мужчины увлеклись стрельбой из лука.
— Стреляй в меня! — кричал Шилькичин председателю артели. — Не отвык ли я?
Черончин натянул лук и пустил стрелу. Шилькичин ловко увернулся, и стрела, не задев его, пролетела мимо. Ребятишки сбегали за этой круглоголовой стрелой, предназначенной для охоты на бурундука. Черончин снова натянул лук. Шилькичин и на этот раз увернулся.
— Ты как горностай!..
— Вставай на мое место, — предложил Шилькичин.
— Нет, не получится у меня! Пусть Ганча попробует…
— Смотри в оба! — предупредил Шилькичин Ганчу и выстрелил. Хотя Ганча был тонким и гибким, но не было у него нужной сноровки, стрела попала в полу зипуна.
— Убьешь! — закричал Ганча и отскочил в сторону. — Ну ее, эту игру, останешься еще без глаз…
Парни прыгали с шестом в высоту, а ребятишки — через аркан, который вращали в руках две девочки.
Раздался крик ворона — зов на продолжение проводов амикана. В руках у Мады была медвежья голова. Острым ножом он осторожно вынул сначала один глаз, потом другой и под одобрительные возгласы завернул их в бересту, велел отнести в лес и захоронить по старинному обряду — на могильном помосте. Голову передал женщинам, коротко приказав: варите!
Четверо охотников понесли медвежьи глаза, как человека, ушедшего в Нижний мир. На молодой лиственнице сделали две глубокие зарубины и вложили туда глаза:
— Дедушка, дай нам удачи! Примани нам новую добычу!.. Дедушка, дай нам удачи! Примани нам новую добычу!
Съев мясо с головы, череп оплели ерником и тонкими тальниковыми прутьями; совершили особый обряд — борьбы с медвежьей головой.
— Амарча! Где Амарча? Иди сюда! — Смущенного, растерянного парнишку вывели на середину круга. — Ну, сынок, не подведи. Ты должен стать кормильцем своей бабушки, померяйся силами с хозяином тайги. Будет ли он бояться тебя? Не стесняйся, тут все свои. Разве ты не хочешь стать удачливым охотником, кормильцем своей бабушки?
— Хочу!
— Ну, поборись тогда, а мы посмотрим!..
Амарча навалился на череп, но тальниковые прутья были сплетены так, что уронить его было невозможно.
— Хо! Амикан не поддается! — кричали болельщики. — Силен хозяин тайги!
Амарча снова навалился на череп, но тот только раскачивался из стороны в сторону и никак не ложился на землю.
— Амарча, разве ты не умеешь бороться? Ноги-то твои для чего? — подсказал кто-то.
И, как в настоящей борьбе, Амарча заплел своей ногой обе «ноги» головы, положил ее на бок. Раздался одобрительный возглас. Амарча коленом прижал голову к земле и поднял руку, как победитель.
— У, расти большой, Амарча! Из тебя выйдет настоящий охотник! — похвалили его.
Амарча сдержанно улыбнулся.
Поверженную голову и кости, чтобы зверь имел все части тела, унесли в лес и захоронили рядом с глазами на высоком кедровом пне.
— Дедушка, прощай! Передай приветы всем нашим родственникам. Скажи, что род эвенков еще живет, не кончился род!.. Спи спокойно!..
Проводы хозяина тайги состоялись. Праздник окончился. В старину он продолжался бы три дня.
…В сторонке дедушка Бали рассказывал ребятишкам сказку про Амикана.
Когда-то в далекие времена, когда еще только земля начиналась, жили в лесу сестра с братом, и больше никаких людей не было. Однажды девушка копала на берегу реки сарану, к ней подкрался медведь и утащил ее в свою берлогу. Стала она его женой. И родились у них дети. Брат этой девушки, скитаясь по тайге, встретился как-то с медведем и пустил в него стрелу. Умирая, медведь признался, что он его зять…
От детей этой девушки и медведя начался род таежных людей — эвенков. С той поры и пошло, что медведя мы чтим как нашего прародителя. Раз он хозяин всей тайги, от его воли зависит удача охотника, а стало быть, и благополучие таежного человека. Разные части тела медведя эвенки считают священными, обладающими чудодейственной силой: одни предохраняют людей от болезней, другие приносят удачу на промысле и обеспечивают успех в хозяйстве, третьи отгоняют Злых Духов…
И еще есть песня, в которой при проводах хозяина тайги поется:
«О дедушка, наш прародитель, ты уходишь с Дулу — со Срединной земли!.. Унеси приветы нашим братьям и сестрам. Передай им, мы живем хорошо: едим вкусное мясо, лакомимся печенью оленей и лосей… Ты уходишь в Хэрпу — в Нижнюю землю, тебя ласково встретит старуха мать, и вещие птицы, Вороны, которым ты принесешь угощение, радостно будут кричать. И мы, провожая тебя, говорим: «О, дедушка, наш прародитель, принеси нам удачу!..»
ИМЯ ЧЕЛОВЕКА
Однажды вечером Мирон Фарков завел разговоров именах эвенков. Не могут русские прозвище отличить от фамилии рода. Ну, что сложного, казалось бы, в имени и фамилии Мады Муктэ? Мадуча имя, а Муктэ фамилия. Он из рода Кабарги, люди-кабарги, вот и все. Правда, для простоты имя у него маленько обрезали, Мадой зовут, но он не обижается, да и нет ничего обидного в сокращении, наоборот, даже гордиться можно. Не каждого так зовут. А поскольку у него в стойбище тезок нет, фамилию даже не произносят, всем понятно, кого зовут Мадой.
Бирагиры — это речные люди, Кондогиры происходят из рода уток-лутков, Дюкугиры — выдры… Для русских, наверное, трудно, растолковывать надо, а нам понятно. К примеру, дедушка Бали, пока не ослеп, носил имя — Амарча. А Амарча — это чуть запоздавший. Кто знает, куда запоздал дедушка Бали. Может, его родители полагали, что он появится на свет ночью, а он, наверное, заявил о своем рождения только утром? А может, он был тем желанным мальчишкой, который сможет продолжить род своего отца, да все запаздывал, не приходил в этот мир… Кто теперь знает… Нынче редко услышишь: «Эй, Амарча Чемда!» Чаще зовут просто слепой, то есть Бали.