Встречный огонь

— А как же? В деревне поучился — мало, в город едет.

Близилось время, когда Большая Медведица приподнимает вверх ручку ковша. Костер горел без шума и треска, степенно, под стать голосу старого Гатаба:

— Сколько наше государство-то делает для молодежи, какие деньги отпускает — и не сочтешь. Пусть бы впрок это все было да всем. А то ведь некоторые не понимают и ценить не хотят. Вот что…

Старик, сидящий напротив Гатаба, выудил из чашки кусочки замоченного хлеба и согласно кивнул ему:

— Есть такие, что и от работы, как от черта, бегут. Пьянки да гулянки…

— Вот, вот! — Банди вынул изо рта трубку. — Я слыхал, будто бы в городах теперь открывают столовки с музыкой для молодых-то. Ну, и вино небось тоже там подают. Собираются, значит, парни и девушки, танцуют там. Не знаю, может, это и неплохо для тех, у кого на плечах голова есть. Вечером погуляют, значит, а завтра утром на работу идут. Ну, а если парень с ленцой, днем работает кое-как и все на часы поглядывает, чтобы в эту столовку поспеть. Там еще выпьет и, глядишь, в драку полезет… Я бы такого поймал да тальниковым прутом по одному месту! И еще крапивы бы ему в штаны напихал. Пусть после этого хорохорится, петушится…

Все засмеялись, а старик Ашата, до этого сидевший молча, захохотал, запрокинув голову.

— Ну ты хватил! Тебе бы в дацане порядки наводить. Знаешь, как раньше пороли непослушных?

— А я бы запретил водку-злодейку! Запретил бы — и все! — сказал круглолицый безусый Чимит, человек строгих нравов.

— И первый бы наладился гнать самогон! — кивнув старикам на Чимита, заметил Гатаб с усмешкой, потом погладил свою реденькую бороду и, переключаясь на серьезный тон, наставительно сказал: — Всему нужна мера. Человек становится человеком с малолетства. Говорят же, орешек не упадет далеко от родимого дерева. Разве не так? Возьмите вы сына Шарухи, этого парня, Балбара, который из тюрьмы пришел. Чья тут первая вина, по-вашему? Конечно, ее…

— Верно, верно говоришь, — подхватил с жаром Банди, перебивая Гатаба. — Этот Балбар еще штаны не умел подтягивать, а уже носил на руке часы. Как же! В школу пошел, значит, часы подавай. Все выставлял их, хвастался перед ребятишками.

— А помните… — заговорил Ашата, — не успел он перейти в шестой класс, Шарухи забегала, стала всем рассказывать, что сынок у нее машину на двух колесах просит. Это велосипед, значит. Ну, добрые люди советовали ей: не балуй парнишку дорогими вещами. Ни у кого же из ребят во всем улусе не было такой машины. Так разве Шарухи кого-нибудь послушает? Купила. Вот он и катался на колесах-то с утра до вечера, не до уроков было, потом и вовсе ученье бросил. И вот, видите, как с ним получилось…

Старики закивали головами, дескать, знаем, знаем… На какое-то время они умолкли, как бы обдумывая каждый по-своему Балбарову беду. Потом старик Банди сказал со вздохом:

— Кто знает, может, теперь он ума набрался. Поглядим… Парень он вроде неглупый.

— Да, это верно, парень-то был неплохой, — согласился Гатаб. — Ну что же, спать пора, — добавил он, оглядев утомленные лица своих друзей.

Старики кряхтя стали укладываться.

Гатаб улегся на овчину, и ему опять пришла в голову мысль о Балбаре. Он долго не мог уснуть, ворочался и думал, что надо обязательно поговорить с Володей: пусть поддержит этого парня, отведет от дурных затей. Заблудиться легко, а вот на дорогу выйти труднее…

Уставшие старики крепко спали, но едва успели увидеть первые сны, как небо на востоке заалело, дым и гарь окутали все вокруг. Постанывая и покашливая, старики убрали в мешки свои походные постели. Одни, гремя котелками, пошли за водой к роднику, другие стали разводить костер. Напились крепкого чаю и отправились в дорогу.

Впереди шел старый Гатаб с котомкой за спиной и с палкой в руке. Подниматься на гору Хулэрэгту не так-то просто. Вначале подъем, хотя некрутой, но долгий. Пока взбираешься наверх — не до разговоров. И все же Гатаб должен сказать то, что он думает. Для этого можно и остановиться на минуту. Старик подождал остальных.

— Надо было на лошадях ехать, вот что, друзья! — отдышавшись, сказал он. — Как это мы не догадались лошадей попросить.

— Лошадей? Самих-то сюда не пускали. Забыл ты, что ли? — напомнил Банди.

— Да, это все мой Володенька, — подтвердил Гатаб. — Я даже осерчал на него.

— А лошадок бы неплохо, — вступил в разговор Ашата. — К обеду уже наверняка поднялись бы.

