Встречный огонь

Бизья не нашел, что ответить. И без этого вопроса он был растерян, голова шла кругом от множества различных мыслей.

В это время зычный голос секретаря обкома зазвучал еще крепче. На примере Бизьи Заятуева он говорил об отношении к труду и качестве работ.

— Товарищи! — продолжал он. — Очень жаль, что многие наши руководители недооценивают значения морального стимулирования людей. Об этом данные товарищи пишут и говорят на совещаниях много и охотно, а как доходит до дела, смотришь — ничего нет, — секретарь обкома сокрушенно развел руками. — Возьмем, например, того же мастера Заятуева. На груди у него вы не увидите ни одной медали. Мне сказали, что более десяти лет назад его почти силой привели на собрание, нацепили на грудь значок «Ударник коммунистического труда» и отпустили. Я особенно подчеркиваю: «Нацепили и отпустили». Товарищи, можно говорить, что человека тем самым поощрили и вдохновили? Нет, в таком холодном, формальном поощрении Заятуев не нуждается. За то время, которое у него отняли на эту пустую процедуру, он мог бы дополнительно заработать пятнадцать рублей.

Народ в зале захлопал в ладоши. Бизья вслед за всеми тоже было захлопал, но, смутившись, перестал. «Верно говорит, сущую правду: рублей пятнадцать я тогда потерял», — подумал старик, у которого голова сделалась совершенно свежей.

Содержание доклада становилось все накаленнее. Время от времени Бизья ощущал пробегающий по спине холодок. Ему хотелось куда-нибудь скрыться, спрятаться. Он понимал, что Мункоев обращается ко всем здесь сидящим, но все же старику казалось, что эти острые, колючие слова сказаны именно ему. Говорят, нужда всему научит. Вот и Бизья, почти не зная русского языка, каким-то образом ухитрился понять почти все, что секретарь обкома говорил о недостатках…

— Благосостояние советских людей повышается с каждым днем. Им не приходится беспокоиться о том, будет ли у них завтра кусок хлеба. Однако, отмечая все хорошее в нашей жизни, мы не должны закрывать глаза и на нежелательные явления. В тех местах, где ослаблена политико-воспитательная работа, там, подобно крапиве вокруг заброшенных домов, появляются пережитки, предрассудки прошлого. Есть люди, которые, находясь в ладах с Советской властью и вполне нормально или даже хорошо выполняя свою работу, в глубине души рассуждают тем не менее так: «Лишь бы мне было хорошо, а до остальных мне нет дела». Их немного, этих рабов собственной жадности, не жалеющих ради наживы ни силы, ни здоровья, но такие люди еще есть. Говорят, что плохое прилипчиво. Поэтому эти люди, становясь все более зажиточными, становятся одновременно все более жадными, скупыми, корыстными. Они все более отдаляются от народа, превращаясь в рабов собственного имущества.

«Товарищ Мункоев, до такого я еще не дошел», — взмолился в душе побледневший Бизья.

— Добавлю к этому, что все свои накопленные тысячи они прячут в сундуки, зашивают в матрасы и, подобно собаке на сене, на много лет выключают эти деньги из финансового оборота государства. Есть же сберкассы, почему не воспользоваться их услугами? Это в интересах и ваших, и государства. Но нет, им, видите ли, куда спокойней сидеть на своих деньгах. Что остается делать государству? Только выпуском дополнительных бумажных денег восполнить недостаток. И в результате падает стоимость денег…

«Что за странные вещи он говорит? Значит, нельзя держать деньги в сундуке, поскольку дело доходит аж до падения их стоимости? Что же мне теперь делать?» — обгоняя друг друга, пронеслись торопливые мысли, и сердце старика затрепетало. По выражению лица и беспокойным движениям председатель догадывался, о чем сейчас думает Бизья. «Хорошо, если бы хоть перед смертью вы поумнели», — подумал председатель, и тут вдруг ему почему-то стало смешно. Он поспешно отвернулся. Перед глазами возник Ендон Тыхеев: «Мой приятель Бизья Заятуев в своей погоне за наживой попал в беду. От общественных забот отделился, о себе только думает. Работник он хороший, но совсем не понимает, для кого и что делает. Он с детства был скупой, падкий на имущество. Сейчас это у него превратилось в самую настоящую болезнь. Даже приличной одежды у него нет… На общие собрания не ходит… А денег у него сейчас, наверно, столько, что на них десять семей, не работая, могли бы прожить десять лет… Он их в гроб с собой надеется забрать, что ли? Я пытался его вразумить, но без толку. «Ты у меня докаркаешься, что я съезжу тебе промеж глаз», — вот и весь его ответ. А он такой человек, что может и съездить. Давайте вместо возьмем его в оборот, выведем на правильный путь». Ендон Тыхеев говорил это на заседании правления и глядел при этом одним глазом прямо перед собой, а вторым куда-то совсем в другую сторону…

