Страница 94 из 104
От аэропорта к дому ребят мы шли напрямик через кустарник, потом подлезли под колючую проволоку, где висело объявление, запрещающее ставить в этом месте палатки. Проход запрещен не был. Я нес инструменты, Сашка — сверток с рыбой. На месте нашего прежнего лагеря Сашка остановился.
— Посидим в последний раз. Не прилетим уже сюда. Ну, как хариусы? — спросил он. — Вкусные?
— Очень, — ответила Валентина. — Мы соленых ели, а таких — не приходилось. Спасибо.
— На здоровье. А как вы думаете, что у меня в этом свертке? Не знаете? То-то же! — Он достал нож, разрезал шпагат. — Вот! Это вам. Хотите сейчас? По кусочку? Режем. Это тебе. Это Вале. Это… А где Валерка?
— Валерка! — закричала Валентина. — Ты где?
— Здесь я! — голос Валерия за нашими спинами. Мы оглянулись. Из кустов выбрался Валерка. В каждой руке — по бутылке. Пить, значит, здесь тоже не запрещалось.
— Валя, смотри, я опять нашел две!
Валентина покраснела, смущенно взглянула на нас, мы сделали вид, что ничего не замечаем. Валька встал, подошел к братишке. Что он ему говорил, мы не слышали, тихо он говорил, А Валерка отвечал ему громко: «А мама сказала…»
— Валера! — позвала Валентина. — Иди рыбу есть.
— Рыбу?! — Валерка тут же подскочил к нам, забыв о своих находках.
«Купчиха» встретила нас на пороге:
— А-а-а. Пришли, голубчики. А я уж думала…
— Принесли, — перебил ее Сашка, не желая знать, что она думала. — Вот топор! — Он взял у меня из рук топор и положил его на лавку. — Вот ножовка! — Рядом положил. — Вот молоток! Плоскогубцы. Спасибо! Все. Больше ничего не брали.
— Ты смотри, какие вы! — удивилась толстуха. — А я уж считала, что не вернете. Взяли — и ищи ветра в поле. Я уж ребятишек отправила посмотреть, не улетели ли вы? А чо? Много вас тут таких. Раньше-то мы спокойно жили, когда не ездили сюда всякие геологи. Теперь в магазин сходить за два шага — анбарный замок на дверь вешать и собаку с цепи спускать. В прошлом годе всю квартиру у Мясоедихи обчистили. Она, бедная, с утра до ночи в магазине, а они…
— Бедная! — прервал ее Валька. — У нее добра — на двух машинах не вывезти…
— А ты молчи, молчи.
— И не геологи вовсе, — сказала Валентина. — Свои же грузчики ее обокрали.
— Обокрали! — снова загорячился Валька. — Двое унтов взяли. Так у нее их, знаешь, сколько было? Все остальное она на материк увезла. Спекулянтка она. Вот!
— Мал ты еще, чтоб о людях судить, — наставительно сказала «купчиха». — Не наше это дело. Может, сродственникам в подарок отвезла.
— У нее зимой снега не выпросишь, — буркнул Валька. — В подарок. Держи карман шире…
Мы с Сашкой стояли, слушали этот разговор и не знали, как его прервать. Выручил Валерка:
— Мама, а нам рыбу дали. Вот! — Он подтащил к мачехе разорванный пакет.
— Рыбу?! — Толстуха заглянула в бумагу. — Хариус, однако? Ядреные какие! И сколько? — Она посмотрела на Сашку.
— Не считал! — зло ответил Сашка.
— Сколько, спрашиваю, заплатить тебе? Много, поди?
— Много, — ответил Сашка. — Нет у вас таких… таких средств… Ну, пацаны, прощайте!
— Почему же нет? — обиделась «купчиха». — Не нищие.
Сашка каждому руку подал, прощаясь, — Валентине, Вальке, Валерке. Толстуху он словно и не заметил.
В аэропорту Сашка бродил как потерянный. Заглядывал во все помещения. На площадь выходил. На летное поле. Нигде не было наших маленьких друзей. Значит, не отпустила «она» их.
В самолете я сел к иллюминатору. Тоже поглядывал в сторону аэропорта. Нет. Не было их! Бортпроводницы дверь задраили. Моторы заработали. Сейчас ИЛ будет выруливать на взлетную полосу. И в это время на поле выскочили Вальки. Северный аэропорт — это не Внуково, не Домодедово, строгого контроля нет…
Валя, Валентина, Валерий остановились в нескольких метрах от самолета, зашарили глазами по иллюминаторам, начиная с первого. А мы сидели в хвосте. Мы усиленно махали им руками. Они не видели. Наконец взгляд Валентины уперся в нас. Она толкнула в бок Вальку. Валера тянул за брюки Вальку, дергал за платье Валентину, спрашивал, наверное: «Где? Ну где же?» Валентина присела, поставила Валерку между колен, показывала на наш иллюминатор. Валерка увидел, замахал ручонками. Валя и Валентина — тоже.