— Чего зря говорить? Идемте! — встрепенулся Чимит.

До обоо было еще далеко, и хотя шли они с трудом и через каждые полкилометра садились отдыхать, никто и не подумал бы вернуться. Ведь к этому походу на вершину Хулэрэгты старики заранее готовили себя и, чтобы молебствие прошло как полагается, все с собой захватили.

На полдороге их догнал Бальжинима. Он никогда не упускал случая побывать на молебствии. Конь его был в пене.

— Приветствую вас, отважные старцы! — воскликнул он, придерживая коня. — Долго же вам придется шагать.

Старики остановились, видя, что длинноногий всадник спешился.

— Ха! Легок ты на помине, вовремя подъехал, — Ашата засмеялся, приоткрыв беззубый рот. — Дело быстрей пойдет, если будем поочередно садиться на твоего коня.

— Как это ты пронюхал? — спросил Банди, глядя на лесничего.

— Очень просто. Я же ясновидящий, — отшучивался Бальжинима, привязывая коня к молодому деревцу. — Если устроите молебен без меня, вся природа обидится. Вот я и приехал. Давайте будем молиться здесь. Не обязательно наверх топать.

Потирая руки, он огляделся и сел на траву, как бы приглашая тем самым последовать его примеру. Старики уселись кто подальше от него, кто вблизи. Но Гатаб стоял на прежнем месте и молча наблюдал за Бальжинимой. Наконец старик не выдержал и спросил:

— Ты самый старший нойон — начальник — в лесу, а твой лес горит, как же ты оставил людей? Что они скажут о тебе?

Лесничий пожал костлявыми плечами:

— А какое им дело? Я найду что сказать, не беспокойтесь… Скажу, например, что поехал проверять вашу работу, а вас не оказалось на месте. Разве это не так? Я вас догнал и вернул обратно. Вот и все.

— Хитер ты, хитер… — Банди подмигнул лесничему. — Но мы-то обратно не повернем, сынок.

Лицо Бальжинимы лоснилось от пота, он то и дело утирался ладонями. Видно, и он устал, пришпоривая коня.

— Мы ведь не просто так взяли да пошли. У нас на участке все подготовлено, — сказал Гатаб.

— Работали на совесть, — подтвердил Банди.

— Так умаялись, что и сил нету идти, — добавил кто-то.

Бальжинима облизал губы:

— Так вот и надо сейчас того… немножко подкрепиться.

Старики переглянулись. Все знали, что без команды Гатаба ни одна капля водки не будет выпита, хоть упади Бальжинима посреди дороги. Но Гатаб молчал, и старики заговорили о порванных обутках и о мозолях на руках, потом стали потихоньку подниматься.

— Что я вижу! — Ашата воздел к небу руки. — О, старики, выжившие из ума! Как же мы раньше это не заметили? Смотрите, туча!

Старики живо подхватились со своих мест и воззрились на небо.

На юго-западном склоне темнело пухлое облако. Трудно было понять — движется оно или стоит на месте. А может, это дым повис над сосновым бором?

— Видится мне, будто оно дождевое… — сказал Банди и поморщился: уж очень малое оно.

— А по-моему, это дым, — возразил Чимит.

— Эх, вот бы ветер подул и к нам его подогнал! — Ашата мечтательно зацокал языком.

Все ждали, что скажет Гатаб. А Гатаб медлил. Он знал себе цену. Долго стоял он молча, наблюдая за едва заметным движением серого облака, а потом как бы нехотя обронил:

— Ладно, идемте назад. И без нашей помощи обойдется. Дождь будет…

Он подал знак, и все засобирались, торопливо хватая свою ношу.

Бальжинима с силой ударил коня плетью:

— Ну мне пора. Я к вам еще наведаюсь…

Гатаб проследил за всадником, пока тот не скрылся в соснах, а потом осуждающе покачал головой и сплюнул.

18

Балбар, не разбирая дороги, чуть не бежал к табору. Он чувствовал себя чужим здесь, будто и не видел никогда этих степных дорог, не ходил по ним, не ездил, и колхозные поля чужие, словно он не работал на этих полях. А есть ли тут хоть один луг или поле, которые не слышали стука копыт Балбарова коня! Балбар любил степь, ее запахи, звуки, разноцветье. Он был хозяином этой гостеприимной степи. «Ты здесь не нужен». Балбар до боли сжал зубы. Опять попытался он вытащить на свет свою обиду и заслониться ею, как щитом, но какой-то невидимый собеседник злорадно внушал ему: «Ты же отомстил! Тебе надо было во что бы то ни стало унизить человека, виновника всех твоих несчастий, — и этого ты добился. А вчера? Если бы не этот Дамбаев, все обошлось бы. Прибежал спасать… Имел я право, как отец, спросить у Бутид-Ханды о ребенке?» — «Да, но ты же начал крутить ей руки…» — насмешливо добавил его собеседник.