Вспомнив все это сейчас, Банзаракцаев с горечью подумал: «Все-таки сволочь я порядочная! Какой черт меня дернул засмеяться тогда, глядя на Ендона. Он тогда поглядел на меня с такой обидой, облокотился о стол и прикрыл глаза ладонью. Хоть я и послушался его, привез сюда старика Бизью, но мою дурацкую выходку дядюшка Ендон, конечно, не забыл, хранит в душе обиду. Когда вернемся, схожу к нему домой, поговорю по-хорошему и попрошу прощения».

Меж тем доклад окончился, объявили перерыв на обед.

— Будет быстрее, если поднимемся на второй этаж и на ходу перекусим, — заметил председатель, когда они выходили. Бизья промолчал. Да и что он мог сказать, если ничего здесь не знал и ни в чем не разбирался? Ему оставалось лишь послушно следовать за Банзаракцаевым.

— Не отставайте от меня. Надо успеть, пока народу еще немного, — и председатель, ловко проскальзывая меж людьми, устремился наверх.

Старик, никогда в жизни не бывавший в толпе и не знающий, что такое теснота, тотчас отстал. «Не в тайге же я заблудился, как-нибудь найду его на втором этаже», — успокаивал он себя.

Люди ели стоя, окружив круглые столики на одной ножке. Банзаракцаев уже ждал — он успел взять бульон, чай с молоком, нарезанное кусочками мясо, яйца и по паре поз.

Доедая мясо, старик озабоченно размышлял: «Вечером, утром и вот сейчас ем и пью за счет председателя. Неудобно как-то получается. Как отдать ему долг?»

— Еще чаю выпьете, дядюшка?

— Можно бы…

— Две чашки… хватит?

Для старика, который за один присест опоражнивал по десять чашек, прибавить к двум еще две было плевым делом.

— Две хватит, — кивнул он.

Банзаракцаев отправился за чаем. Бизья достал платок и, вытирая морщинистый лоб, внезапно вспомнил про свои деньги, спрятанные в сундуке. «Что же делать, если стоимость денег начнет вдруг падать? — старик обмер. — Ну нет, если их надежно хранить при себе, то что с ними сделается?.. Большой начальник Мункоев говорил с неким скрытым смыслом, конечно… Где хранить мои деньги — это мое дело. Куда приспособить заработанное своими руками добро, на что его употребить — это тоже мое дело. Деньги-то у меня есть. Есть! Но жизнь моя, считай, уже прошла. Роскошных одежд и легковых машин мне не нужно… И дальних разъездов мне не осилить. Когда придет пора собираться на тот свет, кому же я деньги-то оставлю? Норжиме? Нет, конечно, нет. Другое дело, если б всю жизнь вместе с ней прожили… Дочери, что ли? Дочери… Дочь с зятем за мной не смотрели, не заботились, почета от них я тоже не видел… Почему мои немалые сбережения должны попасть в руки чужого парня?.. Дочь с зятем и без моих денег, наверно, живут богато». Сгорбленный, с обвисшими щеками, он казался сразу постаревшим на несколько лет.

Подошел Банзаракцаев и с ним улыбающийся парень, на плече которого висел какой-то черный ящик. «Это еще кто такой? — подумал Бизья. — Друзей и знакомых у председателя не перечесть. Мне-то что…»

— Здравствуйте, Бизья Заятуевич, — вежливо поздоровался парень и, улыбаясь, наклонил голову.

«Экие у тебя подхалимские повадки», — осудил про себя старик и холодно ответил:

— Здравствуй, — после чего принялся прихлебывать чай.

— Это репортер из радио. Не думайте, что он здоровается со всеми подряд, — засмеялся Банзаракцаев.