Самолет медленно покатился по бетонным плитам. Дети бежали поодаль и махали, махали руками. ИЛ увеличил скорость. Вальки остановились и быстро поплыли назад. Голова к голове, прильнув лбами к стеклу, мы с Сашкой смотрели на них. По бокам — одинакового роста Валя и Валентина, в середине — маленький Валерий. Они стояли и провожали взглядами наш самолет, еще не зная, что мы уже никогда не встретимся.
Но, может быть, они думали по-другому…
Николай Шипилов
ПОЕДИНОК
«…Пекитеся ваших чад прежде воспитывать, а потом научать…»
Главный врач М-ской районной больницы Емельянов третий день находился в отпуске, и третий же день по Северному району ходил шатун-снегопад, радуя крестьян и огорчая снабженцев. Зимники стерлись в очертаниях, всякое межхозяйственное сообщение стало беспредметным, лишь телефонные провода провисали от обилия снега и ругани, летящих во все закуты угодий.
Емельянов редко отдыхал или болел. И если одно из двух случалось, то зимой, когда он меньше занят хозяйственными делами, ухищрениями по ремонту больничного корпуса, добыванием оборудования, медикаментов, визитами всевозможных комиссий и валом мелкого производственного травматизма. Как всякий много и ответственно работающий человек, он не любил себя больного, но на второй день отдыха на губу выскочила застарелая простуда, температура поднялась и поманило в постель.
Жена напоила его чаем с малиной, укрыла тепло и запела что-то веселое на кухне. Было воскресенье, и хоть Емельянову не нравилось смотреть рябые телепередачи, идущие издалека через ретрансляторы, но в это воскресенье очень уж уныло было за окнами и в полях.
Сегодня и телевизор рябил больше обыкновенного, но звук давал чистый, и вскоре дремлющий Емельянов услышал знакомую фамилию, а потом и знакомый голос.
— Алла! — позвал он жену. И когда она пришла, пахнущая кухонным газом, он поднял руку и указал на телевизор: — Узнаешь?
Алла прислушалась с любопытством:
«… проблема в том, как познать особенности мыслительных моделей, которые функционируют в системе общественных отношений».
— Что за чушь? — спросила Алла. — У меня блины на плите…
— Эх ты! — с сожалением и укоризной сказал Емельянов. — Это же Митя Объещиков! Не узнаешь?
Но жена уже ушла к блинам, которые очень любил Емельянов.
— Да Митя это! Митя! — Он засуетился, сбросил ногами одеяло и встал на пол. — Где же наш малиновый альбом?.. Ага, вспомнил… Вспомнил…
Он взял альбом и быстро на цыпочках подбежал по зябкому полу к кровати, раскрыл альбом и с умилением стареющего, но не старого человека стал всматриваться в лица институтских товарищей.
«…Развернутое обоснование самооценок встречается только у некоторых студентов…» — говорил Митя Объещиков, и Емельянов мельком подумал о сыне: «Как он там учится в городе», — и снова глянул на экран, где слабо прорезалось изображение: «Митя… Ишь, куда подался полководец… В психологи, что ли?»
И ему вспомнилось студенчество и тот случай в стройотряде, который круто повлиял на линию жизни Мити, да и на его жизнь.
…Деревня называлась Поселье и тянулась вдоль пруда и его матери — узенькой речушки — километр восемьсот тридцать семь метров. Эта цифра была точно известна личному составу одного из отделений студенческого стройотряда. Личный состав насчитывал четыре человека, которые и тянули вдоль Поселья нитку водопровода. Лето близилось к концу и несло с собой дожди и плохие перспективы на «аккорд»: работу рассчитывали закончить в месяц. Это был рекордный, но реальный для четверки срок потому, что Митя Объещиков придумал интересный пресс для сварки полихлорвиниловых труб, простое и удобное сооружение из двух старых кроватей. Он же, голован, разработал не придуманную ни одним институтом технологию сварки пэхэвэ: брались два квадрата нержавейки двадцать на двадцать сантиметров — «блины», к ним приваривались ручки и обматывались ветошью, чтобы не горела кожа ладоней, когда Митя нагревал эти «блины» паяльной лампой. Самое сложное было определить температуру, при которой происходит сварка намертво, но у Мити оказалась поразительная интуиция: раскалив «блины», он подносил их поочередно к правой щеке. Если они были достаточно, по его мнению, раскалены, то Емельянов плавил ими концы труб и стыковал их в прессе. Трубы можно было сломать, да не по шву. Это значило, что на глубине траншеи, под трехметровым слоем глины, по швам не будет свищей.